КАЛЬВИН И ЕСТЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК:
ПЕРСПЕКТИВЫ ДЛЯ НАУЧНО-РЕЛИГИОЗНОГО ДИАЛОГА
Брайан Эдгар (1)
В сокращении
Если кто-то хочет выбрать конкретный год начала интеллектуальной революции, которая привела к тому, что мы могли бы назвать современной наукой, то трудно назвать что-то иное, нежели 1543 год. Это был год, в котором Николай Коперник (1473-1543), наконец, опубликовал De Revolutionibus Orbium Coelestium (Об обращении небесных сфер), его астрономический шедевр, который предложил гелиоцентрическую альтернативу геоцентрической системе Птолемея, широко принятой в течение более чем тысячелетия. По счастливому совпадению для тех, кто любит аккуратные и решительные начинания, в том же году Андреас Везалиус опубликовал свою столь же новаторскую работу в биологии - De Humani Corporis Fabrica (О строении человеческого тела). Как Коперник предоставил атлас небес, так и Везалий предоставил атлас человеческого тела. Современная астрономия и анатомия возникли вместе, и, как только это произошло, возникла современная наука. Эти исследования были не просто дополнением к существующей мысли, они представляли новый подход и были не чем иным, как призывом к комплексному преобразованию мышления о мире и человеке и понимания того, как должны быть поняты астрономия, анатомия и весь естественный мир.
По еще более счастливому совпадению, это был год, в котором Жан Кальвин опубликовал свой явный призыв к интеллектуальному преобразованию в богословии в своем трактате «Необходимость реформирования Церкви» (1543). Трактат этот будет использоваться на протяжении веков, чтобы сосредоточить внимание на практических последствиях Евангелия и учения об обращении в церковной жизни. Реформация Кальвина была тесно связана с научной революцией, и она явно связала работу анатома, астронома и богослова. Разумеется, для изучения движения небесных светил, определения их местоположения, расстояний между ними и их свойств необходимо утончённое искусство и навыки, каких не встретишь в толпе, любящей рассуждать о постижении Божественного промысла. Я признаю также, что не всякому человеку, но лишь обладающему исключительно острым и утончённым умом, дано столь верно, с таким мастерством и глубиной определить строение, внутренние связи, пропорции, красоту и целесообразность человеческого тела и всех его членов, как это сделал Гален" (НХВ Calvin 1960 1.5.2). Но в дополнение к этому богословие необходимо и потому, что "без Христа науки в каждом отделе тщетны, а человек, не знающий Бога, тщеславен, хотя бы он был знаком с каждой отраслью учености" (Кальвин на 1 Кор.1.20).
У Коперника, Везалия и Кальвина нет трех революций в процессе, но одна революция в трех частях, потому что герменевтический метод реформаторов, их богословие Бога и природы и их отчетливый поворот к поискам истины эмпирическими методами обеспечил философскую основу не только для реформирования Церкви, но для и научного метода. Джон Макмуррей утверждал, что "единственным творческим достижением Реформации была наука и научный дух" (McMurray 1972:172).
Кальвин и тварный миропорядок
Кальвин родился в 1509 году в Нойоне в Пикардии. Католик по рождению, он уже в 24 года навлек на себя гнев Римской церкви (? - Пер.). из-за его развивающихся и несогласных с ней богословских взглядов. Когда ему было 27, в 1536 году, он подготовил первое издание своего "Наставления в христианской вере", которое обеспечила интеллектуальную основу для его призывов к необходимости реформирования как Церкви, так и общества. Он начал эту книгу словами, которые запустили все богословие Нового времени: "Почти вся наша мудрость - во всяком случае заслуживающая наименования истинной и полной мудрости - разделяется на две части: знание о Боге и обретаемое через него знание о самих себе. Оба эти вида знания соединены друг с другом таким множеством связей, что не всегда легко отличить, который из них предшествует другому и порождает его" (НХВ 1.1.1).
Это явный отказ от чистого объективизма и признание того, что любое истинное знание требует знания самого себя. Концепция Кальвина, ясно выражающая мысль, что существует взаимосвязь между знанием Бога и знанием о себе, знаменует собой новый поворот в богословии (неверно, это чистый августинизм! - Пер.). Бог не может быть известен абстрактно, но только в тех взаимоотношениях, которые Он Сам установил с нами. Мы знаем Бога только тогда, когда приобретаем глубокое знание себя, и каждое выражение истины основывается на том, что она раскрывает что-то о Боге и о нас самих.
Кальвин - не философ науки ХХ века, как Майкл Поланьи, но здесь есть связь с описанным Поланьи путем "личностного знания и влиянием личной приверженности и молчаливого знания на развитие науки (Polagnyi 1958). И для Кальвина, и для Поланьи человеческая личность тесно связана со знанием всех внешних реалий. Для Кальвина человечество является частью сотворенного мира и постигает Бога через него. Богословие больше не начинается с абстрактных вопросов, но с честного исследования эмпирической природы вещей. Это означает работу как с откровением в Слове, так и с сотворенным миром Божиим. Нет двух способов узнать истину, научного и богословского, но только один путь.
Кальвин завещал Церкви наследство богословской мысли, в котором он стремился объединить все знания. Он был полон решимости воплотить христианские принципы во всех сферах жизни. В Женеве, где он провел половину жизни, он основал Академию с факультетами права, богословия, философии и гуманитарных наук; медицинский факультет появился позже. Конечно, концепция науки была тогда не такой, как сейчас. На самом деле понятие "наука" всегда было подвижным, и хотя Кальвин довольно часто использует этот термин, он не дает его определения. Но очевидно, что он охватывает широкий спектр областей мысли, включая гуманитарные науки, богословие и философию, а также естественные науки. Средневековый тривиум (грамматика, логика и риторика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка) для него являются научными, но его интересы распространяются дальше. У Кальвина есть ссылки на изучение времени и хронологию, математику и теорию числа, астрономию (прекрасно описанную им в комментарии на Быт.1.6 как "не только самая радостная, но и самая полезная из наук"), географию, физику и кинематику, химию, биологию, психологию, теорию рационального мышления (поскольку «одним из существенных свойств нашей природы является разум»), сельское хозяйство, архитектуру, дизайн, историю, языкознание, экономику, медицину, право и моральную философию (НХВ 2.2.17).
Размышления Кальвина о мире природы послужили основой для понимание мира, в котором мы живем, и богословского обоснования научного предприятия в целом. Он дал фундаментальную религиозную мотивацию и легитимацию научному исследованию природы, которое рассматривалось им как средство различения руки Божьей в творении.
1. Божья слава видится в сотворенном порядке. Кальвин посвящает 5-ю главу I книги своего "Наставления" демонстрации того, что знание Бога, Его природы и мудрости "сияет во вселенной". Божья слава видна в творении вокруг нас. Эта слава - откровение Бога, и за ее красотой - еще большая красота Бога, Который виден не только во Христе (хотя это и фокус богословия Кальвина), но и в мире природы. Таким образом, наука по-своему признает присутствие Бога в этой красоте и славе физического мира. Нобелевский лауреат по физике Ричард Фейнман сказал: «Вы можете узнать истину по ее красоте и простоте" (Feinman 1965:171). Вернер Гейзенберг сказал, что теорию квантовой механики он немедленно нашел убедительной "в силу ее полноты и абстрактной красоты", и однажды было сказано также, что "красота - это тот стандарт в физике, который превосходит даже эксперимент" (August 1984:39).
2. Научная задача человечества стала возможной благодаря благодати. Кальвин видит научную задачу человечества выраженной в Быт.1.26: "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле". У человечества есть хартия на то, чтобы исследовать, понимать и контролировать природный мир. Это достигается с помощью различных искусств и наук. Посредством их человек имеет способность понимать что-то о Божьей работе в мире, и, таким образом контролировать его. Это является результатом того, что впоследствии назовут «общей благодатью" (хотя мы не найдем у Кальвина этого термина, его взляд довольно близок к нему) та универсальная провиденциальная благодать Божья, с помощью которой Он действует в мире, и проявления этого видят все. И все же в этом есть какой-то парадокс. С одной стороны, "понимает это неверующий или нет, это знание приходит через свет разума, основанного на Христе, и этот свет приходит через Святого Духа". Действительно, слава Божия - цель всей науки, а Христос - основа всего знания. Действительно, как мы видели, без Христа все науки и ученые "полны тщеславия". С другой стороны, эта общая благодать должна резко отличаться от благодати особой, спасительной. И парадокс в том, что хотя знание сотворенного Богом порядка ясно и универсально, в то же время есть знание, которое бесполезно, полностью лишено смысла, может привести только к высокомерию и гордости без познания Христа. Это парадокс, который ставит под сомнение реальность самого откровения, но, тем не менее, именно он обеспечил основу для научного подхода к миру.
3. Научная герменевтика фокусируется на эмпирической истине. В дополнение к своему богословию природы Кальвин (как и Лютер) работал с герменевтикой, которая допускает небуквальный (на самом деле «литературный») способ библейской интерпретации, хотя основное внимание было на самом деле сосредоточено на том, чтобы подчеркнуть простое значение текста. Целью было прежде всего избежать традиционной аллегорической интерпретация Священного Писания, которая использовалась ортодоксальным для римской Церкви богословием того времени. Однако, хотя намерение Кальвина состояло в том, чтобы иметь дело со считавшейся бесполезной средневековой герменевтикой, результат имел более далеко идущие последствия. Это привело к процессу интерпретации, который сосредоточен на тексте в соответствии с его предполагаемым значением, и это обеспечило спасение не только от аллегории, но и от грубо буквального и часто с научной точки зрения неточного описания природных явлений, которое может иметь место в Библии. Последующее значение этого трудно будет переоценить. Современный «креационизм», основанный на буквальном толковании творения и потопа, не найдет своемй герменевтическому подходу поддержки у Кальвина. Действительно, современные дебаты об отношениях между наукой и верой, которые часто апеллируют к исторической поддержке таких людей, как Кальвин, показали (McGrath 1990), что его богословие полностью поддерживает подход, в рамках которого наука и вера действуют в соответствии с последовательной методологии, и их собственные независимые области интересов гомологичны в тех вопросах, где они совпадают.
Проблемы науки
Тем не менее, в то же время необходимо помнить, что Кальвин не был человеком, писавшим богословие для века науки. Он был человеком своего времени, и он закладывал основу для науки, хотя и непреднамеренно (McGrath 1990:293). Поэтому у него была гораздо более ограниченная идея научных исследований и методологии, чем та, что впоследствии развилась из различных важных аспектов его мысли. Часть способов его мышления ощутимо противоречит современному научному подходу, который был разработан, опираясь, по крайней мере, частично, на его работу. Это конечно, понятно, но если оценивать, в какой степени его мысль способствует развитию современной науки, необходимо изучить конфликты, а также совпадения.
1. Наука, изучаемая ради себя, ведет к тщеславию. Первый момент, в котором Кальвин вступает в противоречие с современным мышлением, состоит в том, что он имел большие сомнения относительно любого научного исследования, которое было бы предпринято ради самого себя. Научному исследованию, которое не было ориентировано на различение природы и характера Бога, он был готов сопротивляться. Он боялся, что слишком большое любопытство в науке отвлечет наше внимание от Создателя. Наука как самоцель была для него не чем иным как тщеславием. "Мы наблюдаем, что в человеческом духе живёт стремление к истине, к которой он не был бы склонен, если бы не вкусил её в самом начале. В человеческом духе есть искра света, благодаря которой в нём обитает естественная любовь к истине, отсутствие которой у животных свидетельствует, что в них нет ни малейшего намёка на разум. Однако это относится к разуму как таковому, к его состоянию до того момента, как, предавшись суете, он сбивается с пути. Ибо разум человеческий по своему невежеству не в состоянии твёрдо держаться верного пути к истине, но уклоняется от него в разные стороны и, как слепец, продвигающийся ощупью в темноте, то и дело спотыкается, пока не заблудится окончательно. В процессе поиска истины наш разум обнаруживает, как плохо он к нему приспособлен. Другой его крупный недостаток состоит в том, что чаще всего он не различает, к чему приложить свои силы. Он мучается идиотским любопытством в исследовании ненужных и не имеющих никакой ценности вещей. А что до вещей необходимых, то он их либо вовсе не замечает, либо вместо того, чтобы внимательно рассмотреть, лишь мимоходом бросает на них взгляд. Определённо, почти никогда не случается, чтобы он с усердием работал над серьезными предметами. Подобная извращённость по душе языческим писателям, однако очевидно, что они сами запутались в ней. Поэтому Соломон в своём Экклезиасте, рассказав о вещах, от которых люди получают наслаждение и при этом считают себя мудрыми, кончает тем, что объявляет их легкомысленными и пустыми" (НХВ 2.2.12).
2. Для того, чтобы произвести что-либо кроме тщетных знаний, ученый должен быть возрожден духовно. В современной мысли религиозная вера ученого не должна играть никакой роли в исследовании природных явлений. Для Кальвина это было не так. Понимает это неверующий или нет, знание приходит к нему через свет разума, основанного на Христе, и этот свет приходит через Святого Духа. Вследствие этого, для того, чтобы заниматься наукой в правильном направлении, ученый должен, согласно Кальвину, быть не просто человеком разума, высокого интеллекта, полностью преданным своей работе. Без Христа вся наука в тщетна, а "человек, не знающий Бога, тщеславен, хотя бы он был знаком с каждой отраслью учености" (Кальвин на 1 Кор.1.20).
3. У Кальвина есть двойственное отношение к роли вторичных причин, которыми занимается наука. Он мог сказать, с одной стороны, что вещи движутся в соответствии с особой природой, которую получил каждый класс существ по закону творения, подразумевая понимание вторичных причин, в то время как с другой стороны он мог также сказать, что "нет никакого движения под небесами, которое не было бы направлено ангелами Божиими" (На Иез.1.21), что может подразумевать прямое божественное вмешательство во все. Здесь не обязательно есть противоречие, но, похоже, в этом моменте налицо амбивалентность. Здесь не должно быть ничего удивительного. Даже позже, когда Исаак Ньютон обнаружил, что его математика и его теория гравитация не может объяснить суточное вращение мира или отклоняющееся движение некоторых из внешних планет он пришел к выводу, что требуется рука Божия, чтобы все это произошло. Современный научный методологический атеизм, который полностью исключает Божественную свободу действий, тогда еще просто не возник, и физическая причинность еще не была полностью доминирующей.
4. У Кальвина есть обеспокоенность по поводу ценности любой науки, которая функционирует независимо от богословия. Как мы видели, Кальвин утверждает, что мир природы раскрывает славу и мудрость Божию, и что это видно в научном исследовании мира. Искусство, астрономия, биология - все это описано им как ценное в этом плане. Но в то же время они описаны как вещи, без Христа совершенно бесполезные, теряющие всякую ценность. Это хуже чем бесполезность, ибо они еще и осуждают. Наука полностью подчиняется богословию. Итак, несмотря на его заявления о том, что знание о мире природы общедоступно, доступная человеческому разуму ценность этого исследования строго ограничена: гуманитарные и все другие науки должны рассматриваться как пустые и бесполезные, пока они не будут полностью подчинены Слову и Духу Божию (На 1 Кор.4.19). Не то чтобы человек, который не знает Бога, не знал толк в науке, но тот, кто не знает Бога, ничего не знает как должно. Его понимание мира природы под вопросом, оно ненадежно и полно сомнительных вещей. "Итак, Бог с величайшей ясностью показывает нам в зеркале своих дел своё величие и вечное Царство. Однако мы настолько слепы и непонятливы, что не умеем извлечь пользу из столь очевидных свидетельств, и они остаются для нас бесплодными" (НХВ 1.5.11). Даже если понять все это правильно и возложить вину на это на человеческую греховность, налицо тот факт, что явление Бога в природе говорит с неверующими напрасно, и для них нет никакого смысла в знании, кроме того, что оно производит единственный результат - осуждение. И так как есть двойственное отношение всякого знания к познанию Бога (то, что ясно, без веры для нас хуже чем бесполезно), существует соответствующая двойственность и в отношении научного знания к миру (оно ценно, но ненадежно).
5. Кальвин был убежден, что "независимая" наука ведет к деизму или атеизму. Природа должна была быть исследована исключительно для возрастания поклонения Богу. Нейтральный, незаинтересованный научный подход неизбежно ослабит понимание Божьего провидения в естественном порядке. Его взгляды контрастируют с научным методологическим атеизмом ученых сегодня, для которых Бог не может быть представлен как действующая сила или объяснение любой научной теории. Для Кальвина это был просто деизм с отдаленным, бездеятельным Богом.
Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn