"Человек, это звучит гордо?" Перед кем? Вчера, поговорив с одной старушкой, вспомнила эту школьную фразу и подумала: если бы все звучали гордо, услышали бы друг друга? Нет...
Пятый год работаю в Центре социальной реабилитации. Удивить меня, поверьте, сложно. Слёзы – разве что, когда на кухню зайду, а там лук чистят. Не очерствела, но заматерела от судеб людских. А вчера вызвали из отпуска на подмену. Пару дежурств – и гуляй дальше. Народ встретил меня радостно. А я будто и не уходила.
Так вот, ещё до моего отпуска поступила к нам старушка. Жила через два дома от нашего реабилитационного центра. По весне убили единственного сына, 46 лет. Поздний ребёнок, вся любовь и надежда её. Хотя, надежд он не подавал, скорее наоборот: таяла надежда даже у самой судьбы на него. Но, мать... Любимый сын... Убили его жестоко. Забили до смерти.
Старушке чуть за восемьдесят. Ноги больные, печь в зиму топить нечем: деньги, что были, ушли на похороны сына, на поминки. А уголь дороже золота. Всю жизнь учительницей проработала - пенсия только после восьмидесяти чуточку прибавилась. Поселковая администрация к нам её и определила. Оформили, поселили. А она вся в тоске по сыну. Каждый день домой да на кладбище, на могилку, отпрашивалась. Отпустим, а её нет и нет. Возвращается еле живая. Корила себя за то, что она тут, в тепле, а сынок там, в холодной могиле. Как только её ни уговаривали, а она всё своё – себя казнит. Уйду, говорит, куда глаза глядят, быстрее смерть найду. Однажды, почти перед самым моим отпуском, решила я подойти к разговору с другой стороны.
- Вы сыночка своего любите? - спрашиваю.
- А как же...
- Дайте и ему возможность Вас любить. Там, - я сделала ударение, - он за Вас спокоен. Вы в тепле, накормлены, ухожены. Знаете, как радуется его душа. А если уйдёте – ему больнее сделаете.
Кончиком платка промокнув слёзы, она ответила:
- Я подумаю над твоими словами.
Поднялась с банкетки и шаткой походкой направилась в свою палату. Это было полтора месяца назад.
А вчера увидела меня на дежурстве, обнимает. Вижу: лицом посветлела, чуть поправилась, походка ровнее стала.
Делится:
- Сына во сне радостного вижу. А тут, на днях, дом мой обчистили. Замки сломаны, всё разбросано. Попросила одного человека помочь с замками. Он долго возился, замёрзли оба, но починил. Стала деньги ему предлагать, отказывается. Да как же так, я не нищенка, заплатить могу копеечку за труд. А он - нет и всё! Знаю, что нуждается, пенсия у него небольшая. А он ладонь мою с деньгами зажал двумя руками и говорит:
- Я тоже туда попаду. Не праведник я, грешник. К тому же одинокий. А сынок твой встретит меня там и скажет: проходи дед... И мне не одиноко там будет.
Она повторяла слова мужчины, подчёркивая его ударения на слове "там". Рассказывала всё неторопливо, видя во мне собеседника, готового выслушать. Я догадалась, кто починил замки в доме и назвал себя грешником. Он не зря называет меня "лисёна", встречая на пороге отделения утром. И теплая волна окатила сердце.
Лук никто не чистил, но глаза мои наполнились слезами так быстро, что сдержать их я не смогла. Пальцы уводили слёзы по щекам, чтобы старушка не заметила. Однако, она увидела.
- Я знаю, что в твоей семье сейчас много переживания. Ты не волнуйся. Всё хорошо будет...
Надо же. Она успокаивала меня, словно не хотела к моей боли добавлять свою. В отделении знали, почему я так долго в отпуске.
И вот, о чём подумала: не человек звучит гордо. Душа его звучит...