Из книги Вадима Розова «В поисках экзотики» (М., 2002, Институт Африки РАН)
«…Да, прав Лувсан (оперный певец из Бурятии, участник нашего турне по Востоку), - Индии без йогов не бывает. Но нет Индии и без Тадж Махала. А потому пора, наконец, вспомнить о нашей поездке в Агру. Нет, не для того чтобы лишний раз повосхищаться Тадж Махалом, этой "поэмой в камне", в честь которой произнесено несметное число профессиональных вздохов. И не мне, волею случая залетевшему в Страну Чудес, судить о нюансах мусульманско-индийского зодчества…
Мы подъехали к этому всемирно известному архитектурному комплексу на берегу священной Джамны в тот день, когда, кроме нас, там никого не было. Стояла благоговейная тишина, столь уместная для мавзолеев любого ранга, тем более царского. Хотелось просто ходить, смотреть и молча перебирать в памяти, по существу, обычные события давно минувших дней, результатом которых и явилось это Чудо Света.
В 1612 году 19-летняя девушка по имени Арджуманд стала второй женой 21-летнего принца, которого звали Хурам. Когда Хурам стал Шахджаганом, то есть Повелителем Мира, Арджуманд Бану Бегум обрела титул Избранницы Двора, иначе — Мумтаз Махал.
Мумтаз подарила своему супругу 14 детей. В 1630 году во время родов она умерла. У султана было много женщин {говорят, гарем его дедушки Акбара насчитывал пять тысяч "избранниц"), но больше всех Шахджаган любил Мумтаз, которая была для него воплощением ума и доброты, чистоты и женственности. Султан тяжело переживал ее смерть; как рассказывает одна из хроник, в первые же траурные месяцы борода его поседела.
Наверное, многие мужья любили своих жён не менее преданно и страстно, но только Шахджагану судьба даровала возможность построить такой проникновенный памятник любви мужчины к женщине, каким стал ни с чем не сравнимый Тадж Махал — "Венец Дворцов", беломраморный мавзолей избранницы могольского императора.
В конце жизни Шахджагану пришлось оказаться в заточении. Отстраненный от власти своим сыном, он умирал в башне крепости, откуда можно было видеть усыпальницу любимой Арджуманды, усыпальницу, в которой вскоре появился еще один мраморный гроб — бывшего Повелителя Мира.
Прогуливаясь по ровным кипарисовым аллеям мимо фонтанов и прудов, отражающих белооблачное Чудо, нет, не архитектуры, а Любви, я, как бы в такт своим медленным шагам, мысленно шептал: "Мумтаз, Алмаз, Мумтаз, Алмаз... Тадж, Тадж, Тадж... Таджики!.. Ну конечно, это всё из одного ряда!"
Алмаз, танцовщица из Таджикистана, с первого взгляда поразила меня своим внешним сходством с Чарой, невольно пробудив во мне воспоминания о моей первой любви, с которой в силу непреодолимых для меня житейских преград пришлось расстаться. Алмаз воскресила, казалось бы, давно сгинувшие в небытие чувства, и не только воскресила - она их распалила живым огнем, ярко заполыхавшим под жарким тропическим небом.
Нам, молодым и потому красивым, прифартило прожить четвертую часть года, можно сказать, на другой планете, где все скрытое за "железным занавесом" вдруг обнажилось, стало доступным и особенно привлекательным, поскольку этот доступ к неожиданным искушениям был "разрешен" лишь на короткий срок, о чем мы постоянно помнили, и потому каждое прикосновение к запретным плодам становилось еще более соблазнительным.
Можно ли было устоять, вырваться из водоворота воспоминаний, обретших живую плоть? Наверное, можно было, если очень и очень сопротивляться. Но, увы, моя голова пошла кругом, и сладкий омут затянул меня. Судьба возвращала мне то, что отняла, недодала тогда, много лет назад, и я, как будто по праву, принимал этот подарок, похожий на продолжение захватывающего фильма, прерванного перед самым его окончанием. Кто-то свыше склеил кинопленку, чтобы можно было досмотреть последние кадры, которые представляли собой, возможно, лишь первую серию кем-то задуманного, но так и не завершенного сериала.
…С Агрой связано и имя воинственного основателя династии Великих Моголов — Бабура, ставшего не менее великим поэтом. Из 4 лет жизни в Индии большую часть времени он провел в Агре, где и умер в 1530 году. А через 267 лет в этом городе родился Мирза Асадилла Хан Галиб, также прославивший Индию своими стихами. (По возвращении в Москву я с удовольствием перечитывал переводы их поэзии на русский).
P. S. Вот некоторые строки из их произведений.
Захиреддин Бабур:
Время весны, близость подруг, дружеский круг бесед;
Муки любви, спор о стихах, за чаркой с вином рассвет.
В пору весны в чарке вина тайные чары есть,
Благо тому, кто допьяна хмелем таким согрет.
Если, пройдя муки любви, к близости с милой придёшь,
Пусть твоя боль длилась сто лет – сгинет разлуки след!
Очень хорош дружеский пир, спор о стихах друзей,
Стоит чего каждый из нас – сразу же видит свет.
Коль совпадут сроки трёх дел и обстоятельств трёх,
Помни, Бабур: выше, полней радости в мире нет!
Мирза Галиб:
Если разгорится смута любви, шаху не позавидует нищий.
* * *
Убегающий с поля боя гибнет бесславно.
Любовь требует подвига. Только с отважными
она вступает в единоборство.
* * *
Какой пылкой была моя любовь, я понял только после смерти.
* * *
Наш уход в небытие не изменит вечной сущности любви,
Когда разбивается ладья – разве это вредит морю?
…Оказывается, у Тадж Махала есть "старший брат" в Дели — мавзолей императора Хумаюна, построенный его женой Хаджи Бегум веком ранее. У этого великолепного памятника персидского архитектурного стиля много общих черт с Тадж Махалом: например, стены всех ярусов одинаково испещрены арками, обрамляющими друг друга. Арки, арки, арки... И числа им не счесть. А еще удивительное совпадение, но только как бы наоборот: Тадж Махал увековечивает любовь мужа к жене, мавзолей Хумаюна — жены к мужу. И эта императорская чета тоже покоится, можно сказать, под одной крышей, точнее — куполом.
Возле парадных ступеней мавзолея Хумаюна — могилы пяти его главных зодчих. Глядя на них, кто-то из туристов однажды изрек: "Вот как старая добрая Хаджи Бегум отблагодарила строителей за хорошо проделанную работу!"
На обратном пути в гостиницу нас поразил еще один феномен, причем, так сильно, что автобус чуть было не свалился на бок. Дело в том, что вся наша артистическая команда неожиданно для шофера метнулась в правую сторону и буквально навалилась на окна: там, за автобусными стеклами, по узкому, тесному от толпы тротуару шел как ни в чем не бывало совершенно голый темнокожий человек средних лет со свисающим меж тощих ног членом, размер которого был, если можно так выразиться, далеко выше среднего. Святой!..
Наш шофер сначала притормознул, но тут же рванул вперед. Его тюрбан чуть было не съехал с головы. Все пассажиры — и мужчины и женщины — притихли, не зная, как реагировать на столь неожиданное уличное зрелище. Спасибо водителю: он разрядил обстановку, кое-как объяснив на пиджен-инглиш, что явление голого аскета народу — дело не такое уж редкое даже в столице. А шокировал, нас, видимо, странствующий отшельник из секты джайнов-дигамбара, кои живут милостыней и ночуют в безлюдных местах. Интересно, каково отношение этих «одетых небом» бродяг - к любви?..
Общий разговор в автобусе стал набирать обороты. Заговорили о пользе и вреде аскетизма и воздержания, в частности, для артистов, гастролирующих за рубежом…
Истинных религиозных подвижников неискушенному взгляду иностранца трудно от разного рода "святых" отличить скитальцев, которые, надо признать, вместе со священными коровами частенько попадают в мои фото- и кинообъективы.
Наверное, мне навсегда запомнится один из них. Нет, нет, не голый джайн! На сей раз это завернутый в ветхие ткани старик, сидящий среди темно-серых каменных глыб разрушенного временем Туглакабада — цитадели, которую построил в свое время делийский султан Гийяс-уд-дин. Что нашел в этих руинах одинокий старец? Жалкую тень под некогда мощными стенами крепости? Кто он? Садху-отшельник? Йог, отыскавший подходящее место для медитации? Или просто бездомный изгой, решивший устроить свой ночлег на каменных плитах, которым не менее 600 лет?..
На нас, людей из ХХ века, он наверняка не обратил бы ни малейшего внимания, если бы мы, эти странные пришельцы из чужого, далекого мира, не протянули ему несколько рупий. Мне показалось, он даже обрадовался, но не потому, что получил милостыню, а оттого, что теперь-то, после этого непрошенного благодеяния, его наверняка оставят в покое.
Интересно, какое одиночество лучше или хуже? Здесь или в людской толчее?.. Среди древних камней оно выглядело вовсе не таким уж горемычным и жалким. Напротив, одиночество этого старца показалось мне явлением вполне естественным и даже величавым.
Рассказать о Дели, Старом и Новом, о его многочисленных достопримечательностях мне не под силу. Дели — это сама история Индии, в которую я нечаянно заглянул, но чтобы охватить ее всю и осмыслить, не хватит жизни.
В последний день нашего пребывания в индийской столице мы все как один отдали дань уважения памяти Махатмы Ганди, посетив мемориал Раджгхат — место кремации убиенного вождя Индии. Многие паломники предаются здесь самадхе — самососредоточению и созерцанию, чтобы найти ответ на извечный вопрос о смысле любви и жизни.
В тот же день мы с Лувсаном, только вдвоем, успели побывать в так называемом Тибетском доме, где останавливался живой "бог" — далай-лама, когда он наезжал в Дели. Благо, делийское убежище святого беженца из "запретной страны" находится недалеко от гостиницы "Оберой", куда нас, не знаю почему, переселили из "Ашоки". Я уверен, что только благодаря присутствию Лувсана, а точнее — благодаря монголоидным чертам его лица, служащий Тибетского дома позволил нам заглянуть в "апартаменты" «правителя» Тибета. В маленькой комнате, убранной в стиле третьесортного гостиничного номера, я не заметил никаких теократических атрибутов, если не считать лежавшего на столе предмета, похожего на старинный фолиант в красной коже с золотом да висящей на стене мандалы — ламаистской ковровообразной "иконы".
Кое-какие любопытные сведения нам все-таки удалось вытянуть у строгого и неразговорчивого "управдома": судя по всему, он был одним из тех преданных воинов, жителей провинции Кхам, которые сопровождали далай-ламу во время его бегства из Лхасы в Индию в марте 1959 года.
Живое воплощение тибетского бога-прародителя Ченрези (одна из эманаций бодхисаттвы — спасителя человечества — Авалокитешвары), переодевшись в рядового монаха, улизнул буквально из-под носа китайских патрулей, перекрывших все выходы из дворца в Потале. Так начинался личный путь спасения далай-ламы от нового, навязанного извне порядка, несовместимого с традициями государства, веками отгороженного от остальной части мира.
Беспрецедентный, можно сказать, исторический переход через Гималаи длился две недели — по самым потаенным горным тропам, ущельям и долинам, мимо черных пропастей и белоснежных вершин, в постоянном напряжении от грозящих на каждом шагу опасностей.
И вот он, Тованг, первый индийский городок в южных предгорьях Гималаев, где далай-лама попросил политическое убежище. Впоследствии он устроил свою штаб-квартиру в местечке Массури, в непосредственной близости от границы с его родиной, покинутой им на долгие годы, а может быть, навсегда.
Интерес Лувсана к судьбе далай-ламы понятен: Бурятия — один из районов традиционного распространения ламаизма, среди приверженцев, сторонников, почитателей или даже прозелитов живого "бога", этого высочайшего из современных буддийских авторитетов, наверняка есть родственники и друзья нашего бурятского певца. Но что меня привлекает в личности ламаистского лидера, судьба которого столь уникальна, - это жертвенная любовь и преданность Идеалам!
Тибетские ламы и монахи после двух лет поисков с помощью оракула и различных примет нашли в провинции Амдо крестьянского мальчика, в которого, как они убедились по ряду признаков и в результате тестирования, переселилась душа умершего далай-ламы. Признанный в качестве инкарнации Авалокитешвары-Ченрези, пятилетний мальчик по имени Лхамо Тондрап был доставлен в Лхасу и под ликование многотысячной толпы объявлен новым, четырнадцатым далай-ламой.
Это событие произошло в 1940 году. А через 11 лет "великий кормчий" Мао-цзе-дун вводит в Тибет войска, дабы "освободить народ от гнета и засилья реакционных лам и монахов" и приобщить его к коммунистической цивилизации.
Признать бы далай-ламе новый порядок и наладить сотрудничество с Пекином, как это сделал панчен-лама, второе (по рангу) духовное лицо Тибета, — и жил бы себе в удовольствие как царь и бог. Но далай-лама предпочел жизнь в изгнании, чем в золотой клетке, "за бамбуковым занавесом". Сейчас ему 32 года...»
(Эти дневниковые записи делались в 1967 – 68 гг. Ради экзотики и… Любви можно многое сделать! И на многое отважиться!)