Опять персональные эпохи переплелись с главной по стране. Но все равно сердце переживало свою, семейную, на пределе эмоций: у нас родился сын! Нарекли Денисом, то есть, дали имечко старинное, пока в нашем городе не модное, но довольны.
Пока я рожала да кормила свое дитя, сидя дома, в родной школе тоже наступила новая эпоха – Камиллу Константиновну перевели в Театральное училище, опять же на должность директора. Какое она имеет отношение к театру? Да никакого! Партия наша единственная, которая Коммунистическая, приказала: быть Марковой начальницей над всеми будущими актерами театра, а также нынешними преподавателями! Ну и что, что историк? Зато своя, член партии, школу в дисциплине держала. А у нас что главное? Порядок и дисциплина. То есть – дисциплина и послушание. А что без образования специального? Так и что? Справится! А в школу тоже своего человечка направим – прямо из райкома партии, и опять же – историка. У нас этих историков – навалом!
К моему возвращению в школу после Нового, 1970 года, там уже хозяйничала красивая крашеная блондиночка, с аккуратной башенкой на макушке, как принято у партийных дам, не первой, а третьей молодости, жутко похожая манерами на барыню. Такая вся томно-ленивая, вялым голоском отдающая приказы и обож-жающая подхалимаж как средство обезопасить себя плотным кольцом преданных человечков и легко рассекречивать с их подачи все личные и коллективные тайны.
На фоне этой сомнительной фигуры завуч старших классов, Нила Ивановна, яркая личность, с характером и без свиты, показалась мне очень симпатичной. Резковата, конечно, но справедлива и в глаза директрисе не заглядывает.
Я уже знаю, что отныне свободна от классного руководства, но вряд ли сумею отвертеться от нового в очередном учебном году.
А пока…пока жизнь моя превратилась в бег с препятствиями, где на беговой дорожке семенила рядом бедная моя мама. Она сидела с Дениской до моего прихода с работы и успевала еще постирать пеленки, приготовить еду, погулять с внуком и сунуть нос в корзину с грязным бельем.
- Мама, ты сляжешь, и что я буду делать тогда? – давила я на переразвитое в нашей семейке чувство ответственности.
Она прятала от меня озабоченный взгляд - отводила стрелы моей хитрости радостной вестью о сыне, неважном едоке:
- Сегодня Дениска ел манную кашку с аппетитом!
Я смотрю на своих детей с затаенным удовольствием: до чего у них красивые глаза! Большие, как у папы, с густыми ресничками. У Ирочки - серо-голубые, у Дениски – насыщенного синего колеру (мои!). Вот сидит эта парочка в кресле: грудной братик на коленях своей сестрички, и та «агукает» ему, вызывая улыбку у младенца, у его затурканной мамы и не очень здоровой бабушки…
Сладкая картинка! Но жизнь быстро расставит все по своим местам: у младенца заболит живот, его сестрица сбежит к подружке якобы делать уроки и будет конвоирована папочкой к родному письменному столу. Мама зареванного сыночка в панике побежит к соседке за капельками «от животика» (очень хвалила!). Бабушка любимых внуков будет торчать на остановке троллейбуса целый час, хватаясь за свой левый бок, где скулит поджелудочная. А папочка двух деток будет читать газетку за тарелкой борща не спокойно, как раньше, а с нервишками, потому как одно дитя опять проснулось, а второе канючит, что уста-ало от уроков и хочет спать!
Уф, сие жизнь! Детки вырастут, а вместе с ними проблемы тоже подрастут…Нет, лучше не заглядывать вперед, а шагать со своей эпохой, пока шагается.
Пора идти на работу.
Десятый «А» встречает меня радостно, и это так приятно!
- А где оркестр? - смеюсь я, открывая журнал.
От молодой учительницы по имени Ольга Федоровна, меня заменявшей, узнала накануне, кто есть кто. Наши симпатии разошлись, хотя пришлось послушной девочке оценки выставлять в соответствии с настойчивой просьбой Евгении Андреевны не резать медалистов в ее подопечном классе.
Выпускные экзамены прошли на высоком подъеме у начальства и на нервном пределе для учителей. Начальство верило в мудрость этих, последних, учителя – в сознательность учеников, родители учеников – опять же – в мудрость учителей, которые не изгадят аттестаты у их драгоценных чад.
И все всем потакают. Кому охота, чтобы твое славное имя склоняли по всем падежам на педсоветах?
А мне хорошо: я ставлю то, что заслужили.
Сижу сейчас на таком, очередном. Брежнев, засиженный мухами, слушает на своей стеночке, как нудно докладывает директор Иванова А.Д. о блестящих результатах в работе следующих учителей: организатора Беляцкой Л.Ю., …Далее идет список подхалимов – явных и скрытых, а я выпадаю в пространство…
Как же здорово – свободно перемещаться в пространстве трех времен! Вот я в собственном будущем, в новом веке – двадцать первом, и вспоминаю тех, кто меня тоже помнит. Нет, я не обижена на тех, кто выпал из моей повседневности. У каждого – своя жизнь, порой – драматическая, не всегда счастливая в личном плане, но если тебя поздравляют с Днем учителя и говорят хорошие слова, радуйся! Просто радуйся, что не забыли. А ведь они уже пенсионеры, мама родная!!!
8-й «г», ставший 9-м «А» и потом - 10-м «А», остался в сердце и в памяти навсегда. Почти поименно…
Ниночка Титова, прекрасный врач-терапевт, - не один раз приходила мне на помощь в трудное время болезней…
Ее многолетняя дружба с Людочкой Лановой вызывает безмерное уважение к обеим.
Пока докладчица Анна Дмитриевна терзает уши моих коллег-филологов числительными плошь в именительном падеже (других она не признает), я плаваю в своем временном пространстве…
…С Людой Лановой, библиотекарем по профессии, еще связаны приятные воспоминания о презентации моей книги «Зеркало Тролля» в библиотеке Днепропетровского госуниверситета. Это с ее подачи так называемое мероприятие «для галочки» стало для меня праздником.
Я не забуду тот момент, который чуть не сбил меня с ног своей неожиданностью. Открываю дверь в большой читальный зал. За мною с сумками (там – мои книги) топает бывшая ученица, Наташа. Дверь – в торце зала, так что приходится шагать мимо заполненного внешнего ряда (их три).
Я жутко волнуюсь при виде такого наплыва людей, но так стараюсь не рухнуть (все-таки мне ну о-очень много лет, а я нацепила туфли на каблуках!) и добрести до стола - по центру. Бодро улыбаюсь народу (рада, что пока держусь), и вдруг этот народ встает и начинает аплодировать, повернувшись ко мне лицом…
Вот тут я чуть и не свалилась! Бормочу какие-то шутливые приветствия (с переляку, как говорят в Украине), добираюсь до стола с цветами под аплодисменты и смех на очередную порцию моего юмора. Ну, прямо классик советской литературы, а не бабулька семидесяти лет с тремя книжками в творческом багаже!
Нет, крыша у меня не поехала от гордости, когда я услышала выступления не по бумажке, да еще с цитированием моих текстов наизусть… Но казалось: сейчас проснусь и…И только милая улыбка Людочки возвращала меня в чувство. А когда я услышала признание, что мои повести читают по два раза (первый – « на одном дыхании», второй – «смакуя язык»), я сказала себе: «Так, не останавливайся!!!». То бишь – пиши до гробовой доски!
- Людмила Евсеевна, чему вы улыбаетесь?!
Голос директрисы возвращает меня в 1970 год, прямо на педсовет…
- Я сказала что-то смешное? Вам смешно, что вместо десяти медалей мы получили девять?
Анна Дмитриевна еще не научилась металлическим ноткам в голосе, и учительская публика оборачивается ко мне с осуждением: ай-я-яй!
Так о чем они там гутарят? Ага! О том, что не все классные руководители собрали деньги с бедных родителей на ремонт кабинетов. Хорошо мне, безответственной! Сижу – улыбаюсь. Я ведь еще не написала ни одной книжки. Мне не до писанины – ребенок грудной, нет – два ребенка: мальчик и девочка. Девочка с характером, мальчик – без. Улыбается добродушно, но жрать манку и кефирчик не хочет. Терзает мою душу…Часто болеет…
Вспоминаю случай, и улыбка сползает с моей физиономии…
Денису девять месяцев. Приезжаю с работы: мама замаялась с нашим младенцем. Мне – с порога:
- Люся, у него что-то болит!
- Сейчас разберемся. А с тобой – что?
И тут моя мама молча опускается на диван, хватаясь за левый бок. Приступ! Хорошо, что поставили телефон! Стонущая мама и плачущий младенец – это уже слишком! Вызываю «скорую» для мамы.
Врачи даже растерялись: кого спасать?
Пока медсестра вводят маме лекарство в вену, врач делает уверенный жест возле ушей моего сына:
- Мамочка, собирайте ребенка. У него сильнейший отит. Едем в детскую больницу. Бабушку – в Мечникова, областную.
И было это в «застойный» период, когда еще антибиотики мы не покупали – они водились в больницах. И маму лечили бесплатно. И в столовых больничных масло не воровали, а в кашу детям клали… И врачи при выписке домой не заглядывали в твой карман выразительно.
Так что, дорогой Ильич (который Брежнев), как там тебе в раю? Не икается?
Под бормотание очередного докладчика возвращаюсь в собственную старость.
Звоню Сереже Ильину. Он преподает в Горной академии. И как же приятно слышать искреннюю радость в его голосе:
- Людмила Евсеевна? Вы-и? Здравствуйте!
Вот теперь можно возвращаться в эпоху Брежнева и Анны Дмитриевны Ивановой.
Продолжение http://www.proza.ru/2019/10/16/363
.
.
.