Подъем-шахта-работа-баня-комната-в-общаге-печка-еда-сон. Работа-дом. Чем жизнь разнообразить?
- Я, Федорыч, за музыкой скучаю,
За песней, за оркестром, за твоей трубой.
- Нет, на трубе я не сыграю,
Здесь стены тонкие, и кто-то спит с ночной.
- Давай баян тебе приобретем!
А твои пальцы музыкальны! Ноты знают!
- Нет, милая, дело все не в том.
На каждом инструменте все сначала начинают.
Не уговаривай, мы эту тему исключили.
Нас завтра в гости пригласили.
Давай пойдем да как споем!
- С тобой согласна я во всем!
Купили что-то вкусное, пошли.
Вдоль главной улицы по обе стороны
«Финские» домики казенные стоят.
Для технадзора их построили,
Все, как солдаты, в один ряд.
У каждого две половины, две трубы, два входа.
Надзору высшему – три комнаты, пониже – две.
Эх, перебраться из общаги нам охота!
И пусть играл бы на своей трубе!
Хозяин – главный нормировщик, не шути!
Хозяйка не работает нигде.
Георгий, как всегда, садится позади.
«Присядьте, не мечитесь в суете!»
Мы будем петь и голоса сольются,
Здесь ритм и рифма звонко разнесутся.
Тогда я не умела объяснить,
Какое это счастье – вместе петь!
Животные ведь тоже могут выть!
Но в песню нужно смысл вложить!
Мы песней настроение исправим,
В здоровом теле все живет, поет.
Песня движенье жизни придает.
Мы к новой жизни привыкаем!
Сидим. Беседуем неспешно вчетвером. Разговор о том, о сем, и ни о чем. Хозяин дома, главный нормировщик, на шахте большой человек, у него ковры на полу и на всех стенах, сервант с красивой посудой и дорогое полусладкое вино в бокалах. Для нас. Для гостей. Сам он пьет самогон и все время пытается нас уговорить:
- Эх, чистый, как слеза! МОЯ гнала!
- Нет, нет! Давайте лучше мы споем!
«А что нам петь?» - в моих глазах вопрос.
- Давай любимую:
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
Тогда я не спросила и до сих пор не знаю,
За что Георгий эту песенку любил?
О чем поет? Что вспоминает?
Нам надо больше спрашивать друг друга,
Чтобы потом не спрашивать себя,
Я кем была ему? Подруга?
Он кто мне? Папа? Муж? Иль бабушка моя?
А кем для всех бывала я?
Что я от них взяла?
А что дала на память?
Мне не узнать. И не исправить.
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
Я вижу, Георгий не здесь. Сосредоточен в себе. Я понимаю, это песня об Одессе, о его молодости. Наверное, душевным был мальчиком, романтиком. Возможно, девушка была любимая. Эта тема для меня – табу. О нем ничего не знаю и не хочу о себе рассказывать. Чтобы обстановку разрядить, говорю:
- А давай про Мишку голоштанного!
Широкие лиманы,
Зеленые каштаны,
Качается шаланда
На рейде голубом.
В красавице Одессе
Мальчишка голоштанный
С ребячьих лет считался
Заправским моряком.
И если горькая обида
Мальчишку станет донимать,
Мальчишка не покажет вида,
А коль покажет, скажет ему мать:
- Ты одессит, Мишка!
А это значит,
Что не страшны тебе
Ни горе, ни беда.
Ведь ты моряк, Мишка!
Моряк не плачет
И не теряет бодрость духа
Никогда.
Георгий специально поет с таким колоритным одесским выговором, неуловимым акцентом!
Песня с нами всегда, но лучше, когда она звучит в два-три голоса. И получается гармония! А если есть еще сопровождение – баян, гитара или просто литавры зазвучат, то музыкой такою наполняется душа, и настроение плохое улетает. Приятно поговорить за столом, а спеть гораздо приятней! Поэтому после застольных песен люди расходятся, довольные собой. Говорят: «Ну-ка, спой так, чтобы душа развернулась!» И добавляют: «И потом свернулась».
Какую же вместе со всеми за столом можно спеть песню? Легкую, простую, знакомую.
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч!
Георгий научил меня любую песню выбивать. Фокстроты, вальсы, марши, буги-вуги! В ход идут руки-ноги. Он говорит нам:
- Все знают эту песню:
«Ой, мороз, мороз!
Не морозь меня!
Не морозь меня,
Моего коня!»
Можно не просто песню петь,
А развлекаться,
Любую песню можно обыграть,
Что будут все смеяться.
Хозяин дома, мужичок чубатый,
Плечистый, рослый Вася-Василек.
«Ты будешь петь одно и то же,
Ведь у тебя такой густой басок!
Пой чим-бала-бала, чим-бала-бала,
Тамара флейтой будет высоко тянуть,
«Мороз-мороз», начните всё сначала.
Удастся нам соседей всколыхнуть».
Не сразу получилось, но сошлось,
Вот и соседи появились.
Георгий пригласил: «Вы не стесняйтесь!
Потом поймете. Присоединяйтесь!»
Мы долго пели, мало пили,
И слух пошел – мы заводные.
На кухне кошка все кричала,
Мы думали – нам подпевала,
Смеялись мы, но оказалось,
Она котят рожала!
Я вышла за хозяйкой следом,
А женщина к гостям спешила.
Она за холку кошку подцепила,
И полетела кошка рикошетом.
Все б ничего, да вот котенок
Полуживой торчал из-под хвоста…
Я промолчала… А Георгию
Потом сказала: «Нет! Компания не та!»
***
Вот так побежала о нас слава – мы странные. Развлекаем всех, песни поем на праздниках. А пьют все много. Другого способа общения просто нет. То ли нас зовут в гости, то ли к нам идут сотрудники мужа – только для того, чтобы «посидеть». Когда мы вместе с Георгием, я чувствую себя уверенно, я под защитой, никто не обидит. Чаще мы в гости ходим, так удобнее, в любое время уйти можно, а чтобы самогон не пить, покупаем водку или вино. И немного чего-нибудь вкусненького в поселковом магазине. Что сегодня привезли? Колбаску свежую, печенье «К чаю» в пачках, селедочку или икру красную в бочонке. Да-да, икра на развес продавалась из бочки, прямо в пленочке.
Замечаю, и с работы часто муженек приходит навеселе, улыбается во весь рот и говорит:
- Так надо, мы должны быть, как все. Не должны быть белыми воронами. Понимаешь, угощают от всей души. Нельзя отказываться, это неуважение.
Верю ему, он же старшенький. А в мехцехе постоянный процесс – с поселка много заказчиков, кому лопатку угольную, кому ящик, кому ворота, кому духовку, кому-то оградку на кладбище. Георгий Федорович сам не делает, но разрешает своим слесарям, куда денешься, все свои. Денег не дают, да и не берут, зато самогон льется рекой. Не нравится мне это, но ведет он себя спокойно, и то хорошо.
Все пьют. Например, главный энергетик шахты Скловский Василий Михайлович. Маленького роста, сутулый, скрюченный, очень худой, голос сиплый, пропитый насквозь! По виду не поймешь, сколько ему лет? 40 или 70? Глазки маленькие, головой вертит, как птица с хохолком и узким длинным, загнутым клювом. Он всегда пьян, иногда весело пьян, иногда в стельку, иногда мрачен с похмелья. Он часто пропивает всю зарплату, потому что любит всех угощать, пиво он покупает бочонком, водку – ящиком. Дочка говорит ему:
- Папа, не пей, нам нужны деньги!
А он ей:
- Зачем?
- Мне нужно пальто, в школу ходить!
Он показывает:
- Вон сколько бутылок! Сдай, и на пальто хватит! Твоя мама - не хозяйка. Сама берись бутылки сдавать, и будут тебе новые ботинки!
Только он знает, где на шахте какой кабель проложен. Ценный работник! Однажды шахта сутки простояла, пока он проспался. Все терпеливо ждали, его не трогали. Начальству отвечали:
- Работаем! Закончим все досрочно, как всегда! И премию получим!
Трубку положат и смеются:
- И опять ее пропьем!
Однажды мой муж привел его к нам домой и сказал:
- Так надо! Нельзя, чтобы его Батя нетрезвым на работе видел. Он совсем раскис, я вижу, засыпает на ходу.
А Михалыч еще в коридоре начал разуваться, портянки разбросал, на них и уснул. Мы в комнату его втащили, постелили одеяло, укрыли, чтобы не простудился. Он выспался и командует:
- Похмелиться дай!
Собрался уходить, но намотать портянки у него не получилось, и он рассердился. Сидит на табуретке, вот-вот свалится. Я ему пытаюсь накрутить на ноги портянки и надеть сапоги, а он брыкается и орет:
- Не трогай! Это мои портянки, а ты тут никто! Где моя жена?! Пусть придет! Я ей больше доверяю, чем тебе.
Едва-едва угомонился. Как с ним жена живет?! Это же дома каждый день такое!
Другой раз Георгий «десятника» привел, сказал, нам надо его угостить и накормить, водки дать. Это начальство незначительное, младший командир. Какие у них там совместные дела были? Георгий хотел стать «своим», и по-своему эту задачу выполнял. А тот старенький, как божий одуванчик, три седые волосинки торчат на лысой голове. Свою замызганную фуфайку аккуратно на пол положил рядом с собою, долго умничал, руками размахивал, что-то Георгию рассказывал, потом прямо сидя за столом и уснул. К спинке стула приткнулся, а вермишель не проглотил, она во рту его торчала. Сидит, сопит, а вермишелины изо рта свисают. Он немного похрапел, потом проснулся, и тихонько сам ушел. Я ничего не поняла. Зачем он приходил? Наверное, будут и другие идти?
А в шахте, как в колхозном погребке, летом прохладно, зимой тепло. Место для отдыха. Правда, там темно, но у каждого есть с собой светильник. Водку, пиво в шахте не пьют, ни-ни. Но могут спать с похмелья. Хотя спать в шахте категорически запрещено. После вчерашнего застолья один шахтер взял с собой тормозок с копченой колбасой. В шахте заснул. А крыса колбасу съела и погрызла ему весь карман. Напарники смеялись:
- Хорошо, что нос тебе не откусила! Не спи, болван!
***
Директору шахты Харитонову не полагалась казенная машина для производственных нужд, как директорам крупных шахт, зато у него была собственная машина «Победа». Надо сказать, в то время эта машина была единственной на поселке. Все остальные ходили на работу пешком, так как шахта в пяти минутах ходьбы, а по необходимости ездили в город рейсовым автобусом. На директорской машине гонял сын Бати Эдик, считаясь его личным водителем. Для Бати это удобно - водитель всегда под рукой, хоть в город, в трест, хоть с мамой на базар, если с утра не пьян.
Эдик долго «холостяковал», а тем летом сыграли свадьбу. Это было событие всешахтного масштаба! Ведь сын директора шахты - это местный принц! Заранее инженерно-технические работники шахты в полном составе расписались в ведомости на получение премии, но эти деньги не выдали, а прямиком пустили на свадебный пир. Такого самобытного праздника я ни до того, ни после ни разу не видела!
Прямо во дворе директорского дома поставили столы из свежеструганных обаполов, такие же лавки. Водка – ящиками, пиво – бочками. В шахтерской столовой приготовили немудреное угощение. Около настежь открытой калитки поставили стол, а на нем – огромные казаны с дымящейся картошкой и гуляшом, на земле - бочка квашеных огурцов. А посуды! Гора! На раздаче женщины из табельной. Быстрые руки так и мелькают! Алюминиевый «полумысок» взяла, поварешкой из казана картошки погуще зачерпнула, а из другой кастрюли громадной разливной ложкой подливкой с мясом полила:
- Получи закуску! Проходи во двор! Потом за добавкой придешь!
Тут же гость кусок хлеба с колбасой возьмет, соленый огурец, ложку и стакан водки. А что еще для застолья нужно?
И пошел он по двору «своих» искать. Там и родичи, и кумовья, и соседи, и сотрудники, примыкай к кому хочешь, места всем хватит. Те, кто раньше подошли, за столом сядут, а для остальных – во дворе вдоль заборов казенные одеяла постелены. За столом начальство свои речи говорит, тосты поднимает, а гармонист играет веселые песни. По всему периметру двора компании расположились, в каждой из них голосистая девчонка-запевала лукаво глазками стреляет:
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имен,
Но лишь одно из них тревожит,
Унося покой и сон, когда влюблен…
А из другого конца двора парень басит:
Ой, полным-полна моя коробушка!
Есть в ней ситец и парча!
Пожалей, душа моя, молодушка,
Молодецкого плеча!
Эх!!!
Гармонист пока перестроится под другую мелодию, а тут уже частушки пошли, кто кого перепоет! Русские, народные, блатные, хороводные! Хохот, песни со всех сторон. И, конечно, шахтерская. Хоть свадьба и веселое мероприятие, но без «коногона» ни одно застолье не обходится:
Гудки тревожно загудели,
Народ бежит густой толпой.
А молодого коногона
Несут с разбитой головой.
- Зачем ты, парень, торопился,
Зачем коня так быстро гнал?
Или десятника боялся,
Или в контору задолжал?
Потом уже все подряд песни поют, веселые и военные, украинские народные и революционные. Эхо по всему поселку разносит:
Несе Галя воду,
Коромисло гнеться,
За нею Іванко,
Як барвінок, в’ється.
– Галю, ж моя Галю,
Дай води напиться,
Ти така хороша –
Дай хоч подивиться.
И свадебные традиции соблюдаются. По-своему, конечно, по-деревенски. Невесту украсть, выкуп самогоном потребовать и пропить его всем «кагалом»*(в толковом словаре Даля – шумная, крикливая толпа).
В директорском дворе заранее лампы развесили. Свадебное гуляние затянулось до самого утра! Кто-то уходил, возвращался, пили, ели, пели, кто-то на одеяле заснул, а проснувшись, продолжил пить-есть-петь. Утром далеко ходить не надо – тут же и похмелиться можно, и закусить традиционным супом-лапшой. Кто не знает, что на второй день свадьбы принято подавать горячий, ароматный суп из куриных потрошков?! Я навсегда запомнила, каким приятным лечебным теплом этот супчик разливается в желудке после чрезмерной вечерней выпивки! А мужики крякают от удовольствия:
- Эх, хорош супец! Усадочку дает! Хоть сначала начинай!
Странным и непривычным казался мне размах этого поселкового веселья. В общем-то, не принято было останавливать, но никто и не заставлял пить. Настолько обыденным было это всеобщее, повальное пьянство! Так заведено! Как же мне не хотелось становится такими, как они! Неужели нам суждено тут прожить свою жизнь? Просыпаться от утреннего мычания коров и засыпать под собачью перекличку? Принять местные обычаи и неписаные законы? А как же наши планы? Институт?!
А с другой стороны, все здесь по-родственному происходит. Все лица знакомые, здороваются издали, добродушно. И на работе ко мне отношение уважительное, я же хоть самое маленькое, но начальство. Горный мастер, это технический надзор!
В городе идешь рано утром или со смены поздней ночью, и оглядываешься. Помню, шла я на «Кочегарку», когда на практике была. Тропинка в снегу протоптана узкая, еле ноги волоку в своих валенках, слышу сзади шаги, догоняет меня кто-то. Я изо всех сил ходу прибавила, а он тоже быстрей пошел, я уже чуть ли не бегом. Темно, страшно, вот-вот стукнет меня по голове! Настиг он меня и кричит мне в ухо, чтобы ветер заглушить:
- Что, девка? На смену опаздываешь? Уступи лыжню!
Промчался мимо меня огромными шагами, а я еле дух перевела от пережитого страха.
А здесь все свои, шахта «кумовская». Не только на поселке, но и в шахте все лица знакомы! Это особенное ощущение не передать! Когда идешь под землей в темноте, никого и ничего не боишься! Увидишь вдали огонек и не пугаешься, а радуешься – там человек. Подходишь ближе, приветливо здороваешься, парой фраз перебрасываешься. Поначалу я думала: «Как они друг друга узнают? Все лица одинаково угольной пылью покрыты». По походке, по голосу, характерным движениям. Кроме того, примерно знаешь, кто в этом месте работает.
Я заметила, при мне в шахте даже не матерятся. Бывает, не обращая на меня внимания орут друг на друга, ругаются, потом с досадой: «Шли бы вы отсюда!» Я понимаю, если в работе не ладится, то зло разбирает, и надо пар выпустить.
Георгий говорит мне в очередной раз:
- Томик, оцени! На поселке нет замков, нет воров!
Много лет спустя я подумала: «Удивительно, в поле, около шурфов, постоянно лебедки стояли, катушки с кабелем, вентиляторы, никто не сторожил по ночам». Я даже значения этому не придавала тогда. Случалось, кур украдут из баловства или яблоки в саду оборвут. Вот такая у нас была сельско-шахтерская жизнь…
Продолжение... http://proza.ru/2019/10/08/1699