В завершение своих воспоминаний о преподавателях опишу курьёзный случай, произошедший во время защиты дипломной работы: как умные люди попали в глупейшую ситуацию. Это бывает в жизни, никто не застрахован.
Написали мы толстые труды, старались, как могли. Это были переплетённые, напечатанные с одной стороны машинописные листы. Готовились, волнуясь, защищать свои детища.
Но в день защиты звёзды на небе как-то так расположились, что на нас упала негативная тень. Помню, мы должны были выступать по алфавиту. Сначала Жанна Дзюба, за ней Валентина Ильина, потом я, Светлана Князева.
А начало оказалось скомкано. Дело в том, что Валя припозднилась со сроком сдачи работы рецензенту, рецензент тоже не торопился, и в момент защиты дипломная работа не лежала на столе перед комиссией, а находилась на руках научного руководителя, Анны Петровны.
Но и Анны Петровны не было. Она заработалась со своими статьями дома, и совсем забыла, что у неё сегодня защищаются трое дипломников.
Итак, час настал, комиссия собралась, научного руководителя нет, текста Ильиной нет. Посовещавшись между собой, члены комиссии отправили гонцов (телефон не отвечал) на дом к Анне Петровне и решили начать с тем, что есть.
Дело наше осложнялось тем, что председателем экзаменационной комиссии был ректор пединститута. У него с Анной Петровной шла литературная война на страницах прессы. И вот, этот чужой дядя, сердитый на нашего руководителя, получает в руки козыри против неё. И шанс отыграться на студентах.
А нам это было тогда неведомо, но неуютно от самой накалённой обстановки. Начали с Жанны. Она взяла тон учёной дамы, но на комиссию это не подействовало, её перебивали, заставляли повторять. Наконец, выведя девчонку из равновесия, её отпустили с кафедры.
Очередь Ильиной – пропускается. Вызывают меня. А я, не улавливая интерес к себе зала, чувствую себя одиноко, понимаю, что меня сейчас не видят и не слышат, все думают только о том, что нет А.П. и срывается защита Ильиной.
У меня были изящные заготовки для разогрева публики, но они остались не понятыми, и два года кропотливой работы над темой оказались под ударом. Но я, близкая к отчаянию, всё же вещаю в пустоту, ведь надо же что-то говорить, хоть и не слушают.
Тут открывается дверь, входит моя милая, такая вся виноватая, Анна Петровна, прислоняется к двери с умоляющим о прощении видом. Я замолкаю, у меня отключается восприятие. А ситуация как-то выправляется, лёгкий шум умолкает, и про меня вспоминает один из членов комиссии, профессор Трушкин, задаёт вопрос. Мне этот вопрос кажется верхом нелепости, не помню, как я выкрутилась, или честно призналась, что не знаю ответа. Самое противное, что я вспомнила ответ, как только меня отпустили на место. Вопрос простой, но у меня «замкнуло репу» на нервной почве.
И вот – все немного расслабляются, за кафедрой уже Валентина, в блеске своего красноречия, докладывает, отвечает, свободна!
Комиссия уходит на совещание, решать судьбу наших оценок. Выходят, объявляют, что у нас «отлично», мы окружаем Анну Петровну, она прижимает к груди наши букеты, говорит: «Эти цветы всё искупают». Мама Ильиной целует Анну Петровну троекратно со словами благодарности. Все трещат без умолку. Конец хороший.
Но позже был «постскриптум». Валентина от кого-то узнала, как проходило совещание комиссии. Председатель категорически заявил, что всем надо ставить тройки. За нас боролись, и самое авторитетное слово произнесла нежная черноокая Нелли Аркадьевна. Она сказала, что «это наши лучшие студенты. Они просто не могут написать на тройки». И остальные преподаватели согласились, и вместе победили «варяга».
А если бы этого не было, то не было бы у Валентины красного диплома. А так всё кончилось благополучно.
Как говорила наша однокурсница Татьяна Олюхно, «если бы не было таких происшествий, то жизнь была бы прекрасна, но нисколько не удивительна».