В то лето я постоянно была в каких-то пионерских лагерях. Все три смены. Лагеря эти были ближними – после двух неудачных поездок в Евпаторию, я предпочитала не удаляться так далеко от родных мест. Мама ко мне приезжала на автобусе не реже, раза в неделю, обычно по вторникам, привозила чистую одежду, фрукты, менявшиеся – от клубники в июне до слив и яблок в августе и сладости – как же без них? Фрукты она заставляла меня съесть тут же при ней, чтоб не испортились. А сладости привозились, разумеется, не в товарных количествах, но в достаточных, чтобы угостить ближайших соседок по палате. Вы даже не представляете, как это важно при закрытом режиме и жестком рационе питания в лагере.
Поэтому сон, приснившийся мне на казенной пружинной кровати, буквально на следующий день после маминого посещения показался очень уж странным, чтобы не сказать страшным. Снилась мне моя же мама, но в очень необычном виде – не она, живая и знакомая - во плоти, а её призрачное изображение, выполненное зелеными неоновыми светящимися линиями. При этом она следовала за мной, куда бы я ни пошла беззвучно, совершенно молчаливо. Я проснулась в смятении чувств и сразу рассказала об этом сне подружке по отряду низенькой и квадратненькой Наташе Семенчук. А она меня немедленно успокоила, жуя печеньку:
- Подумаешь, мне и не такое сто раз снилось, всё с твоей мамой будет в порядке.
И я почти успокоилась и почти забыла об этом сне. Тем более, что следующий вторник, когда мама ко мне приехала самым дальним лесопарковским автобусом был еще очень далеко.. А когда я увидела её с гостинцами – живую, полненькую, заботливую, весёлую, словохотливую и разумную– и вовсе успокоилась. И не стала ей ничего рассказывать о страшном сне. Зачем было её пугать?
Через год мы отдыхали в Анапе. Если, конечно, можно было это время препровождения отдыхом назвать: скупая хозяйка ввинтила в потолок нашей комнаты 20-ваттную лампочку, и ту почти не разрешала включать. Поэтому читать в доме было невозможно. Там можно было только спать. Кроме того, мы от неё получили строжайший наказ – никаких гостей, тем более мужчин в дом не приводить. Водить, впрочем, нам было некого, да и незачем.
Дни стояли солнечные, а настроение было пасмурным. До моря и до столовой, где мы организованно питались, нужно было шагать по жаре многие километры: общественный транспорт на этом курорте почему-то отсутствовал. А тут еще и море почему-то подкачало: сначала вся вода у берега заполнилась тёмно-зелёными густыми водорослями. А потом, когда их вытащили специальными тракторными граблями, на берег, зеленые эти растения почему-то принялись на солнце разлагаться, как трупы, и дико воняли тухлыми яйцами. Толстые тётки «за 50» усаживались прямо в эти вонючие кучи и обмазывали свои жирные телеса продуктами разложения. Наблюдать всё это было мерзко даже издали, где жуткие ароматы не вышибали слезу из глаз…
Но больше в Анапе некуда было пойти. Поэтому каждое утро утро после завтрака мы обреченно шли долгие километры к этому, с позволения сказать, морю и покорно сидели на этом, с позволения сказать, пляже.
Именно там мама и сообщила мне, что еще год назад прощупала у себя в груди уплотнение. Тогда оно было ещё маленьким, а сейчас сильно увеличилось, и им обязательно придётся заниматься. Я вдруг припомнила свой годичной давности сон, но, естественно, не догадалась, что это я год назад получила зачем-то грозное предупреждение, которым не сумела воспользоваться. Не поняла и не знала, что снам своим надо обязательно придавать какое-то значение…………………………………………………………….
………………
Часы достались нам от деда. Не в наследство. Просто когда он переезжал из своей уютной комнаты на Данилевской в нашу квартиру в районе Новых домов единственной значимой вещью, которую он прихватил, были эти часы. А когда он сам уехал жить к моей тётке в Израиль, часы так и остались стоять в гостиной, в красном углу у балконной двери.
Когда-то, в далеком 45м, папа прислал их своим родителям в Киев, в качестве трофея из Германии. Они были немного выше среднего роста обитателей нашего дома. По их блестящему золотистому лицу - циферблату с черными цифрами непрестанно двигались две искусно вырезанные черные стрелки, а за стеклянной дверцей просвечивало бьющееся часовое сердце - маятник и длинные цепочки с двумя тяжелыми гирями, которые надо было ежедневно подтягивать, дабы весь этот немудреный механизм не останавливался.
Днем квартиру заполняли множество звуков: была постоянно поющая и говорящая радиоточка, звучали то телевизор, то магнитофон, то голоса людей в квартире и извне. Но ночную тишину заполняли только они - часы. Золоченый маятник чинно отсчитывал секунды, длинная стрелка чуть слышно щелкала поминутно, а когда эта самая стрелка добиралась до шестерки, весь часовой механизм заметно напрягался, раздавалось шипение за которым следовал неизменный колокол: «Бим-бом». Когда же длинная эта бегунья, наконец, доходила до 12, одним ударом дело не ограничивалось, и часы чинно вызванивали то количество ударов, на которое указывала пухленькая, коротенькая и украшенная завитушками сестра долговязой. Интересно, что ни тиканье, ни шипение, ни бой часов не мешали сну спящих в гостиной и вносили в дом покой, умиротворение и уверенность, что и в нашем доме, и вокруг него все идет как надо
……………………………………………………………………………………………
Звонок прозвенел ровно в 6 утра. Но это был не будильник. Звонили из кардиоцентра. Сообщили, что маме стало плохо с сердцем во 2й городской, где она лежала в урологии, и ночью её срочно перевели в кардиологию. Состояние тяжелое. Предложили немедленно приехать. Мы с папой начали судорожно одеваться. Ехали молча. По серому папиному лицу я сразу поняла, что подобный звонок мог для нас означать. Ни здания, ни адреса по которому мы ехали не помню.
Нас завели в большой кабинет, где молодой врач с горящими после бессонной ночи глазами нам сообщил, что маму доставила скорая в час тридцать ночи. Она была в полном сознании, сама сообщила врачам свой анамнез, адрес и телефон. И ровно в 3.15 ночи, не смотря на предпринятые медиками разнообразные усилия, её сердце перестало биться.
Это само по себе было удивительно. Диагноз мамы был, разумеется, онкологическим. И лечили её по этой линии. Правда сама мама, не раз напоминавшая нам, что она гостья среди нас, время от времени вслух завидовала кардиологическим больным: «Раз – и всё. Какая прелесть! Какое счастье так умереть! Без жутких болей, без длительных страданий, моральных и физических самого больного и его близких….»
Но самое странное случилось потом. Когда я вернулась одна в свой внезапно осиротевший дом, меня немедленно охватило чувство, что в нём чего-то очень важного физически не хватает. В доме стояла оглушительная тишина. Никаких религиозных ритуалов мы естественно, не соблюдали, Но в кухонном шкафчике всегда лежала упаковка толстых парафиновых свечей на случай проблем с электричеством.
И только после того, как я занавесила зеркала, вымыла пол и зажгла свечу на пианино в гостиной, я вдруг обнаружила причину этой неестественной, необычной тишины в доме. Большие часы в углу у балконной двери стояли. Длинная труженица остановила своё бесконечное кружение по циферблату, маятник беспомощно висел без движения, хотя бронзовые гири были еще достаточно высоко. Но самое ужасное было то, что время, остановленное на часах, было тем самым: ровно 3 часа 15 минут. Это было для меня ясным символом возражения той сугубо материальной и научно объяснимой картине мира, которую так усиленно пытались преподать мне все окружавшие меня материалисты – в школе, дома и теперь, в институте. Там даже предмет такой нам преподавали: «Научный атеизм».
К часам я, естественно не подходила и нечего на них не трогала. С мистическим ужасом снова и снова смотрела на запечатленное на них «то самое» время.
Когда вернулся, наконец, отец после своих печальных хлопот связанных с погребением, я его, естественно, спросила, не знает ли он, что вдруг стряслось с нашими часами.
Объяснение его показалось простым: посреди ночи он вдруг проснулся и никак не мог уснуть. Ему мешали своим громким тиканьем большие часы у балкона. И как он ни пытался их игнорировать, сон никак не приходил. Тогда он поднялся и своей решительной рукой хирурга просто остановил маятник. В то самое время. Ну что же…Вот такое совпадение. Бывает…