Очередной стакан опрокинут. Безысходность и тоска давит на плечи, сгибает спину, всё ниже клонит голову к столу. Водка не глушит боль и только обостряет. Большая часть жизни прожита. Прожита в пустую, в бесконечном ожидании чего-то. Не получилось, не сложилось, не нашел места под солнцем. А уже перевалило за сорок. Что дальше? Всё чаще посещает депрессия, всё чаще он замыкается в своих мыслях. Вот бы вернуться назад, изменить свою жизнь, изменить себя, прожить те годы на полную, впитать их в себя, а не ждать вечно чего-то лучшего! Нет его – лучшего, и не будет уже! Он снова и снова возвращался в то время, когда всё ещё было впереди…
То ли невыносимая тоска, то ли очередной стакан, в конце концов, свалили его окончательно. Он так и уснул за столом, уронив голову на руки.
Пробуждение оказалось невероятно тягучим. Он никак не мог прийти в себя. Нос забит и им трудно дышать, губы как склеенные, язык лежит во рту бревном и не хочет шевелится. Всё тело затекло. Наконец удалось разомкнуть веки, глаза резанул яркий свет, и он их снова закрыл. Попытался встать – не получилось. Руки налиты свинцом и тоже не хотят подниматься.
- Вот так нажрался вчера, состояние ужасное.
Снова потихоньку открыл глаза и, далеко вверху, увидел белый потолок. Очередная попытка подняться провалилась. Это уже стало настораживать. Парализовало что ли! Да нет же, руки и ноги он чувствует, но двигать ими не получается.
- Наверное просто затекли, - обрадовался он.
Услышал, как в комнату кто-то вошёл, жена – больше некому. Разорвав-таки слипшиеся губы, позвал. Да нет, не позвал, хотел позвать, но вышел только писк какой-то. Но писк она услышала, подошла, попав в поле его зрения… Ужас охватил его, и он снова зажмурил глаза. То ли это сон, то ли он неадекватно воспринимает реальность. Он ещё раз осторожно открыл глаза. Это была не жена. Над ним склонилась молодая женщина с до боли знакомыми чертами. Эта женщина была ОГРОМНА! Она нависла над ним, заслонив собой всё пространство! От ужаса он закричал. Но, оказывается, это был ещё не ужас. Настоящий ужас его обуял, когда он услышал свой крик - не крик сорокалетнего мужика, а жалкое блеяние, похожее на плачь младенца. Это была последняя капля, истерика захлестнула его, и он снова стал орать, ну не орать, а блеять, что ему уже было всё равно. Две руки, как ковши карьерного экскаватора, подхватили его словно пушинку и потащили вверх. К пережитому добавилось чувство потери опоры и огромной высоты. Этого уже его психика не вынесла и окончательно отключилась. Из беспамятства его вывели рвотные позывы. Оказалось, что он всё ещё на руках великанши, она его качает и что-то бормочет, склонившись над ним. Всё лицо не помещалось в его обзоре, и он сконцентрировался на её огромных голубых глазах. Угрозы в них не было, наоборот, по морщинкам вокруг глаз, он понял, что она улыбается. Да, представьте, она улыбается, а его сейчас вырвет! Интенсивные попытки объяснится превращаются в очередное блеяние, которое женщина понимает совсем по-другому. Буквально через несколько секунд, он, вдруг, видит, как с высоты на него падает… женская грудь. Вообще-то он не противник женских грудей, но ведь такой-то грудью убить запросто можно! О, Боже! Она чем думает, вообще! Падение продолжалось всего доли секунды, и большой розовый сосок замер как-раз перед его носом. Однако той доли секунды ему хватило, чтобы обоссаться. Все что происходило дальше, сохранилось в памяти отдельными иррациональными, рвущими сознание, картинками и ощущениями, чередующимися с регулярными провалами то ли в сон, то ли в небытие. Лишь к утру, он, наконец, отдохнув от перенесенных потрясений, обрёл некую ясность мысли, однако, полностью осознать и принять происходящее, мозг отказывался. Да как же это принять! Малого того, что он теперь младенец, что само по себе уже УЖАС. Так ведь его ещё и спеленали. Ни рукой, ни ногой не шевельнуть, всё тело затекло, и, как назло, до одури хочется почесать нос. Мимо воли, он регулярно проваливается в короткий сон. Ну и самое неприятное – в плане биологических, так сказать, потребностей, его тело живет своей жизнью, совершенно наплевав на любые проявления его мозговой активности. Весь следующий день прошёл всё в тех же «хлопотах»: сон, питание, разглядывание потолка с перерывами на унизительные процедуры пеленания в сухие пеленки. Правда, в такие моменты хоть конечностями поболтать можно – и то отдушина. Конечно, не смотря на расфокусированное, слабое зрение, он узнал эту комнату, и, конечно же, узнал свою маму. Заговорить он больше не пытался, а на мамино удивление его необычной молчаливости, он изо всех сил выдавил из непослушных лицевых мышц злорадную улыбку, - погодите, мол, дайте мне только размять маленько речевой аппарат – заслушаетесь!
К концу третьего дня буря эмоций и переживаний стихла. Взамен пришла дикая тоска, сменившаяся истерикой. Ночью, тихонько подвывая, боясь разбудить родителей, он в душе орал на всю мощь своего мозга матом:
- Господи, или кто там ещё! Какого чёрта! Что за хрень!
Конце-концов, вымотанный истерикой, он снова стал погружаться в сон. Но, вдруг кинулся, открыл глаза и увидел – рядом с его детской кроваткой, на стуле кто-то сидит. Странно, но теперь зрение было абсолютно чётким и ясным, не мешал даже сумрак в комнате, он мог рассмотреть мельчайшие подробности интерьера или рисунок на шторах. Но вот образ сидящего всё равно оставался неясным, размытым. С трудом можно было определить, что это высокий мужчина, явно нестарый.
- Ты что же богохульничаешь так злостно! – прозвучал его тихий, словно шелест, голос.
- Ты кто? О, я наконец-то хоть говорить могу!
- Не обольщайся, это только сон. А я - твой Ангел Хранитель.
- И как тебя зовут?
- Имя моё тебе ни к чему, ты его и выговорить то не сможешь.
- Ладно. Но, объясни мне, Хранитель, что происходит?!
- Ты ведь сам этого очень хотел.
- Чего этого?! Пелёнки и трубочку в задницу, чтобы газики животик не пучили?!
Гость тихо засмеялся.
- Ну как же, ты ведь мечтал вернуться назад, в прошлое.
- Мечтал! Но не так же!
Настроение Ангела вдруг переменилось, и он зашипел злобно:
- Это как же не так же?! Да ты просто достал нытьём своим постоянным! Хотел назад? Получи и пользуйся! И поверь, далеко не каждому смертному выпадает такая честь: быть не только услышанным, но и удовлетворённым. Заодно и наука будет. Вам, человекам, ведь никак не втолкуешь: будьте осторожны в желаниях.
Посетитель поднялся, собираясь уходить. Но, видя абсолютною подавленность подопечного, всё-таки смягчился и сказал напоследок:
- Да не переживай так. Всё будет нормально.
Улыбнулся и растворился в темноте.
Так, в мелких хлопотах и невыносимой скуке, проходили дни. Абсолютное бездействие оказалось настоящей пыткой для полноценного сознания, ведь книжку не почитаешь даже, и телевизор не посмотришь. Часто, когда рядом никого не было, он усиленно учился говорить. Постепенно губы и язык приобретали необходимую гибкость и послушность. И уже совсем скоро он вещал писклявым голосочком:
- Мороз и солнце, день чудесный. Ещё ты дремлешь, друг прелестный!
Романтический настрой прервал грохот. Малыш скосил глаза – да понятно же, у двери мама лежит на полу без чувств.
- Вот, блин, облом, - вырвалось у него.
И снова – ГУП! А, это уже папа подоспел. Лежит рядом.
Уже пол часа он невинно пялился в потолок и стоически молчал, пока оба родителя метались вокруг него и сходили с ума пытаясь понять – не сошли ли они с ума. А ещё, он думал о том, что впереди у него долгая и очень интересная жизнь, если, конечно, он сам не свихнется на пути к ней.
Со временем «малыш» (так пока будем именовать страдальца) понял, что особенность свою лучше попридержать до поры. Потому, пристально-озабоченное внимание родителей к нему, постепенно сошло на нет, Оба они всё чаще склонялись к мысли, что «привиделось». Медленно и, по-прежнему, тоскно тянулись дни. Малыш занимал себя тем, что бесконечно повторял в уме всё что знал, помнил, вроде как автобиографию свою ваял в устной форме. В слух говорил сам с собой тихонько и убедившись, что рядом точно никого нет. Привыкал к телу, учился им пользоваться. Естественно, что ходить и «соображать» стал довольно рано, чем очень гордились его родители. А вот говорить не спешил, чем тех же родителей огорчал.
- Вон, Виталик у Мараховских с семи месяцев говорит, а нашему уже полтора года скоро, а он всё еле лопочет. Может всё-таки к врачу нужно, - сокрушалась мама.
- Да выговорится. – успокаивал её папа.
На самом деле, папу тоже мучили сомнения, он всё вспоминал вот тот случай, но, не найдя ему объяснения, в очередной раз списывал на «привиделось».
Да, это была проблема. Кривляться в походке или безобразничать в поведении – доставляло даже удовольствие, прямо артист проснулся в малыше. А вот с разговорами – было сложнее. Он очень боялся, что выдаст себя, не удержится, в какой-то момент, утратит контроль и взболтнёт лишнего, да и вообще, лепетать какую-то хрень – было свыше его сил. Потому, предпочитал отмалчиваться, лишь изредка, подавая сигналы, что он, всё же, не немой, а то ещё точно к врачам попрут.
Малыш рос смышлёным и развитым не по годам. Говорить стал хоть и поздно, зато сразу внятно, речь строил весьма грамотно и логично, чем, в очередной раз, повергал родителей в восторг. Пришло время садика. И там он зарекомендовал себя малышом сдержанным и умненьким (с горшком, как у многих, проблем не возникало, к примеру), в общем, путь ему пророчили единогласно в вундеркинды.
Первое своё первое сентября малыш встретил с радостью. Для него начинался новый этап, этап послабления в самодисциплине и ограничениях. Теперь придётся чуть меньше притворяться, скоро можно будет уже открыто читать и писать. Ничего удивительного, что дифирамбы в его адрес зазвучали с первых школьных дней: «Боже, какой умничка!». Через три года вдруг возникла проблема, которой никто от умницы и тихони не ожидал - драки. Малыш был морды без малейшего сомнения, за любую попытку ущемить его хоть в чём. При том, получалось у него это довольно ловко, что папу, по началу, даже порадовало - пацан растёт. Правда, пока ситуация накалилась до той точки, когда уже родителей в школу и педсовет, драки резко сошли на нет. Не потому, что малыш взялся за ум, а потому, что желающих наезжать на этого ненормального, более не осталось.
Малыш (который, впрочем, уже совсем и не малыш, а, скажем, «паренёк») учился уже в старших классах, и пока родители размышляли, в какой институт будет поступать их надежда и гордость, случилось то, что они заметили далеко не сразу.
Пока в начальных классах рисовали палочки с тычинками, да заучивали всякую детскую ерунду, пареньку было весело. Когда в младших классах учили элементарное и банальное, он спокойно себе занимался своими делами, записывал всё, что помнил из прошлой жизни, ибо заметил, что память о прошлом имеет свойство испаряться, и уже сегодня он не помнил многое из того, что помнил даже год назад. Пару раз чуть не попался на уроках, но пронесло, охоту одноклассников залезать в чужой портфель со странной тетрадкой, он давно отбил. Но позже всё усложнилось. Уже нужно было учиться. Нужно было выполнять нудные домашние задания, нужно было ещё и заучивать целые параграфы из учебников. А ему это было скучно, многое он знал и понимал с позиции взрослого человека из будущего, при том, человека не глупого и интересующегося. И теперь вот те школьные рассказки из истории или представления о мироустройстве, о геополитике провоцировали его то на хихоньки-хахоньки, то, что гораздо хуже, на пререкания с учителями. Посыпались жалобы, оценки пошли вниз. Из способного тихони, паренёк превращался в этакого «антагониста режиму», что очень не нравилось взрослым, но радовало одноклассников, ибо как можно не радоваться очередному сорванному уроку. То, в очередной раз, спорил и пререкался с пожилым евреем и заслуженным учителем истории в одном лице. То ввёл в ступор своими вопросами физичку. Среда стала последней каплей. По средам - это он помнил даже в той, взрослой жизни, перед уроками пол часа политинформации. Причём готовили её сами ученики, вот и его очередь настала. Господи, что он наморозил, откуда он это взял? Нет, в общем и целом, речи довольно патриотичные, но, это ведь не отменяет их бредовости. Бред – такой же вывод и директор сделал, после разбора, и посоветовал классной руководительнице больше сего субчика к подобным мероприятиям не привлекать, от греха по дальше. А на завтра велел вызвать его родителей, обязательно обоих, потому как разговор серьёзный.
Родители сидели в кабинете директора с круглыми глазами, и ничего внятного на его простые логичные вопросы ответить не могли.
- Но ведь откуда-то он черпает эти фантазии, - напоседал уважаемый директор, бывший фронтовик, неплохой хозяйственник и просто хороший человек.
Взбучки дома не было. Родители были настолько шокированы открывшимися обстоятельствами, что просто не знали, как реагировать. Нет, они давно замечали, что сынок их особенный, но, как-то потихоньку втянулись, свыклись, многому не придавали значения, как говорится – глаз замылился, а тут, нате вам, ушат холодной воды. Однако ж, была беседа, вернее, её попытка.
- Ты зачем астрономичку до истерики довёл? – вопрошал отец.
- Ничего я не доводил, - понуро отвечал проштрафившийся, опустив голову, и глядя из-подо лба.
- На прошлой неделе, - настаивал отец.
- Да надоело бредни эти слушать, что она морозит, - не удержался в пассивной обороне «вундеркинд», - ну я и сказал, прежде чем ерунду рассказывать, возьмите телескоп и посмотрите вдоль равнины, и скажете потом, за сколько километров и что вы увидели. И попробуйте потом рассказать про закругление Земли в целый метр на пяти километрах расстояния.
Отец опешил, мать в недоумении смотрела на отца. Наконец, глава семейства, как тому и подобает, взял себя в руки:
- Ты что, хочешь сказать, что Земля плоская? Ты совсем рехнулся?
- А я этого не говорил.
- А что тогда, что ты имеешь в виду, и причём тут астрономичка?
- Да притом, что всё не совсем так, как нам рассказывают, или совсем не так. И если нескладуха в элементарном, в форме или размере Земли, то что можно рассказывать о космосе, что они о нём знают! – Заводился паренёк.
- А ты знаешь, значит? - из последних сил держал себя в руках отец.
- Может чё и знаю, - отвечал скисший сынок, понимая, что вот, снова не удержался, снова понесло, и это не к добру.
- Откуда, - вопрошал отец.
- Приснилось – буркнул сынок.
- Люди в космос давно летают, а ты вот такую ерунду морозишь. – вставила реплику и мама.
- Да кто там куда летает, - отмахнулся сынок, - скажите ещё, что американцы на Луне были.
- Ты что, бредишь? - заволновалась мама.
- Бредят те, кто верит, - парень входил в раж, - летать и кино снимать – разные вещи.
- Ладно, а татаро-монгольское иго тебе чем не угодило? – решил сменить тему отец.
- Да как чем, ну сами подумайте! Орда в пол миллиона, все на конях, при том, коней ведь у каждого минимум по два, так заведено было. Железо на каждом, кольчуга кой-какая, наконечники на стрелах, ятаганы ихние. Ну вот и считайте. Откуда сколько прокорма для лошадей взять? Это ж пол сотни тысяч тон в сутки примерно! Около пяти тон железа нужно было на оснащение армии такой. Где его монголы взяли, нет у них железа, где и как его обрабатывали, лесов ведь тоже нет у них. Как добрались сюда через реки. А если зимой, то, что лошади ихние ели, опять же? А что сами они ели, это пол миллиона человек! И что за нация такая «монголо-татары», кто её придумал? Нет ведь такого народа. Историки всё время ерунду рассказывают, то у них армии миллионные, то флоты из галер многотысячные. А как их в кучу собирали, как обеспечивали, как тысячи галер тех строили, и как ими в бою управляли – никто не знает и не задумывается. Историки - они сказочники, и сказки ихние ничего общего с реальностью не имеют.
Парень умолк, зыркая на родителей. Те сидели, раскрыв рты. В общем, беседа закончилась комкано и ничем. Родители попросту не понимали, как реагировать и что делать. Понятно было одно - с психикой у парня проблемы.
И если до этого дня, что-то как-то ещё ладилось, то после всё стало рушиться быстро. Паренёк сам понимал, что не смог, не удержал в себе свой уникальный груз. С годами детское, мальчишеское брало своё. Ощущение, осязание вот того прошлого пропало, осталась просто память, информация. Таяло прошлое отношение к жизни и её понимание, таяли былые желания и мечты, безрассудная молодость заполняла опустевшее место.
Интереса к учёбе у парня не осталось вовсе. Если откровенно, понять его можно: повторно учиться – дело гиблое. Парень пошёл в разнос. Ну как же, он наконец достиг возраста, когда можно вспомнить вкус коньячка (виски было не достать), вкус девичьих губ. Понеслось…
Одновременно с моральным падением субчика, в нём прогрессировала шизофрения. Этого было уже не скрыть, ибо сам он светил ею при каждой возможности. Закулиса, космический обман, переписанная история, скорый конец всему. Тут уж даже без КГБ не обошлось, слишком болтливым паренёк был на пьяную голову. Однако ж, проведя пару бесед и наслушавшись о продажной советской элите, приведшей к краху СССР, сделали вывод, что место ему не в камере, а в психушке, благо, такая в их городке имелась. Помятую тетрадочку с каракулями нашли и изъяли на всякий случай. Вот так, вместо армии, паренёк пошёл сколачивать деревянные ящички, ибо ЛТП (лечебно-трудовая профилактика) – была неотъемлемой частью лечебного процесса психов, вроде него, и алкоголиков. В свободное же время, паренёк (впрочем, пареньком в свои девятнадцать, он уже совсем не выглядел) с упоением рассказывал психованным соседям по палате о мобильных телефонах, о порнухе на экранах ТВ, и о том, что вместо долгожданного коммунизма, вернулся средневековый феодализм. Рассказывал, пока ещё помнил. А психи слушали и восторгались в своей детской наивности и непосредственности. Психи, что с них взять.
Давно погашен свет в палате, её обитатели храпят и посапывают в разнобой. На табуретку рядом с койкой нашего «малыша» присел высокий худощавый мужчина, лица которого было разглядеть в полутьме. Некоторое время он сидел молча, затем положил руку на голову спящего, взъерошив тому волосы.
- Эх, Сашок, что ж ты так… - прошелестел его тихий голос.
Через пару минут силуэт растаял в ночи.