Опле покинула институт не сразу. Она еще продолжала плыть по течению, изображая деятельность главного архитектора, но уже, как-то подпольно и гораздо скромнее, стараясь не показываться на глаза.
Красавина, работала после неё какое-то время, и даже пыталась обустроиться на рабочем месте, продолжая действовать, словно за ней всё ещё стоял кто-то могущественный. Но, к сожалению, это была всего лишь привычка, оставшаяся от старой жизни.
Безусловно, она искала себе место, и надеялась, что её возьмет с собой Опле, которая, в свою очередь явно себе что-то присмотрела. Но, никто в институте не знал о том месте, где рискнули принять к себе в гнездо этого кукушонка, который, освоившись в нём, тут же, начал бы выкидывать из него, одного за одним, истинных, настоящих птенцов, освобождая место для себя.
Саше казалось, что Опле не собирается брать к себе Красавину, по той причине, что та ей надоела ещё в институте. И в то же время ей нужны были «свои» люди, постоянно и везде, где бы она ни находилась. Ведь сам принцип её существования уже подразумевал постоянную борьбу за существование. Не понятно, где, и как она научилась таким качествам, применяемым ею повсеместно в жизни. Может быть, и скорее всего это были её родители, а может и сама жизнь, насыщенная тяжелыми ситуациями, выход из которых, имея определенное воспитание можно найти только в таком виде существования.
Но Саша не был рад тому, что Опле увольняется. Его замучала вся эта нескончаемая нервотрёпка и возня, вокруг борьбы за власть. Он устал от состояния необьявленной войны, и понимал, что теперь Ирине Боруховне придётся начинать всё с начала. И от этого понимания ему скорее хотелось даже того, чтобы она осталась и вновь начала борьбу. Он понимал, что проиграет, но для него это был бесплатный театр, на сцену которого его уже перестало тянуть.
Красавиной удалось прижиться в теле четвертой мастерской гораздо лучше, чем это у неё получилось ранее в седьмой. Кто его знает, может виной всему послужил накопившийся опыт работы в проектном институте, с его давно установившимися правилами, а может и сами люди, которые, несмотря на её непримиримый характер, смогли найти с ней общий язык.
Она взяла в работу множество разнообразных объектов, которые к тому моменту уже не боялись делать сотрудники. Но самый опасный и неимоверно, безнадежно гигантский из них был, разумеется «благоустройство парка поймы Москвы реки».
Только он один мог оправдать похищение плоттера формата А0, так, как даже в пятисотом масштабе план парка не умещался на одном листе бумаги. Не говоря о самой насыщенности этого парка вновь проектируемыми зданиями, тропами, проездами, и дорожками.
Работа была в самом разгаре, когда стало известно, что Красавина, наконец, нашла себе, уютненькое местечко, в котором можно поработать пару-тройку лет.
Она увольнялась. Да-да. Она бежала из института, и брала с собой людей, тех девушек, что перешли с ней из седьмой в четвертую мастерскую, и их ГАПа, свою правую руку Рабатенко, оставляя после себя лишь начатые ею объекты.
Саша не понимал, что двигало этой Красавиной в принятие решений. Сиюминутность и распространяющаяся от неё нервозность, разрушали всё, что только успевала наработать Работенко. Такой тандем не имел перспектив, но, как ни странно – держался вместе.
Четвертая мастерская оставалась без руководства.
Развалов знал о том, что мастерской прежде руководил Саша, и понимал, что нет более простого решения для него, как объединить седьмую и четвертую. Ведь это так легко. Раз и всё. Коллектив четвёртой был бы только рад этому, а седьмая вздохнула легче от того, что им, при их сильной загрузке пришли бы на помощь люди. Правда, со своими объектами, но всё же люди. Главное же не помощь, а её видимость. А уж создавать этот эффект Петр Ильич умел на профессиональном уровне, как великий мастер. Недаром он и был правой рукой Венеровой.
И, если Райкин принимал решение быстрее чем мог передумать, являясь хозяином всех денег, то Развалов, скорее не думал, для того, чтобы не передумывать, решая внезапные проблемы молниеносно, но так, как мог бы их решать тот, у кого нет доступа, непосредственно к финансам.
Из-за отсутствия полной власти в институте, будучи зависим от Венеровой, он был зол сразу на весь коллектив, считая окружающих, вверенных ему специалистов, виновными во всех его бедах. Развалов не доверял тем, кого не мог понять своим умом, видя в них врагов. Тех же, кто заигрывал с ним – ценил и уважал, подпуская к своему телу.
Но, как это сделать? Как объединить коллективы, сидящие на разных этажах, и концах здания? Да очень просто – никак. Саша будет бегать между ними, и руководить, как проклятый. Разгребывая то болото, которое создали так часто меняющиеся директора.
Развалов вызвал Сашу к себе и коротко сказал:
- Красавина уволилась. Бери всех.
- Вы объединяете мастерские?
- Нет! То есть да… Если хочешь, понимай так.
- А, какой же номер будет у неё?
- А тебе это так важно?
- Ну, да.
- Сорок седьмая, или семьдесят четвёртая! Мне по-барабану! – постучав пальцами по лежащей на столе, под его рукой папке, на мгновение дал надежду выбора, руководитель.
- И, всё же.
- Седьмая будет, - собравшись, принял волевое решение Развалов, понимая, что уж слишком баловать Сашу нельзя, идя у него на поводу.
Четвёртая мастерская была ближе Саше и Развалов знал это по доходившим до него слухам.
- Может четвёртая?
- А её анулируем. Вопросов больше нет? –для устрашения, хрюкнул Развалов.
- Нет.
- Иди. Работай, - отмахнулся, как от назойливого комара руководитель.
Таким образом, количество людей с тридцати человек, увеличилось сразу до семидесяти, и тут же снова сократилось на восемь, из-за бегства Красавиной вместе с её бригадой, а количество объектов удвоилось. И не справляющиеся сотрудники седьмой мастерской получили себе в подарок таких же не справляющихся сотрудников четвертой.
Но, теперь главный инженер четвертой мастерской, Сергей, мог наконец-таки объединиться с руководителем седьмой мастерской Сашей. Ведь им довелось так мало поработать вместе. Найдя друг друга, в этом огромном и сложном мире, они полностью удовлетворяли тем требованиям, которые могли предъявить обоюдно.
Сергей перебрался в Сашину комнату, разделённую надвое стенкой аквариума, доставшийся ему от хищной рыбины. Теперь они сидели практичесски в одной комнате, и могли даже разговаривать друг с другом, ведь дверь в перегородке, разделяющей их, была всегда открыта.
Как ни странно, четвёртую мастерскую разрешили переселить, уплотнив седьмую. Тут помогло качественно отремонтированное, пустующее после недавнего бегства в четвёртую Красавиной и Робатенко - помещение, которое могло вселить в себя до семи человек.
И поехали по коридорам телеги со столами, понеслись на руках компьютеры и принтеры малого формата.
Народ переезжал.
Четвёртая мастерская не роптала, так как натерпелась за последние годы много. Но, седьмая, хотя и рада была тому, что её руководство в очередной раз не меняют, всё же не имела особого желания уплотняться, привыкнув к спокойной жизни на одном месте уже не первый десяток лет.
По коридору шёл Мирошич с голой женщиной в обнимку. Да-да, это была та самая Венера Милосская, которая теперь постепенно превращалась в символ несломленности духа мастерской. И, если раньше, Саше она казалась, каким-то опасным для него знаком, теперь он понимал, что даже если это и так, то ему уже всё равно. Он не боится этого торса, который, словно бы кости в скелете превратился в основу некоего коллектива, которым не столько руководит он сам, сколько коллектив способен теперь управлять его судьбой. Ведь недаром пройдя путь из первой мастерской, через четвёртую, затем вторую, в седьмую, он опять возвращается в четвёртую, ту самую, где и появился этот мистический торс.
- Теперь без неё нельзя, - улыбнулся Антону Саша.
- Она наш талисман, - так же, с улыбкой, ответил Мирошич.
- Слушай Антон, а кто её принёс в институт? – пристроился на ходу к Антону Саша, чтобы тот не останавливался.
- А, кто его знает!? Надо девчёнок поспрашивать, может они, когда учились на вечернем, притащили её?
- Надо же! А я думал, что ты знаешь о ней что-то!
- Нет. Ничего. Привыкли мы к ней.
- Но вот привыкнут ли те, к кому вы в комнату переезжаете?
- Привыкнут. Я спрашивал. Они не против!
Саша обогнал Антона на несколько шагов, ускорившись.
- А какой же у нас теперь будет номер? – спросил Антон.
- Седьмая.
- Жалко. Лучше бы четвёртая.
- Согласен.
- Так и чего же не настояли на этом?
- А зачем? Я спросил Развалова. Говорит седьмая.
Коллективы знакомились, объединялись общими объектами, уплотнялись. Сорок седьмая мастерская, как её теперь в шутку называли, начинала свою новую жизнь. Но, Саша не верил в то, что всё наладится. Да и эти трудности, которые искусственно создавались на пустом месте, сначала Райкиным, а теперь перенявшим у него инициативу Разваловым, не позволяли надеяться на то, что в будущем они прекратятся. Наоборот, оно обещало быть ещё более нелепым и тревожным.
И, если раньше коллективы проектных мастерских, состоящих из множества архитектурных и конструкторских бригад, формировались годами, то теперь это не то, чтобы никому не было нужно. Сама попытка наладить атмосферу взаимопомощи в мастерской вызывала раздражение и неприязнь у не имеющего практически никакой власти, Развалова. Он неосознанно завидовал возможности своих подчинённых получать хотя бы малейшее удовольствие от работы, нагнетая обстановку и разрушая всё, что только способен был разрушить, проявляя изощрённейшие способы в тех рамках, что позволяла Венерова.
За последнее время, в седьмой мастерской, ещё при правлении Красавиной, накопилось много заявлений о повышении, которые откладывались в сторону руководством института. Сначала по причине того, что сама Арина Анатольевна не хотела двигать никого из нового для неё коллектива, стараясь, прежде всего, продвигать тех, кто был приведен ею. А потом Саше не давали этого сделать из-за недоверия к нему, как обладателю огромного количества институтских объектов, идущих всегда с лёгким срывом графика. За которые, никто и не собирался предъявлять институту, какие-то штрафные санкции, но те, кто стоял у руля, боялись собственной тени, не говоря уже о задержке выдачи всего лишь на один день проектной документации.
К Развалову Саша сунулся один раз, чтобы понять, что он за человек, получив ответ:
- Знаешь Саша, давай подождём чуть-чуть. Я не готов продвигать твоих людей, так, как не знаю на что они способны. Мне надо присмотреться.
- Я же сам к ним присмотрелся за все годы, что тут работаю. Значит, вы мне не доверяете?
- Не доверяю. Ты ещё сам должен доказать на что способен.
- Кому? Вам? А вы не видите?
- Нет. Я пока вижу только срывы сроков и сплошные проблемы.
- Но ведь они не больше, чем у других. Вон, кому-то вообще позволительно от объектов отказываться из-за отсутствия рук. И вы идёте им навстречу. Почему же ко мне такая неприязнь?
- Мы сейчас тебя обсуждаем. Не уводи в сторону.
Развалов не хотел напрягаться и доказывать Венеровой необходимость продвижения сотрудников в тех подразделениях, где руководители говорили на «незнакомом» ему языке. Саша был чужим для него и пугал своей мягкостью.
После этого разговора Саша никуда больше не ходил с этими бумажками, не надеясь на понимание со стороны оккупировавших третий этаж функционеров.