Начальник городской стражи давно привык к громам и молниям, которые извергал шериф, если был недоволен. А сейчас шериф Ноттингема был не просто недоволен – он метался в ярости.
– Сначала обоз торговцев! Так к нам на ярмарки скоро перестанут ездить – кому захочется терять деньги, если до города невозможно безопасно добраться? Потом эти чертовы монахи! – рычал он, кружа по просторной, почти не обставленной комнате замка. – Епископ Герфордский в бешенстве от того, что собранное серебро не удалось довезти. Да еще проклятый турнир лучников!
– На турнир-то он не явился, – осторожно вставил начальник стражи. – Струсил.
– Явиться не явился, а привет передал. Откуда там наш победитель, из Локсли? – скривился шериф. – Чертов йоркширец, да он почти подпись поставил!
– Почему подпись?
– Локсли – йоркширская деревня, откуда родом этот проклятый разбойник. Его так и зовут, если уж точно.
– Я повыспрашивал про выигравшего мальчишку, милорд. Никто его не видел раньше ни на каких турнирах. Восточный лук – это понятно, парень хлипкий. Но он и тетиву по-сарацински захватывает, заметили?
– Сэр Гай Гисборн! – звонко доложил слуга, и тут же, не дожидаясь ответа и приглашения, в комнату уверенным шагом вошел человек в легкой кольчуге и наброшенном сверху плаще. Видно было, что он только что с дороги.
– Приветствую, сэр Гай, – обратился к нему шериф. – Весть о вашей победе на рыцарском турнире в Бирмингеме донеслась сюда раньше вас. Впрочем, у меня не было никаких сомнений на этот счет.
– Благодарю, – отозвался вошедший.
Это был высокий плечистый мужчина лет тридцати с небольшим, очень крепкий, притягивающий взгляд, с прекрасными пепельными волосами и правильными чертами лица. Внимательные светло-голубые глаза скользнули по лицам шерифа и начальника стражи.
– Что вы задумали?
– Что я ценю в вас, Гисборн, так это вашу прямоту. Едва вошли – и сразу к делу.
– Я должен был сначала расспросить о погоде в Ноттингеме?
– За неделю, что вас не было, в Шервудском лесу ограбили монахов из Ньюстеда и обоз торговцев. А может, и еще кого, – далеко не все ограбленные рассказывают об этом. Пора найти это разбойничье логово.
– В очередной раз? – Гисборн с явным сомнением покачал головой. – Найти их лагерь? У нас не хватит людей, чтобы прочесывать лес. А другого способа нет, Локсли становится очень осторожен, когда речь не только о нем, а о его людях.
– Кто-то же наверняка должен знать дорогу.
– Думаю, затею с лагерем лучше оставить, – сэр Гай снова перевел взгляд с шерифа на начальника стражи. – Да и не нужна нам вся шайка, лишняя возня только. Хватит и главаря.
– Мы сделаем так, что его возненавидят. И тогда сразу сдадут, – шериф стремительно шагнул к окну, резко развернулся и снова метнулся к столу.
– Это как же?
– Каким там деревням чаще всего помогает их шайка? Лакстон, Эдвинстоу, Паплвик? Схватить по несколько человек оттуда, без разбора. Объявить, что будем вешать по одному каждый день, пока нам не выдадут Робина Локсли.
– И что будет? – прервал его Гисборн. – Локсли явится сам, как только узнает. Сдастся страже. Пойдет на виселицу. Не удивлюсь, если до последней минуты будет горланить какую-нибудь непристойную песенку, – он позер и шут до мозга костей.
– Пусть горланит.
– Ну хорошо, пусть. Мы его повесим. И через несколько дней появятся новые баллады о кровавой власти, схватившей невиновных, о жестоком шерифе и благородном герое. Еще и беспорядки поднимутся. А вас будут ненавидеть вдвойне. И так-то не сильно любят.
– Баллады запретить! – прорычал шериф.
– Нельзя запретить стихи. То есть можно, но толку-то? – Гисборн без приглашения опустился на грубый дубовый стул и вытянулся, откинувшись на спинку. – Нет, разбираться с ним надо осторожно, не поднимая лишнего шума.
– Пьяная драка в таверне, пара хороших ударов ножом? – оживился начальник стражи. – Или просто – удавка на шею в темном закоулке?
– Вызов, – ответил сэр Гай, покачиваясь на стуле.
– Что?
– Придумать дело, с которым может справиться только он. Кинуть ему эту кость – и он ее проглотит. Локсли – позер, повторяю. Он даже оленя не может застрелить просто так, ему надо вогнать стрелу ровно в середину какого-нибудь пятнышка на груди несчастного зверя.
– Не понимаю, чем удавка на шею не нравится.
Гай Гисборн, поднявшись, спокойно обернулся к начальнику стражи, потом взглянул на шерифа:
– Я хочу, чтобы человек, соблазнивший и обесчестивший мою сестру, умер от моей руки.
– Вы потому и не желаете, чтобы мы нашли лагерь? – осторожно спросил шериф. – Из-за леди Марион? Обещаю, вашу сестру мы не тронем.
– Сестры у меня больше нет, – Гисборн резко вскинул голову, – а судьба любовницы разбойника меня совершенно не интересует.
– Но убить Локсли вы хотите своими руками.
– Мой долг – поддерживать порядок в Ноттингемшире. Если надо, силой. Что до Марион… я хочу отомстить за свою сестренку, какой она была и какую никто у меня не отнимет. Поэтому я против убийства в подворотне, хотя так было бы проще всего. Считайте это личной просьбой, надеюсь, у меня есть такое право.
Никто из собеседников ему не ответил.
Марион. Голубоглазая крошка Марион, любимая младшая сестренка. Ему никогда не было по-настоящему интересно с ней, пятнадцать лет – огромная разница. Но он любил ее, да и она его тоже.
Растрепанные пепельные косы, заплаканные глаза, – она всегда пускалась в рев из-за любой ерунды:
– Гай, ты ведь вернешься? Тебя не убьют в Палестине?
– Конечно, вернусь. Обещаю.
К его возвращению сестренка стала первой невестой Ноттингемшира: громкое имя, величественная осанка, их фамильные голубые глаза, у него – холодные и уверенные, у нее – наивные, нежные.
В честь возвращения Гая со Святой земли решили устроить охоту – пусть кабаны, косули и олени были запретной дичью, но охотиться на лис Гисборны имели полное право. А этих рыжих зверей в лесу хватало.
Собственных егерей и ловчих Гисборны давно не держали: из-за постоянных налогов на крестовые войны от многих привычных вещей пришлось отказаться. Услуги королевского лесничего тоже стали не по карману. Охоту вел молодой лесник, примерно ровесник Гая, очень светлый блондин на броском чубаром коне. Был сухой и ясный день, редкий для ноября, Гай любовался и последними перед зимой проблесками солнца, и сестренкой – она была с ног до головы одета в голубое, и даже на голову набросила небольшой голубой платок, легкий и тоненький, как паутинка.
Всадники в сопровождении собак двинулись от фамильного замка, что был неподалеку от Ноттингема, к чаще. Гай заметил, что лесник с интересом поглядывает на Марион.
– Эй, даже не вздумай, – грубо рассмеялся ему в лицо рыцарь. – Она не для тебя.
Никогда не надо заговаривать с чернью, никогда. Он знал, но просто вскипел от возмущения и не справился с собой. Лесник, не ответив, направил коня вперед. В седле он держался так, словно родился и вырос прямо на этом чубаром.
Гончие, подняв лисицу, выгнали ее из леса, зверь помчался по полю, всадники и собаки бросились следом. Лиса боролась за себя, не сдавалась, отчаянно норовила улизнуть снова в лес, но собаки неизменно выгоняли ее на открытое место. Гай летел, не разбирая дороги, кровь бурлила от скачки и скорости, от погони, близкой добычи, близкой крови. Лисица металась на первом снегу, словно язычок пламени. Наконец гончие настигли ее и стали рвать. Гисборн, подоспев вовремя, наклонился с седла, выхватил зверя прямо из собачьей пасти и победоносно поднял лису вверх.
Охота была окончена, но собаки не унимались, клубок гончих со звонким лаем вертелся под копытами лошадей. Гая это вдруг взбесило: разгоряченный погоней, он не сдержался и рявкнул мальчишке-псарю:
– Да уйми уже своих шавок!
Выхватив хлыст, Гисборн замахнулся на парня.
До сих пор он уверен: не будь рядом Марион, лесник спокойно дал бы ему отхлестать нерасторопного мальчишку. Но вышло иначе.
Никогда не надо поднимать руку на чернь, никогда.
Быстрым легким движением лесник поймал хлыст, туго обвившийся вокруг его левой ладони. Гисборн видел, что ему огромных усилий стоило сдержаться и не вскрикнуть.
– Это же совсем ребенок, – спокойно, даже мягко сказал лесник, отпуская плеть.
Собаки присмирели. Гай двинулся обратно к замку, остальные направились за ним, чуть отстав. У моста, почти у самых стен замка, он обернулся и тихо выругался: левая кисть лесника была наскоро замотана тонким голубым платком.
Гисборн до сих пор не мог себе простить это «она не для тебя», брошенное почти в шутку. Промолчи он тогда, может, все сложилось бы по-другому.
Лесника он выжил из деревни почти сразу, где уж какому-то там безродному тягаться с хозяином земли. А с зимы вдруг нападения на путников в Шервудском лесу, давно всем привычные, стали реже и бескровнее, – словно свирепую шайку вдруг подменили.
В декабре на предрождественской ярмарке Гай купил серебряный рог для отца, уже почти не встававшего с постели, и изящный молитвенник в бархатном переплете – для Марион. В замок вернулся поздно вечером. Старика тревожить не стал, а вот вручить подарок сестренке ему не терпелось – он так долго искал переплет ее любимого цвета.
Ярко-голубого, переходящего в лазурь.
С книжкой в руках Гай взлетел по каменной лестнице наверх, в башенку, где была комната Марион. Дверь оказалось закрытой, но сквозь щель сочился золотистый свет, значит, сестра еще не легла.
– Марион! – постучал он.
Ответа не последовало.
– Марион, малышка, открой! Я на минуту. У меня для тебя подарок!
Никто не отвечал.
– Марион!
– Гай? – тихо откликнулась она. – Ты что так поздно? Я уже легла, мне нехорошо. Завтра увидимся. Спокойной ночи.
Ничего дурного ему не пришло в голову.
– Марион, что с тобой? Позвать тебе Айлин? Открой, или я вынесу эту дверь к чертям!
Он действительно легко вынес бы дверь одним ударом плеча.
С той стороны послышались шаги, скрипнул засов. Сестра в тоненькой сорочке стояла на пороге.
– Ты что бушуешь? – растерянно улыбнулась она, не пропуская его в комнату.
Отстранив ее, Гай шагнул внутрь. Он не думал ни о чем плохом, просто испугался за сестру. В комнате никого, кровать смята – Марион действительно уже легла. Из распахнутого крошечного окошка тянуло ледяным ветром, напротив окна висел дурацкий деревянный щит, обтянутый кожей, – почему-то он нравился сестре.
Гай слышал много историй про окна в комнатах неверных жен, но в это окно не то что человек – не всякая кошка протиснулась бы. Да и никому не забраться по глухой каменной стене.
– Иди, иди, – Марион потянула его к двери.
– Ты что меня выпроваживаешь? – засмеялся он.
– Мне плохо, я хочу лечь.
– Побыть с тобой? – снова всполошился Гай. – Или позвать Айлин?
– Отойди от окна! Уходи, все нормально! Я побуду одна. Уходи, оставь меня!
– Окно хотя бы закрой. У тебя очень холодно.
– Гай! – взмолилась она. – Отойди от окна! Мне плохо, я хочу остаться одна! Окно открыто, потому что мне нечем дышать!
Он повернулся к двери, так и не отдав сестре молитвенник. Ничего, отдаст завтра. Марион одна, стена неприступна, окошко крошечное, и нездоровой сестра совершенно не выглядит. Кто их разберет, этих девушек.
– Да уходи уже! Спокойной ночи!
Гай шагнул к двери и услышал сильный глухой удар за спиной. Он молниеносно обернулся, успев за долю мгновения выхватить кинжал из ножен.
В щите напротив окна дрожала стрела.
Он отшвырнул сестру подальше от окна, быстро захлопнул деревянные створки – и только потом понял, что это не нападение. Стрела была обернута тонким листком дорогой, еще редкой бумаги.
Марион сидела на постели, закрыв лицо. Гисборн выдернул стрелу из щита, разорвал нитку на бумаге, развернул листок, быстро пробежал его глазами и встал в дверном проеме, скрестив руки на груди.
– Он еще и грамотный.
Сестра рыдала, спрятав лицо за волосами. Гай мысленно представил себе место, откуда сделан выстрел. На грани возможного. На грани, но не за гранью.
Он вышел из комнаты, сделал несколько шагов по длинному коридору:
– Айлин, принеси мне оставшееся вино и две кружки. Быстро.
Когда Гисборн вернулся, Марион все так же сидела на кровати и рыдала. Он налил вина, сел рядом с сестрой, протянул ей кружку. Покосился на щит и увидел, что тот весь в дырах. Эта стрела была далеко не первой.
– Не плачь. Как все случилось? Он взял тебя силой?
Сестра не отвечала.
– Марион?
– Нет, нет!
Гай отхлебнул сам, потом сунул кружку в дрожащие руки Марион. Ее трясло, она еле сделала пару глотков, отдала кружку и зарыдала еще громче.
– Есть женский монастырь в Кирклисе, тебя там с радостью примут. Есть барон де Клермон, который уже не раз просил твоей руки. Думаю, его не смутит, что он окажется не первым.
Он ожидал пощечины и был бы, пожалуй, даже рад, но сестра по-прежнему рыдала.
– Выбирай.
– Что ты скажешь отцу? – еле слышно прошептала Марион.
– Правду. Ну? Монастырь?
– Нет…
– Де Клермон?
Марион, не отвечая, снова зарыдала.
– Нет!
– Хорошо. Одевайся.
Он принес удобную и крепкую кожаную сумку, осторожно переложил в нее все украшения, доставшиеся Марион от матери. Добавил пару золотых монет – в последнее время Гисборн начал зарабатывать на рыцарских турнирах, он был отличным бойцом. Встряхнул сумку. В ней оставалось еще немного места, Гай положил туда новый молитвенник в лазурном бархатном переплете и затянул шнурок.
– Держи. Одевайся, я сказал. Быстро.
Спустившись в конюшню, Гисборн сам оседлал любимую лошадь Марион – светло-серую, почти белую молодую кобылу. Снова поднялся наверх и, взяв сестру за руку, повел ее вниз по лестнице.
– Куда ты меня ведешь?
– На конюшню, леди. Ваша лошадь оседлана. Разбойников, как я понимаю, вам нечего бояться.
Марион не прекращала рыдать. Даже сейчас – с красным лицом, с распухшими глазами и дрожащими губами – она была прекрасна.
Гай помог ей сесть в седло, перебросил через плечо сумку, потом взял лошадь под уздцы и вывел ее во двор.
– Что ты делаешь?
– Напоминаю вам путь, леди.
Он перевел лошадь по мосту через ров, отдал повод Марион и, развернувшись, вернулся в замок.
И приказал опустить решетку ворот.
Продолжение - четвертая глава:
http://www.proza.ru/2019/10/12/1717