Байкал долго не сдаётся жестоким морозам. Он то крушит с размаху волны о берег, то набирается сил в тихой задумчивости. Но стужа берёт своё, и в декабрьских водах появляются первые кристаллы льда, называемые салом. Через неделю-две они соединяются, образуют льдины и ледяные островки, которые плавают по остывшему озеру. И вот однажды – обычно в первой половине января – пригоняет хиус ледяную махину во всю байкальскую ширь. Наползает она с шумом и звоном на берег, иногда на большую высоту, с громким треском и звоном распадается по краям на крупные прозрачные осколки. И хоть ледок ещё совсем тоненький, похожий на сине-зелёное стекло, ему удаётся закрепиться, если Байкал спокоен. Вскоре озеро-море сплошь покрывается ледяной хрустальной коркой и замирает. В январские морозы лёд очень быстро начинает нарастать, и корка эта превращается в каток, поистине царский, во всю байкальскую ширь и даль. Такой каток– мечта любого конькобежца!
В январские морозы лёд очень быстро начинает нарастать. Зима укрывает его пышными снегами. Берега отвыкают от шума прибоя и привыкают вслушиваться в звенящую тишину. Весь мир погружается в глубокое снежное безмолвие. Как красиво море ослепительной снежной парчи с блестящими на солнце парусами торосов! Кажется, что горы, окружающие Байкал, смотрят на него белыми лицами. А голые деревья на вершинах издалека, со стороны моря, похожи на каштановые волосы, торчащие на высоких головах задумчивых гор.
Ангарский исток, согревающий себя тёплыми глубинными водами, не замерзает. По утрам он парит, как огромный котёл, в котором варится волшебное зимнее варево. Из «котла» восходит к небу молочный пар, который в рассветных и закатных лучах окрашен в розово-оранжевые тона. Он, внизу густой, наверху клочковатый, плотно окутывает весь исток, поднимается выше мысов, устремляется вдаль, к восточному берегу и укрывает его от взора. На истоке во множестве зимуют уточки. Они весь день плавают, плещутся в стылой воде, добывают себе пищу. Интересно наблюдать, как эти маленькие рыбаки проворно и смешно ныряют в глубины. И, наверное, им везёт с рыбалкой. Выглядят они упитанными и здоровыми.
Далее истока Байкал неподвижен. Кажется, он уснул крепким сном. Но тишь да гладь – одна только видимость. Нет богатырю покоя ни днём, ни ночью. Что-то вызревает, назревает в глубинах. Бурлит его подлёдная жизнь. Он пытается, как прежде, метать ввысь резвые волны, но порывы сдерживает ледяная крыша, ставшая уже несокрушимой. Не хочет Байкал мириться с оковами. Он не сломлен, не покорён. Теперь вся огромная ледовая площадка, скрывшая от глаз озеро, становится полем боя. Байкал стремится во что бы то ни стало порвать ледовые цепи. Он стреляет, взрывает ледяной панцирь, ревёт зверем, урчит, грозит. Вот как об этом явлении сказал дипломат, учёный, путешественник Николай Гаврилович Спафарий, побывавший на озере в далёком 1675 году: «И зимнею порою везде по Байкалу живёт подо льдом шум и гром великий, будто из пушки бьёт…». Выстрелы и залпы раздаются и днём, и ночью. Неустанно пробивается Байкал к небу. Успокаивается он только на короткое время. Ледовое поле вследствие упорной борьбы густо покрывается зигзагами, молниями, нитями трещин и трещинок, образующими искусные узоры и сплетения. Вольнолюбивые ветры, начисто выдувающие снег с больших участков и оголяющие аквамаринную темноту толстого льда, дают возможность любоваться этим чудом, сотворённым в изобилии.
К весне лёд испещрён трещинами так, что на нём не остаётся живого места. Однако трещины не влияют на качество льда: ледяные оковы очень прочны. Лёд бывает настолько толстым и крепким, что выдержит железнодорожный состав. Люди, видя такую его прочность, в русско-японскую войну, когда Транссиб с двух сторон подошёл к Байкалу, а море ещё не покорилось строителям, укладывали на льду рельсы и перевозили через Байкал с помощью лошадей железнодорожные составы.
Серьёзной угрозой являются становые щели, представляющие собой подвижные широкие швы. Наверное, для такого «рывка» озеро долго копит силы. Образование крупного байкальского шва напоминает землетрясение. Слышится гул, и лёд начинает сильно трясти. Раздаётся грохот, и образуется нескончаемая трещина-щель. Если Байкал грохочет ночью, то взрыв слышен в домах, находящихся на приличном расстоянии от берега. Становые трещины – царицы трещин - обрастают торосами. Они то смыкаются, то далеко расходятся, пугая разверстой байкальской глубиной.
Весной, когда берег чист от снега, а разомлевшие горы синеют медуницами и светят солнцем подснежников, Байкал ещё лежит во льдах, потемневших, утомлённых, ощетинившихся хрустальными иглами. У берегов лёд быстро тает, и всё более ослабевает его связь с землёй. И в конце апреля – начале мая, взяв в помощники мощные ветры, Байкал, наконец, освобождается. Ветер отрывает игольчатый хмурый лёд от берега и медленно несёт вдаль. Часть его Байкал выталкивает в Ангару, часть ломает, разбивает, дробит, подставляет тёплым лучам. И рассыпаются льдинки, с печальным нежным звоном растекаются иголочками по байкальской глади. Лучи да самого дна просвечивают открывшиеся взору воды, ставшие чище, яснее. Купаются и не могут накупаться в Байкале белые облака. Начинается новая долгая бурная жизнь славного моря.