В ту ночь океан разыгрался совсем уж сильно. Его волны, казалось, успели поглотить весь мир, утянув его на дно и оставив после себя лишь черную занавесь. Волны сумели добраться до неба, они вздымались вверх и лизали своими белыми пенистыми языками звездный купол. Уже невозможно было различить, где кончается вода и где начинается небосклон. Кармен знала, что среди бушующей воды они остались совсем одни: единственное препятствие на пути океана – это небольшой остров, окруженный гористыми ущельями и скалами. Удивительно, но страха не было, совсем. Их остров слишком уж часто попадал в немилость океана, и морские бури, похожие на конец света, сотрясали этот маленький клочок земли с завидной регулярностью. Кармен знала, что подвергает себя опасности, но разве она могла бросить Оскара в беде? Никакие навыки опытного моряка не спасут в такой шторм. Помочь ему и его команде может только чудо. И поэтому Кармен держала путь к ущелистым скалам. Только сама себя она чудом не считала. Была ли она им на самом деле? Это мы оставим на ваше усмотрение.
Делать это в спокойную погоду, при штиле было гораздо проще. Тогда некоторые жители острова тоже поднимались на скалы, чтобы услышать ее. Сейчас же они все спрятались в своих домах, а кое-кто из них даже заклинал Кармен не выходить в такой шторм. Она рассмеялась им в лицо. Что они знают о ее песне? Она ведь поет не на забаву чайкам, не от скуки. О, если бы не она, то сколько же вдов было бы на этом острове! Но Кармен хранила свою тайну. Точнее, их тайну – ее и Оскара. Дождь хлестал Кармен по лицу, ее ноги то и дело скользили по гладким камням, а злой порыв ветра так качнул ее, что она выронила свой фонарь. Его светлый огонек понесся вниз, к острым камням, и исчез. Из-за грохотавших волн не было даже слышно его всплеска. Если Кармен не доберется до Мыса, то их корабль разобьется точно так же, как и ее фонарь.
Кармен, верно, родилась в рубашке. Сколько раз в бурю и шторм ей приходилось подниматься на Мыс, преодолевая напасти непогоды. И ни разу она не оступилась, не упала в черную воду, к скалистым камням и утесам. Кармен знала, что ей нельзя погибнуть. Ведь тогда корабль не вернется. Стоит уйти под воду ей – и за ней уйдут еще бог знает сколько человек. Кармен выдохлась: путь дался ей тяжело. «Давно мы не видели такой бури», - подумала она. Но это было уже неважно, ведь теперь Кармен стояла на самом краю Мыса, а перед ней, она знала, должен был открываться чудесный вид на морскую гладь и белые барашки волн. Но этой ночью у художника закончились все краски, кроме черной, поэтому он замазал весь горизонт этим цветом так, что ничего не было видно. О том, что стоит сделать еще шаг – и ты полетишь вниз к волнам, напоминал лишь оглушающий рев океана. «Мне не перекричать их», - в отчаянии подумалось Кармен. Глупая, разве дело в громкости? Пой!
И Кармен запела. Пусть вы не слышали этой песни, но можете мне поверить: любая оперная певица придушила бы Кармен голыми руками, услышав, как та поет, потому что сама мысль, что кто-то умеет так петь, была невыносима. Легкие заполнены воздухом, чтобы произвести звук помощнее, рот слегка приоткрыт, готовый складывать буквы в слова, глаза прикрыты, чтобы лучше сосредоточиться на звуке. В этот миг любой усомнился бы в том, что Кармен не чудо, если раньше, конечно, не верил тому. Кармен извлекала чудесные звуки из воздуха. Ни одна птица не умела так петь. Ее песня цепляла, проникала к самому сердцу и неизменно заставляла задуматься. О чем? А это тайна. Звук то затихал где-то на самых нижних басах, то стремительно взвивался вверх, готовый разбить купол неба на тысячи осколков, будто обычный стеклянный стакан. Словно острый нож он вспарывал тишину ночной безлюдности, а потом вдруг принимался заговорщицки нашептывать, будто бы призывая вас подойти поближе, чтобы услышать наконец, о чем он там так таинственно шепчет. Громкий или тихий, звук плыл по океану не переставая, в песне не было ни одной паузы, ни одной заминки. Она, не останавливаясь, кружила по Мысу, по острову и дальше – неслась вглубь океана, к неизведанным землям и вверх к звездам, если бы они только были видны сегодня ночью.
А потом Кармен увидела белое пятнышко. Совсем крохотное, едва различимое, оно исчезло почти в ту же секунду, как появилось. Сначала Кармен подумала, что оно ей померещилось, но через несколько мгновений, оно снова показалось на воде. Несмотря на непогоду, оно настойчиво пробивалось к берегу. Ничто в этом мире не было так дорого Кармен, как этот белый платочек, мелькающий на волнах. И она запела с новой силой. Ее голос был золотым. Словно нить, он освещал путь к острову, словно волшебный путеводитель, вел парус к земле. Кармен убедилась, что корабль вошел в бухту, миновав опасные подводные скалы, и бросилась бежать вниз по склону Мыса. Два месяца – два долгих месяца разлуки – и вот она наконец увидит Оскара. Наверняка он опять изменился, каждое морское путешествие меняло в нем что-то. Но Кармен не возражала, Оскар все равно оставался Оскаром, ее Оскаром. Самые главные его черты всегда оставались неизменными, а прочие перемены… Что ж, Кармен закрывала на них глаза.
Она вбежала в бухту, принялась напряженно вглядываться в знакомые лица моряков. «Кармен! Неужели это ты? Как ты решилась покинуть деревню в такой шторм?! Только не говори, что ты поднималась на Мыс. Ба, да я храбрее женщины в жизни не видел!» Необъяснимая паника стеснила ее грудь: где же капитан? Из-за темноты ночи и бури все мужские фигуры казались одинаковыми. Неужели она не сумела различить среди них Оскара? Он должен был первым спуститься с трапа. «Где ваш капитан, сэр?» - Кармен кинулась к широкой фигуре, порывисто схватив ее за локоть и почти что повиснув на мужчине. Мужчина вздрогнул. «А, это вы, Кармен!» - «Где капитан?» - она с мольбой посмотрела ему в глаза. Мужчина мешкал, глядя на нее в ответ. Теперь она могла разглядеть его лицо: обычное, ничем не примечательное, глазу не за что было зацепиться, но одновременно такое потертое ветром и морской водой, что мгновенно становилось ясно, что перед вами – моряк. «Что же вы молчите!» - резко, но жалобно вскрикнула Кармен, словно животное, попавшее в капкан. «Видите ли, мадам…» - «Почему он мешкает? Почему просто не скажет?» - в отчаяние подумала Кармен. «Говорите!» - приказала она. Чего этот моряк боится? «Видите ли, мадам, - мужчина высвободился из ее хватки, - капитана не приплыл с нами, его нет на этом корабле». – «Как это?» - Кармен удивленно посмотрела на своего собеседника, снова вцепилась ему в руку. «Вы, верно, что-то путаете! Корабль не мог уйти без своего капитана!» Моряк выдавил из себя сухой смешок. «Как видите, ушел. Поверьте, такое трудно спутать». - «Оскар жив? С ним все в порядке?» Что-то было не так, Кармен интуитивно чувствовала это. Словно яд, растекавшийся по кровеносным сосудам, по ней разливалось предчувствие чего-то плохого. Моряк кивнул. «Не волнуйтесь, мадам, капитан приплывет через две недели. У него… Дело в том, что… - Он скривился, поморщился и нехотя закончил, почти что выдавил из себя слова, как до этого смешок: - У него новый корабль, мадам». Тут же он резко выдернул свою руку из ее цепких объятий и ушел так стремительно и быстро, что спустя мгновенье его не было видно в черноте ночи. Кармен в замешательстве осталась стоять под нещадными порывами ветра. В тот миг ей казалось, что она осталась совсем одна. И хотя мимо нее сновали туда-сюда моряки (почти все при этом радостно здоровались с ней), они напоминали ей любопытных чаек, которые часто прилетали на лужайку к их дому: проку от них не было никакого, и Кармен часто прогоняла их. Теперь же она бежала из бухты, словно сама была испуганной чайкой. Ее платье взметалось вверх, будто черные крылья, и Кармен была уверена, что в какой-то миг отчаянно закричала – пронзительный вопль израненной птицы.
Она готова была поклясться, что ей не показалось. Нет! Всем своим существом она успела почувствовать это. Кармен казалось, что она как чайка, которой не посчастливилось поймать какой-то мусор, спутав его с серебристой спинкой рыбешки в воде. Кармен была уверена, что чувствует присутствие другой женщины. За всю свою жизнь ни в чем она не была так уверена, как в том, что через две недели Оскар вернется не один. С ним будет другая. Какая боль пронзила ее в этот момент, как разодрала она в клочья всю ее душу, тело, разум… Кармен не глядя неслась вверх, вверх, к Мысу! Нет, нет никаких измен, это дурной сон, наваждение, вызванное плохой погодой, мираж посреди пустыни. Она всего лишь чайка, белая птичка, покачивающаяся на морских волнах. Птицы не чувствуют человеческой боли, людских страданий. Она птица! Только почему тогда она все еще чувствует боль? Откуда она берется? Как ей удается проникнуть так глубоко, к самому сердцу и сжать его так сильно, что оно начинает трепетать, словно запертое против своей воли в клетке и мечущееся в надежде вырваться на свободу? Кармен казалось, что океан стонет вместе с ней в унисон, разделяя ее страдание. Хотя вряд ли это было возможно: океан неприступен и холоден. Нам бы стоило поучиться у него этому, тогда, быть может, нас труднее было бы ранить и задеть. Груз отчаяния, которое испытывала Кармен, мог бы утащить на дно весь остров, если бы только отчаяние было понятием измеримым. Ей казалось, что ее губы горят, как будто каждый поцелуй, который Оскар запечатлял на губах чужой красавицы, выжигал ее собственную плоть. И в целом мире – или, правильнее сказать, на целом острове, потому что для нее это и был весь мир, – не было ничего реальнее этих ожогов. Теперь они жгли ее всю, вспыхивали то там, то здесь на коже красными огненными цветками, оставляя свои следы, отметины. Они смеялись над ней. «Он теперь не твой, он больше тебе не принадлежит», - как будто говорили они.
Возможно, Кармен просто хотелось охладить свою горящую кожу. А, может, она хотела доказать океану – единственному свидетелю, – что и вправду стала чайкой, что ей больше не страшны людские слабости, вроде любви. Может быть, удача покинула ее в ту ночь и она просто поскользнулась, сорвавшись в прожорливую бездну, готовую проглотить любую неосторожную жертву. Как бы то ни было, но жестокий Мыс вдруг оборвался под ее ногами и свистящий воздух зашумел в ушах. Подол платья напоминал разорванные, сломанные черные крылья, которые уже не могли спасти их владельца.
Сначала была ночь. Долгая-предолгая ночь, которая все никак не хотела кончаться. «Она чернее, чем та ночь, когда я упала с Мыса», - подумала она и сама удивилась своим мыслям.
С мыса?
Она разжала рот, чтобы впустить в легкие смертельную воду. Ночь длилась слишком долго, лучше будет, если она сейчас же прекратит эти страдания. Спасения все равно нет.
Страдания?
Какие-то обрывки еще долетали до нее, она пыталась ухватиться за них, но все никак не могла дотянуться.
Ночь?
А день вообще когда-то был на этой земле?
Земле?
А потом снова ночь. В какой-то миг ее пронзил странный вопрос: кто она? Как ее зовут? Или, вернее, звали? Но что такое имена? Простые звуки. Их больше нет. Есть только вода.
Вода.
Вода была единственным живым существом, которое осталось с ней рядом, не бросило в тяжелую минуту.
Живым?
Точно живее, чем она сама. Морская пелена плотно сжимала ее, не выпуская, не давая вырваться, как будто говоря: «Подожди немного, еще рано». А потом вдруг пелена разомкнулась, разорвалась.
«Это я ее разорвала?» Недоумение. А затем внезапное озарение: «Я не утонула. Я жива!»
Солнце тысячью бликов отражалось от воды, пуская солнечных зайчиков во все стороны. Небольшие игривые волны барашками бежали к острову, наскакивая на острые утесы. И их убаюкивающая песня длилась вечно. Возле этого острова жила бесконечность.
Она удивленно наблюдала за этим пейзажем. Было в этой картине что-то от дежавю, что-то приторно знакомое. Идиллию нарушил корабль, который своим острым носом разрезал идеальную картинку. Она поднесла руку к лицу, чтобы получше рассмотреть нежданного гостя. Но – увы! – ей не удалось этого сделать. Зоркий глаз моментально выхватил парочку, стоявшую на корме корабля, и остальное исчезло из ее поля зрения. Но разве это возможно? Две недели. Она не могла сказать, откуда взялись эти числа, но была уверена: она не ошиблась. Разве две недели успели пройти? Нет. Она упала, поскользнулась на Мысе, но не могла же она провести эти две недели под водой? Значит, он просто приплыл раньше. Имя. Ей нужно имя. «Только не смейся, но мне кажется, что ты волшебница… Ты же не будешь смеяться? Ты же мне веришь? Да? Тогда слушай. Я думаю, что твой голос ведет меня. Понимаешь? Он указывает мне путь между острых скал. Я иду сам и веду за собой корабль на твой голос». Кто, ну кто же сказал ей эти слова? Как его звали? А ее? Как звали ее? Эти вопросы исчезли так же внезапно, как и появились. Молодой человек, застывший на корме, слегка наклонил голову и поцеловал юную красавицу, стоявшую рядом с ним. Резкая волна гнева и ревности поднялась в ней, затапливая разум. Клочки воспоминаний еще теснились в ее голове, отголоски прошлого пытались взять вверх, но все уже было решено. Сильные эмоции всколыхнули ее. Корабль спокойно плыл между скал, капитан даже не пытался контролировать его или команду: он был слишком очарован своей спутницей. Ему не нужен был ее голос или ее песня. Она поверила ему, поверила в чудесную силу своего голоса. Была ли она действительно чудом? Или это была просто неудачная метафора, которую она попыталась превратить в реальность? Эмоции выжигали ее, совсем как его поцелуи, которые он теперь дарил другой девушке. Она вскрикнула, громче, а затем еще громче. Все, что угодно, лишь бы избавиться от ядовитых эмоций.
Откуда взялись ноты, слова и музыка, она не поняла. Песня просто существовала, как она, как остров, как океан. Она была ничуть не менее реальна, чем люди, стоявшие на корабле, или люди, жившие на этом острове.
Всю горечь, которая была у нее, она попыталась вложить в эту песню. Ей хотелось ранить, уколоть тех людей, которые сделали ей больно. Звук поплыл по волнам, а потом поднялся в воздух. Печаль и скорбь – ядовитая отрава, готовая погубить любого, кто сделает хотя бы глоток, – неслись вверх и в стороны, разносились по морю и, наконец, достигли своих слушателей. Изумленные, люди на корабле оборачивались и вглядывались в морскую гладь. Их мучил вопрос: откуда взялась чарующая музыка? Им хотелось увидеть обладательницу столь неземного голоса. Песня околдовывала их. Один за одним они бросали свои дела, пораженные красотой звука. Он манил их и терзал, угрожал и веселил, убаюкивал и обещал что-то. Что? А это тайна. Голос набирал силу, ведь песня близилась к кульминации, и меньше всего хотелось, чтобы она сейчас оборвалась. Казалось, что слушать ее можно вечно, от такой музыки разве устанешь? Разве она может надоесть, приесться? Сердце томилось от какого-то предчувствия – дурного или хорошего? Люди пытались задуматься об этом, разобраться в своих ощущениях. Но не могли сосредоточиться ни на чем, кроме песни: она опутала их слишком крепко.
Она взяла самую высокую ноту, на которую была способна, и в тот же миг мир рухнул. Штурвал корабля – сам или его кто-то повернул? – наклонился в сторону. Песня все продолжалась, готовая исполнить свое смертельное предназначение. Голос слегка подпрыгнул на нотной гамме, а вместе с этим звуковым скачком первые скалы вонзились в корабль, словно острые зубы какого-то диковинного существа, готового проглотить незадачливого путешественника. Но никто и не думал спасать корабль. Разве стоил какой-то корабль того, чтобы отвлечься от этой упоительно бесподобной песни? Чей-то крик прорезал воздух. Кричала девушка на корме корабля. Она схватила своего молодого человека за руку и пыталась удержать его, а он так сильно переклонился через перила, что мог в любой момент сорваться вниз. Девушка плакала и пыталась докричаться до возлюбленного, но все напрасно: против фантастической песни она была бессильна. Острые скалы и утесы продолжали пронзать корабль, кроша его и превращая в груду щепок, некоторые обитатели корабля уже прыгали в воду. Только они не спасались от кораблекрушения, вовсе нет. Они спешили на зов прекрасного голоса, но ответом им были лишь прибрежные рифы и жестокий океан.
Потому что прекрасный голос и его обладательница сами были частью Океана.