Было два часа ночи. Июньское небо начинало бледнеть, а звёзды – меркнуть, когда по крыше загородной дачи Ксении Ивановны Беловой пробежали несколько пар быстрых ног. Вслед за этим послышался чей-то вскрик, а потом снова наступила тишина. Ксения Ивановна от всего этого пробудилась и испугалась. Что это было? Кто скакал по её крыше, кто кричал? Нечистая сила? Люди? Ксения Ивановна натянула на голову одеяло, сжалась в комочек. Сердце её болезненно заныло. Мысли, одна ужаснее другой, обгоняя друг дружку, проносились в её голове. Нечистая сила? О, Боже! Конечно же, нет. Как бывшая комсомолка, Ксения Ивановна начисто отмела эту возможность. Люди… Да, люди. Недобрые, нехорошие люди пришли сюда, чтобы ограбить и убить её. «Господи! – взмолилась Ксения Ивановна. – Я никому не сделала никакого зла. Пожалей меня, защити». Тарзан, шестилетний матёрый котяра, обычно он спал у ног Ксении Ивановны, зашевелился и полез под одеяло, поближе к изголовью хозяйки, лёг рядом на подушку, привалившись тяжёлым пушистым боком к шее и плечам перепуганной женщины, а она, затаившись под одеялом, напряжённо вслушивалась в ночную тишину. Всякий шорох, писк, стук, раздававшиеся за окном, приводили её в ужас. Но вот Тарзан захрапел мурлыкающим храпом. Кот был единственным на тот момент мужчиной в доме, но и его было достаточно. Ксения Ивановна, согретая и убаюканная им, начала успокаиваться. Она устала вслушиваться в тишину, сознание её помутилось, и сон, спасительный сон овладел ею.
Солнце показалось среди деревьев, и, несмотря на ранний час, обласкало дачный посёлок, заглянуло в окна дачного особняка Ксении Ивановны, которая уже пробудилась от сна, встала, умылась, оделась и спустилась на первый этаж. Тарзан сидел возле входной двери и ожидательно смотрел на хозяйку. «Гулять хочешь? – ласково спросила его Ксения Ивановна. Она открыла дверь, и кот, вильнув всем своим гибким телом, вышел на веранду. Оттуда по лесенке он спустился вниз на бетонную дорожку и пошёл к огородным грядкам. Возле теплицы, где росли огурцы, он остановился, заглянул в открытую дверь и громко замяукал. Ксения Ивановна подошла к нему. «Что, Тарзанушка, мышку увидел?», – спросила она, заглянула в теплицу, ахнула и покачнулась. Там, на досках, между двумя огуречными грядами, лежал человек.
Это был подросток лет 14-15., худой, видимо, высокий и стройный. Ксения Ивановна тотчас же вспомнила ночной кошмар, беготню по крыше дома, крик… Значит, всё это не привиделось ей во сне, а было на самом деле? Но что же всё-таки было? Все это было. Что же было? А он, между тем, повернулся к ней лицом и простонал: «Тётенька…». Ему было неудобно лежать на досках, ему было холодно и больно. Ксения Ивановна вошла в теплицу и опустилась на колени рядом с мальчиком.
–Кто ты? – спросила она. – Как ты сюда попал? Зачем?
В ответ он простонал:
– Ноги… ноги болят. Я их сломал. Я спрыгнул с крыши вашего дома на бетон, ушибся…
– Зачем же ты прыгнул с крыши? – спросила Ксения Ивановна.
– У нас уговор был: я должен был спрыгнуть к крыши и убиться насмерть, но не убился. Я – «синий кит». Я должен был убить себя.
– Слушай, парень, а ты мне не снишься? А? – ответила сбитая с толку Ксения Ивановна. – Я ни во что не врубаюсь. Давай-ка позвоним твоим родителям, вызовем скорую помощь. У тебя есть телефон?
– Я потерял его, – ответил юноша.
– У меня тоже нет сотика. Оставила в городе. Погоди, я сейчас сбегаю к соседям. Скажи, кому надо позвонить? Отцу? Как его зовут? Какой у него номер телефона? Где живёт?
– Его зовут Владлен Семёнович Устинович.
Затем парень назвал номер телефона отца и его адрес. Ксения Ивановна с трудом поднялась с колен, намереваясь бежать к соседям.
– Только в полицию звонить не надо, – простонал ей в ответ несчастный «синий кит».
Ксения Ивановна поспешила на улицу. Она была пустынна. На ближайших дачах не было заметно никакого движения. Да и понятно. Утренняя электричка из города ещё не пришла. Щедрое солнце заливало пустоту. Ксения Ивановна побежала к сторожу, Вите Малышеву. Собаки сторожа при её приближении подняли неистовый лай. Виктор, полусонный полуодетый, вышел на крыльцо, подошёл к калитке и открыл её.
– Ксения Ивановна, что случилось? – спросил он.
Ксения Ивановна, торопясь, путаясь в словах, кое-как изложила ему суть проблемы. Однако, пока она добралась до его домика, часть сведений об отце мальчика была забыта. Она помнила начало номера его телефона, имя и фамилию. А также улицу, на которой жил Владлен Семёнович Устинович. Виктор успокоил её:
– Ничего, я свяжусь с полицией. Они его мигом разыщут.
– Нет, мальчик просил не связываться с полицией.
– Это что за новости? – изумился Виктор, – Я обязан звонить в полицию! Должность обязывает! Такое ЧП в садоводстве, и вы хотите, чтобы я промолчал? Да и как мы найдём этого Владлена Семёновича? Подождите меня здесь, я мигом!
И Виктор исчез за дверью своего дома. Его собаки, наблюдавшие за разговором хозяина с гостьей, успокоились, растянулись на земле, И, казалось, совсем примирились с присутствием Ксении Ивановны, а она вдруг начала вспоминать о том далёком времени, когда в их посёлке появился этот Виктор Малышев, голодный, несчастный, бесприютный. В садоводстве ему дали должность сторожа, домик, приусадебный участок. А когда он заболел, поместили его в сельскую больничку, так как городские больницы отказывались брать на лечение человека, у которого не было прописки. И тогда никто в садоводстве не подумал о том, что надо кому-то сообщить, что вот появился у них в посёлке неведомый бродяга. Кто он? Дезертир? А, может быть, даже преступник? Все последующие годы Виктор вёл себя прилично: обзавёлся мотоциклом, круглой антенной, поправился, женился. Никто бы не узнал теперь в цветущем, заматеревшем мужчине несчастного заморыша, каким он был в те ужасные перестроечные годы.
Виктор вышел довольно скоро.
– Всё в порядке! Нашли они отца вашего паршивца. Тот уже два дня как ушёл из дома. Отец тогда же заявил в полицию о пропаже сына. Ему сообщили, где его сын. Он сейчас приедет и заберет его. Все в порядке!
– Спасибо, Витя, – ответила Ксения Ивановна и поспешила к себе, на свой садовый участок, а Виктор натянул брюки и форменную куртку и отправился на главную магистраль садоводства, чтобы встретить машину Владлена Семёновича.
– Созвонились с твоим отцом, – сообщила Ксения Ивановна своему подопечному. – Он скоро приедет и заберёт тебя.
Парень ответил ей протяжным стоном.
– Больно? – спросила Ксения Ивановна.
– Больно и холодно, – ответил он.
– Ах, я, растяпа! Ночи-то у нас в июне ещё холодные, – сказала она и побежала в дом.
Она принесла оттуда лёгкое пушистое одеяло и подушку. Подушку она сунула под голову молодому человеку. Одеялом накрыла его сверху и подоткнула, насколько это было возможно, под него.
– Вот так хорошо будет? – спросила она.
– Хорошо, – ответил парень.
– Я сейчас принесу тебе чаю с мёдом. Ксения Ивановна опять убежала в дом. Вскоре она вернулась, держа в руках кружку с горячим сладким чаем.
– Пей, голубчик, – говорила она. – Давай-ка я тебе головку приподниму. Она просунула руку под спину, приподняла его и поднесла кружку ко рту. Он медленно пил чай и смотрел на добрую женщину грустными страдальческими глазами.
– Как зовут-то тебя?
– Юра, – ответил он. – Спасибо.
– Ладно-ладно, лежи себе потихоньку. А я рядом посижу. Вот и Тарзан здесь. Он от тебя и не отходил, пока я бегала по твоим делам. Кот, а понимает всё… Он ведь позвал меня к тебе. А я ночью так перепугалась. Думала, кто это по крыше бегает? Думала, бандиты. Перепугалась до смерти. – Простите нас, – прошептал Юра.
–Так, стало быть, ты был не один, а с товарищами?
– Нас было четверо.
– Ну, и где же были твои товарищи, когда ты упал?
– Убежали. Они думали, что я убился. Я тоже сперва так подумал, а потом понял, что жив. Полежал да и пополз в теплицу – там теплее.
– Ну, ещё бы! – воскликнула Ксения Ивановна. – Наш Тарзан всегда там спасается, когда осенью похолодает.
Они помолчали. Каждый думал о своём. Наконец, Ксения Ивановна опять заговорила:
– Юра, а как это ты назвал себя этим… Как это слово-то?
– «Синий кит», – отозвался Юра.
– Ну, да. А что это такое? И почему ты должен был прыгать с крыши? Зачем?.
– Есть такое общество. Мы ждём смерти.
Ксения Ивановна вздрогнула.
– Юра! – воскликнула она. – Я старуха, мне уже восьмой десяток пошёл! А я о смерти не думаю. Встаю по утрам: благодать-то какая! Птички поют, солнышко светит, всё цветёт… Жарки, незабудки, нарциссы. А лес весь сияет. Прелесть такая! Где уж тут о смерти думать? А ты такой молодой. Тебе ещё жить да жить. Что это за общество такое? Что за придурь! Разве можно так?
Юра не ответил. А, может быть, и хорошо, что он ноги переломал, – подумала Ксения Ивановна. – Глядишь, боль его от дурости излечит. А вслух сказала:
– Юра, послушай меня. Есть в мире такая штука – любовь. Это такая силища! Она может и вознести человека, и уничтожить его. До пенсии я работала в институте. У нас на кафедре был один преподаватель. У него был сын. Сын погиб глупо, нелепо. Забрались мальчишки на какую-то верхотуру, вроде нашей трехэтажной каланчи, с которой ты прыгнул, и он сорвался вниз. Убился. Так его отец умер от горя и тоски по ребёнку. Он не травился, не вешался, а просто умер. Я тогда, когда он ещё жив был, глянула ему в глаза и поняла: не жилец. Убеждать его, уговаривать бесполезно, слов таких не найти. Он любил, и любовь эта убила его. А ты подумай о своих родителях, что с ними-то будет? Они же любят тебя, они ответственны за тебя. Подумай. Да что там!
Ксения Ивановна махнула рукой и пригорюнилась. С минуту помолчав, она опять заговорила:
– Тяжело быть молодым. Трудно. Обманщики, зараза всякая так вокруг и крутятся. Мало того, что они могут обокрасть, обмануть, так они ещё и с крыш толкают. Убейся, дескать, для их удовольствия.
В это время к садовому участку подкатил серебристо-серый внедорожник. Подкатил, остановился. Из него вышел мужчина лет сорока с небольшим.
– Ой, кажется, это за тобой папа приехал! – воскликнула Ксения Ивановна.
Она проворно поднялась на ноги и поспешила навстречу приезжему.
– Сын, Юра, у вас? – спросил он.
– У нас, у нас, – ответила Ксения Ивановна. – Он в теплице. Только прошу вас, будьте с ним поласковее. Не ругайте его. У него большие проблемы.
– Да уж где ругать? – ответил мужчина. – Мы его два дня и две ночи ищем! Измучились, извелись.
Мужчина провёл рукой по глазам, стирая набежавшую слезу.
– Где он?.
– Здесь. Он в теплицу залез. У него что-то с ногами. Поломал, должно быть. Его в больницу надо везти.
Мужчина, согнувшись, вошёл в теплицу. Увидев сына, он упал перед ним на колени и затрясся от рыданий.
– Папа, не надо, – простонал Юра. – Прости.
– Ничего, ничего…, – бормотал отец. – Я маме сейчас позвоню.
– Что с мамой?.
– Лежит она. У неё жар. Не поймёшь, отчего: то ли простуда, то ли нервы.
Владлен Семёнович достал мобильник.
– Вера, всё в порядке. Нашёлся. Добрые люди приютили его. Всё в порядке.
Он сунул трубку сыну:
– Поговори с ней. Пусть хоть голос твой услышит.
– Мама, это я, – заговорил Юра. – Всё в порядке, не плачь, не надо. Владлен Семёнович повернулся к Ксении Ивановне:
– Дорогая, как мне благодарить-то вас? Вот возьмите. От всего сердца. Не обижайте.
И он протянул Ксении Ивановне пятитысячную купюру.
– Бог с вами! – воскликнула Ксения Ивановна. – Не надо мне денег. Берите его скорей, везите в больницу. Берите вместе с одеялом. Он замёрз ночью. Нашла-то я его только утром.
Прошло два дня. К исходу третьего дня к даче Ксении Ивановны подкатил давешний внедорожник. Владлен Семёнович вышел из него и, открыв калитку, ступил на территорию владения Ксении Ивановны. Хозяйка, увидев в окно гостя, вышла на веранду, спустилась вниз по лесенке на дорожку и подошла к Владлену Семеновичу.
– Здравствуйте, дорогая, – приветствовал её Владлен Семёнович. – Ещё раз спасибо за сына.
– Как он? Что с ним?
– Закрытый перелом обеих ног, и ещё он подзастудился немного той ночью. Он в больнице, лечат его и от простуды, и от переломов. Я вам привёл одеяло и ещё небольшой подарок. Это от жены. Примите его.
–Что вы, – засмущалась Ксения Ивановна, – не надо. Потратились, поди, немало.
Владен Семёнович неопределённо усмехнулся
– Не обеднею, – сказал он. – Это духи и какая-то косметика. Жена дарит. У неё этого добра достаточно. А я к вам не просто так. Я поговорить с вами хочу. Вы не против?
– Конечно, нет. Пойдёмте на веранду, я чай поставлю.
Ксения Ивановна, взяв из рук Владлена Семёновича объёмистый свёрток, поднялась на веранду. Владлен Семёнович последовал за ней. На веранде они уселись возле небольшого столика, покрытого нарядной клеёнкой, и с улыбкой уставились друг на друга.
– Дело вот в чём, – начал Владлен Семёнович. – Меня волнует масса вопросов. Вы – женщина пожилая, вы многое пережили. Вы должны многое знать. У вас есть дети?
– Конечно! – Ксения Ивановна кивнула головой. – Мой сын одних лет с вами. У меня уж и внуки есть. Старшему 15 лет. Он такой же, как ваш Юра. Даже внешне они похожи: высокий, хорошо сложен, белокурый. Внучка немного моложе брата.
– Ну, и как вы с ними управляетесь?
– Да всяко бывает. Глаз да глаз за ними нужен. Прежде дрались постоянно. Теперь задирают друг дружку. Сейчас они оба в спортивном лагере, а то бы здесь было довольно весело.
Владлен Семёнович внимательно посмотрел на Ксению Ивановну. Какая-то, не вполне сформировавшаяся мысль, волновала его.
– Понимаете, – заговорил он. – Время сейчас какое-то странное. Мы боимся сделать ошибку. Наши деды верили в мировую революцию, справедливость, равенство. Им обещали это великие умы. И люди, в основном молодые, жизни отдавали за эту веру, а потом получили в реальности коллективизацию, ГУЛАГи, Великую Отечественную войну. Наши отцы верили в пришествие коммунизма к 80-му году прошлого века, а получили перестройку со всеми её прибабахами. Понимаете, всё было обещано, кое-что создано, и всё это рассыпалось. Как нам быть? Во что нам верить? Как быть-то нам?
Ксения Ивановна слушала Владлена Семёновича с возрастающим изумлением и грустью.
– Да, – заговорила она. – Вопросы серьёзные, трагические. Что вам сказать? Я попробую так ответить. Во все времена, даже в самые роковые, всегда были и есть хорошие люди, трудолюбивые, добрые. Они-то и вынесли всё на своих плечах, сохранили нашу страну. В большинстве своём они остались не на виду, но ведь не это самое главное. Главное, что мы живы, несмотря ни на что, живы! Только не надо бояться быть бедными, незаметными, добрыми. Сейчас столько шумихи везде из-за политики, известности, денег. Такая трескотня идёт везде, что только диву даёшься. Какая всё это ерунда! А от дела отвлекает, сбивает с толку. Вот этого не надо, совсем не надо. Как это ни странно, но именно от заключённых появились пословицы, которые мне очень нравятся: «Губит фраера не маленькая пайка, а большая». Это одна. А вот другая: «Жадность фраера сгубила». Видите, как повернулось? Отпетые, казалось бы, люди, опущенные на самое дно, оказались мудрее многих мудрых.
Владлен Семёнович долго молчал, обдумывая слова Ксеини Ивановны. Потом кивнул головой.
– Так. Хорошо, – сказал он. – Есть ещё один вопрос. Он мучает мою жену. Она немного моложе меня. Женщина красивая, вроде бы успешная. Но её смущает то, что она многого не может достигнуть.
– Господи! – всплеснула руками Ксения Ивановна. – Это судьба всех поколений, живущих на земле. Ни одно из них не было довольно собой. Я всю жизнь мечтала научиться играть на пианино, ездить верхом на лошади, плавать, танцевать. Не так, как кое-как, а великолепно. Да мало ли о чём я мечтала! Глупые были мечты при нашей бедности, не до жиру было тогда, быть бы живу. Но я научилась отличать божий дар от яичницы, отличать хорошего певца от плохого, хорошего писателя от плохого. Пусть ваша жена не комплексует по поводу своего несовершенства. Оно уже совершенно в том, что её тянет к идеалу. Есть большая радость в стремлении к высоте.
– А как быть с детьми? Как с ними быть?
– А вот это самое главное – дети… Тут надо быть очень внимательным; чутким. Помню, сынок у меня родился. И только что он вылез из пелёнок, купила я ему прогулочную коляску. Коляска прелесть! В ней можно было сидеть и лежать. Только сидел он ко мне спиной. Пошли мы с ним на прогулку. Гуляем. Всё хорошо, день прекрасный, только догадалась я посмотреть в лицо сыну. И увидела я такие расширенные, испуганные глаза. Я тотчас же повернула назад, домой. Вечером пришёл с работы муж. Я попросила его переделать коляску так, чтобы сын сидел ко мне лицом, а не спиной. Он тотчас же это сделал. Понимаете, ребёнок ещё связан с матерью незримой пуповиной, а его суют под ноги прохожим, под колёса автомобилей, и никому в голову не приходит, что этого нельзя делать. А потом начинаются всякие охи-ахи: ах, моторика не та, ах, аутизм, ах, расстройства всякие. Ужас, да и только! Ничего не понимаю, как это возможно. Вроде бы наука и общественное понимание вперёд двинулись? Да нет, похоже на то, что они обратно задвинулись.
Владлен Семёнович даже привскочил на месте при этих словах Ксении Ивановны.
– Вы – великая женщина! – воскликнул он. – Вы – мудрая женщина. Вам же цены нет! Вас, наверное, все очень любят.
– Ох, нет, – вздохнула Ксения Ивановна. – Кое-кто не любит и осуждает меня.
– Как осуждает?
– Да так вот, осуждает, да ещё как! Ну, я вам расскажу. Давно дело было. Ни мужа, ни сына тогда ещё в проекте у меня не было. Влюбилась я тогда в одного человека. Он намного старше меня был. Он на фронте был, воевал в Великую Отечественную войну. А я в войну только ещё родилась. Ну, вот, любила я его. Он такой интеллигентный, воспитанный был. Ни мата, никакой пошлости от него никто не слышал. Понятно, воспитан он был в духе прошлого века. Тогда учителя были, окончившие гимназии. Понимаете? Та ещё школа. Прошлая. Он заметил мои чувства. Ему это было очень приятно. И начали мы с ним беседовать с удовольствием. Однажды он сказал мне… Я не могу в точности воспроизвести его слова. Ну, что-то в таком роде: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Мне надо было промолчать в ответ, а я брякнула от всей души: «Мне бы хотелось, чтобы Родина обо мне думала, а уж потом я о ней». Ох, как он вспыхнул! Как закричал на меня: «Вы, бывшая комсомолка, член партии, и смеете так говорить?». Всё пропало. Накрылась моя любовь медным тазом. Он даже здороваться со мной перестал. Я страдала и всё думала, думала… Как же так? Что нас развело? Потом я сообразила: он родился задолго до войны. В младенчестве он пил тёпленькое молочко. А я в том же возрасте отковыривала со стены извёстку и ела её. Надо же мне было из чего-то строить волосы, зубы, глаза. Он впервые попал к стоматологу в 50 лет. А мне в 20 лет нужен был протезист. Не мог он меня понять, моих проблем. Да что тот, которого я так любила. Меня собственная мама не понимала. «Ты какая-то другая» – говорила она. – Ты не такая, как мы». А какие были эти «мы»? Были брежневские времена. Начался застой во всех делах.
Прихожу я как-то с работы домой грустная, грустная. Встречает меня мама с восторженной улыбкой и с газетой «Правда» в руках. «Ксюша, – говорит она мне, – скоро мы будем жить при коммунизме. Представляете? Это говорит женщина, пережившая 20-й век! И она говорит о коммунизме. Я ей в ответ говорю: «О каком коммунизме может идти речь? В магазинах исчезают продукты». Она замолчала… Сейчас я жалею, что сказала ей тогда это. Не надо было. Вот она была такая, как «мы», а я – другая.
Ксения Ивановна замолчала. Глаза её затуманились, губы дрогнули. Владлен Семёнович поспешил направить разговор в другое русло.
– Но ведь теперь всё не так. Смотрите, какая у вас дача! Какай сад, огород! А дом… Самый красивый, добротный, высокий во всём посёлке. Мне ваш сторож, Виктор, так и сказал, когда встретил меня: «Держите курс на этот выдающийся дом. Он у нас единственный такой во всём садоводстве».
– Дом – это заслуга моего мужа. Он – строитель по своему призванию. В этот дом он вложил все свои нереализованные мечты. Получилась этакая пирамида Хеопса. Высоченная, трёхэтажная, обложенная бетоном по всему периметру. Находка для придурковатых синих китов…Ох, простите, я не хотела огорчить вас. Так уж сорвалось словечко это. Но я поняла, в чём дело, я поняла, что случилось с Юрой и его друзьями. Сейчас у нас период не дикого капитализма, как думает кое-кто. Сейчас у нас эпоха дикого эгоизма: деньги, успех, слава, и деньги, деньги, деньги. Все помешались на этом. Куда ни кинь, все наши беды проистекают оттуда. Вот молодые люди и задаются вопросом: а стоит ли этот мир, чтобы его уважали, уважали то положение, когда какая-то размалёванная шкидра без комплексов поучает нас, как надо жить, и что делать, когда мамы знают своих детей больше со спины, чем с лица. Вот это беда, так беда! Надо уйти от этого, иначе мы будем терять детей одного за другим. Они уйдут от нас, не успев даже оценить нас по достоинству.
Владлен Семёнович кивнул головой:
– Я тоже об этом часто думаю. Я говорил об этом с Юрой. Знаете, он вспоминает вас. Он хотел бы, чтобы вы навестили его в больнице, чтобы вы остались в его жизни на правах хорошей знакомой. Мы с женой тоже этого хотим.
– А почему бы и нет? – ответила Ксения Ивановна и засмеялась.