С детства я мечтал быть военным. Не генералом, не офицером, а простым военным. Мне всегда казалось, что военные, это особенные люди. И мне хотелось быть чуточку похожим на них. Я рисовал для себя и ребят с нашего двора погоны и строил с ребятами «штабики», читал много книг про военных. А ещё мне нравилась техника и особенно авиация.
И когда пришло время выбирать профессию, то я выбрал авиацию, решил поступать в авиационный институт, на эксплуатационный факультет, мне сказали, что на этом факультете «учат на лётчиков», хотя это было неправдой. Да и поступить мне в авиационный институт не удалось, о чём я почему-то не особо и жалел, подумав:
— Если такого преданного авиации человека, с прекрасным аттестатом зрелости, не приняли, то это плохой институт.
А тут, время подоспело идти в армию и в военкомате, увидев, в основном, отличные оценки в моём аттестате, посоветовали поступать в военное училище. Я выбрал авиационно-техническое училище.
Через несколько недель я уже с сотней таких же ребят шёл сдавать первый экзамен по математике в Харьковском военном авиационно-техническом училище или кратко ХВАТУ.
Перед дверью учебной аудитории образовалась «толчея», каждый хотел войти первым и занять лучшее место, чтобы можно было воспользоваться какой-нибудь шпаргалкой.
Я отошёл в сторонку, не торопясь заходить в аудиторию, с уверенностью того, что этот экзамен не будет для меня трудным, после того, какие я сдавал в авиационном институте. Рядом со мной, вне толпящихся, оказался коренастый парень, крепкого телосложения, который тоже не торопился занимать самые удобные места в аудитории. Установив между нами зрительную связь и подождав, пока все протиснутся в дверь, мы с парнем тоже вошли в аудиторию. Все места были заняты и оставались впереди, по бокам, два свободных стола. Парень занял один стол, ну а мне достался — другой.
Ешё не стихли шум и гудение, как в аудиторию вошла преподаватель и контролирующий нас офицер, член приёмной комиссии. Преподавателя мы уже знали по консультациям, это была Вершута Мария Васильевна, а офицер был нам не знаком.
Преподаватель положила каждому на стол по два чистых листка с печатями, для черновика и чистовика, а также листочек с вариантом задания и мы приступили к решению каждый своего варианта. Задание мне сразу показалось средней трудности и я принял решение выполнять его по чистовому варианту.
Не прошла и половина времени экзамена, как я справился с заданием и преподаватель это видела, она ходила по аудитории и наблюдала за каждым из нас. Было заметно, что она чаще, чем у других столов, останавливается у наших первых столов, где мы сидели поодиночке с моим потенциальным знакомцем. Посмотрев в его сторону я заметил, что он тоже уверенно справился со своим заданием и сидел только для того, чтобы не выделяться среди всех остальных ребят. Но Мария Васильевна это уже заметила, подошла, взяла наши работы, несмотря на наши робкие возражения, поставила нам по «отлично» под общий одобрительный ропот аудитории и молча указала на на дверь.
Покинув аудиторию, уже в коридоре учебного корпуса, мы познакомились. Мой новый знакомый, Аркадий Каневский, приехал поступать из Золотоноши, Черкасской области, которая находится чуть южнее Киева и размещался он в соседней палатке нашего палаточного лагеря набора. Теперь мы были узнаваемы друг другом среди остальной массы кандидатов на поступление. Уже тогда фамилия Каневский была на слуху. Ещё учась в школе и работая в библиотеке, я слышал, что автором миниатюр и сценариев для известный украинских юмористов Тарапуньки и Штепселя (Тимошенко и Березин) был Александр Каневский и мне казалось, что Аркадий его родственник, может и дальний.
Прошла пара недель, мы сдали все экзамены, нас зачислили и переодели в курсантскую форму и мы с Аркадием попали в одну роту, в один взвод, но в разные классные отделения. Я был в 33 классном отделении, а Аркадий — в 34 классном отделении. Теперь мы общались с Аркадием на каждом взводном и ротном построении, в нарядах, в Ленинской комнате, но расписание занятий наших учебных классов были разные и мы иногда пересекались раз в неделю, занимаясь каждый в своём подразделении.
До первых морозов, пока ремонтировали наши будущие казармы, мы жили в палаточном лагере. Особенно трудно было, когда начались дожди. Палатка намокала и вода иногда затекала в палатку, где намокали шинели и одеяла, а ночью, когда были морозы всё это замерзало и мы иногда примерзали к своей одежде. Но пока никто не болел, обходилось. А тут и временное место нам отыскали, нашу роту перевели в актовый зал, а другие роты, батальона нашего набора, перевели в спортивные залы. Стало теплее, но комфорта было мало.
И только в декабре нас полностью переселили а наши пахнущие новой краской казарменные помещения. Наша рота разместилась на втором этаже.
Вот только одного места в нашем, 33 к/о, не хватало и командир взвода сказал чтобы я разместился в 34 к/о. И я у соседей полгода жил прекрасно. Меня разместили в самом углу кубрика 34 к/о. Моим же командирам из 33 к/о надоедало бегать будить меня каждое утро и про меня просто забывали, а командирам 34 к/о было как-то всё равно, я был не их подчинённый. Я, конечно, не наглел, но иногда пользовался такой «безнадзорностью». А вот ребята из 34 к/о всегда меня покрывали, в том числе и Аркадий. И за полгода я стал своим у них в классном отделении, но на привилегированном положении.
И старшина роты Зинченко, и командир взвода капитан Оплочко, и командир роты майор Шендеровский, понимая, что я там всё таки посторонний человек, а сделать они пока ничего не могут, тоже относились к этой ситуации терпимо и снисходительно. А старшина роты у нас был крутой мужик, да и комроты был не мягче, хотя и справедливый. Запомнил, как они распекали провинившегося курсанта за самоволку.
Старшина Зинченко, который привёл провинившегося курсанта к командиру роты:
— Что, погоны давят? — намекая на отчисление.
Но майор Шендеровский смягчил ситуацию:
— Ему давят не погоны, а осколки его совести! Несколько нарядов вне очереди, пробудят ему совесть.
Разговор был в Ленинской комнате, где мы с Аркадием Каневским оформляли Боевые листки для своих классных отделений. После ухода командиров, Аркадий заметил:
— А комроты наш не поддержал старшину, даже не стал пугать отчислением.
— Да, смягчил ситуацию, — согласился я.
Майор Шендеровский был участником боёв за освобождение Киева, где участвовал в парашютном десанте в районе Канева в 1943 году. Он был строгим, но справедливым и мы гордились своим легендарным командиром.
Когда началась специализация на технике, то наше классное отделение приступило к изучению вертолёта Ми-4, а отделение Аркадия начало изучать вертолёт Ми-6, на то время самый большой вертолёт в мире.
После выпуска пути наши разошлись и только, когда в быт вошёл интернет, я узнал служебный путь моего сослуживца, которого я запомнил ещё по вступительным экзаменам, более 50 лет тому назад.
Сейчас Аркадий живёт в Германии и я могу иногда его видеть в сети.
Фото автора. В первом ряду в центре - майор Шендеровский, в верхнем ряду, в центре - Аркадий Каневский, во втором ряду, второй справа - автор этих строк.