Ванька Косых освободился в начале мая 1992 года. Пока сидел на пятерке,Мать- старая официантка Люся «С кем попало не ложусь» померла. Или прибил кто – непонятно. Нашли труп да и все. Положил его в труповозку два веселых санитара и туда же закинули шиньон. Посмеялись – допилась баба – волосы отскочили. И уехали в морг. А Ванюхе письмо-телеграмма поехала - умерла мамка. А кум то и не отпустил на похороны – нельзя. В нарушителях ходил Ваня. Поплакал Ваня и закрылся в себе. Мамку жалко – не видела нихера ж в жизни.
Ну а срок тем не менее подошел к концу – 4 с половой годка оттянул Ванька .Вышел в мае – припекало. Брючата, свитерок коричневый в белые 3 полоски да тапки. В тапках откинулся. Время голодное было, вша и та на аркане, а в зонах раздувались с голодухи утробы, траву ели. Но все позади… затылок еще мальчишечий обдувает ветер майский, юный. Девки бороздили улицы , ноги -груди… наливается конец…дух захватывает. Вывески, машины нерусские… Плащи-адидасы. Из комков – музыка – колонки на улицу выведенные. Кармен – Лондон гудбай… только тапки – как плевок зеленый, позорный теребили эго.
Квартирка мамкина продана оказалась – заграбастали дяди-тети… За долги забрали у матери твоей квартерешку та – обьяснил сосед в синем тренировочном костюме. Лысый крепкий, как бильярдный шар, мужик. На мастерке, на молнии – из проволоки замок. Кто забрал то, дядь Вась- спросил Ваня. А завмаг с женой оне теперь спекулянты стали – выкупили магазина та. Их стал. И сплюнул метко, прибив пролетающую муху.
Скрипнул зубами Ванька и че… да ни че… Пошел в знакомую общагу искать как жить. А в общаге чо и хорошего было, то что она в центре города была. Да девок в ёй было много ядреных.
Там в общаге Ваня то совсем осоловел. Его подхватили братва с рынка. Бригада Теплого. Увели на рынок. Пьяный Ванька, свежеосвободившийся и еще пахнувший тюрягой хотел 2 вещи: бабу и напиться водки. Но толи без привычки, толи как, не мог опьянеть. Не мог и все тут. То пили на рынке у маслоглазого Муслима, закусывая недожаренным шашлыком. То пили на рынке же, у Рустама, с какими- то ребятами, которые встречали же откинувшегося с зоны, положенца какой-то деревнюги. Они пили стоя за столом, откинувшийся смотряга одет был в белый адидасовкий костюм, с красными узорьями. Белая бейсболочка прикрывала лысину, натертую на тюремных подушках. Пьяная улыбчивая деваха, в миниюбке и без передних зубов отчаянно строила осоловевшие глаза всем кто попадал в поле их видимости. Пили то там то здесь, но не пьянел Ванюшенька. Тошнило, он уходил блевать в закомочье и возврашался, прояснившийся и протрезвевший опять. Бабу хотелось по-страшному.
Но все таки Рояль – заграничный спирт сделал свое дело – упал как пробитый пулей Иван, упал на стол, потом под него. Ударился сильно виском и вырубился. Бичи посмотрели – дышит и дальше сели бухать. Рустам кидал на стол хрустящие чебуреки и неискренне улыбался, показывая белые железные зубы, хоть и не сидел ни разу. Как бы отгораживался ими. Закат блеснул на зубах. Деваха танцевала под музыку из ларька с кассетами. Жирно лилась музыка, пахло шашлычным дымом и городом после дождя.
Очнулся Ванька – как из речки вынырнул. Сначала прорвался нудный собачий кашель – лай. Потом голову пробила как мотыгой в Пиночетских лагерях боль. Ломало голову… Похмельная боль-то. Злая. Почему то вспомнил зека, сидели вместе – Степаныч. Косматые брови в которых путались ресницы и подбородок, вырубленный из дерева. Губы сжимали рот, полный железа – долго сидел Степан Степанович Степанов. Любил рассказывать о бабах…ухмылялся жирно рассказывая, казалось вот-вот выспятся железные зубы. Шахтером себя называл. Рассказы всплыли Степаныча – и целью всей жизни стала дырка под животом хоть какой, даже самой завалящейся бабенки. Бичиху хоть…хоть совсем бичиху…. Вдруг Максим увидел спящую в своем инвалидном кресле Бичиху, она бомжевала на рынке давно, с самого начала перемен. Пила все ,что горит и не горит. Раз молодые бандиты, пацаны еще, накурили ее такой травищей ядерной…падали с нее все, а она ничего…посидела посидела, пустила острую нить слюны через треснувшую губу и спросила –Есть чо бухануть.
Бичиха спала, упав вниз, головой на ноги, в ярко зеленых лосинах, блестящих в свете рыночного фонаря, как кожа на лапках лягушки. Рука была неестественно вывернута. Умерла чо ли? Спросил себя Иван, послушал – храаапит Бичиха, словно что то переливает в горле. Прям Царевна-Лягуха- коротко подумалось Ивану.
Затрясло Ваньку от лягушкиных ножек. Уронил с кресла Бичиху и отворачиваясь от заапаха, снял с нее лосины и задохнувщись, трясясь мотнув головой продолжил свое ненастное но долгожданное дело. Под фонарем летали мотыльки и закрывали небо тучи, словно деревенская хозяйка закрывала от мороза рассаду огурцов.
Прошло немного лет. А может и много. Кто-то пошел караулить багульник или шипишку. Кто–то поднялся и был расстрелян из Калашникова посреди города днём. Кто-то поднялся и пошел дальше, получая мандаты и корочки во власть. Кто-то сгорел в алкогольном чаду. Кто-то, собравши силы уехал из города прочь. Впрочем, не сожалея.
Иван наш стал большим и уважаемым человеком, с лицом нежным и гордым. Не один пиджак сносил. И не два. Не одни брюки протер на креслах.
Не пил. Совсем. Как не хотели его споить друзья-товарищи по новой жизни. --Не пью -говорил и отставали от него, видя железный характер.
Кристальный человек говорили все, молодец-мужчина вздыхали женщины и незамужние дамы. Вздыхали….
А раз в два месяца, вздыхая и неслышно матерясь, вез к Ивану Николаевичу личный водитель Козолупов пьяную, подобранную на улице бомжиху.