1
- Послушайте, ну как вам охота в такую гадкую пору ехать куда-то к черту на рога, на север, да по деревням еще? – Андрей оторвал, наконец, взгляд от смартфона, уставился на Сазонова мутноватыми хмельными глазами с розовощекого молодого лица, - Неужели нельзя отправить местных начальников, кого-нибудь с департамента культуры, пусть там от вашего имени все сделают?
Сазонов вздохнул, опрокинул в себя рюмку ледяной водки, зажевал крошечным бутербродом с вялым говяжьим тартаром. За мелко дрожащим панорамным стеклом ресторана нервно мерцала фарами нескончаемая змея из лаковых автомобильных тел.
- Что-то поздновато для пробки, - отметил вслух, скорее себе, чем собеседнику, - Давно ли на Петровке такая ситуация, Андрюша? Глянь, и та сторона – Кузнецкий мост, тоже стоит… Времени-то двенадцатый час.
- Это ж Москва, Владимир Иваныч, - усмехнулся друг, - Пятница, вечер, только веселье начинается. Там, дальше, выезд на Театральный проезд, Лубянка тоже стоит. Так что надумали? Предлагаю послать людей в ваш творческий тур, а мы – вместо вашего вылета - сейчас перемещаемся пешочком, буквально квартал. У меня в «Хаятте» корпоративные апартаменты. Зовем девушек, только обязательно много-много. Выпиваем слегка. А завтра, - Андрей слегка отвлекся на очередной мессендж в телефоне, - Завтра у моего друга, топовика с Роснефти, день рожденья. Едем к нему. Там все будут. Вам полезно, и ему приятно, вы же писатель все-таки…
- Да не могу я, братишка, - Сазонов покачал головой, - обещал уже землякам, что приеду. Это ведь не просто презентация книги. Я специально детский сборник делал. Там ребят подбирают по селам, с детдомов даже. На неделю встречи расписаны. Успеем повеселиться. Сам-то не устал еще? Гляди, сожрет тебя этот ритм. Глаза вроде уже дикие. Кто-то говорил, помнишь – нельзя мешать водку с марафетом…
Андрей Шеин засмеялся, откинув назад модно стриженую голову. На тощей шее под расстегнутым воротом ослепительно белой рубахи Brioni жалостно ерзал острый кадык.
Несколько солидных мужчин пенсионного возраста, окруженных юными девушками провинциального, однако, весьма еще популярного образа DuckFace неодобрительно оглянулись на друзей, оторвавшись от вазочек с икорным ассорти. Парочка геев театрального происхождения с интересом посверлили глазами молодого спутника Сазонова и вернулись к своим бокалам с белым вином.
- А я и не мешаю, - без обиды, отсмеявшись, покачал головой Андрей, - Это вам кажется. Скорость тут большая, шевелиться приходится – очень резво. Иначе никак. День прошел без идеи, новых встреч не было, упустил что-то – и все, отстал на шаг… Глядишь, а тебя уже списали. О, Эля пришла!..
Высокая большеглазая девушка с худым лицом равнодушно кивнула Сазонову, опустилась на мягкий стул рядом с Андреем. Надутые, будто немного обиженные, бледные губы рассеянно чмокнули щеку Шеина, суетливые пальцы вытянули из сумочки телефон, брякнули на стол.
- Ты чего? Пришла зачем? – Андрей поглядел на нее лишь мельком, наливая водку по рюмкам, себе и Сазонову, - Знакома с Владимиром Иванычем?
Сазонов припоминал в девушке одну из многочисленных спутниц Шеина, которых тот часто представлял друзьям, постоянно путая имена и статусы своих эскортниц – от танцовщицы с «Golden Dolls» до ведущего менеджера очередного строительного проекта. Эта вроде откуда-то с севера, почти землячка. И годов ей – не ошибиться навскидку – двадцать пять, наверное, еще не исполнилось.
- Да, виделись, - безразлично мазнула зелеными глазами куда-то по заросшему подбородку писателя, - Андрей, можно тебя на минутку. Дело важное.
- Какие секреты, - отмахнулся веселый Шеин, - Говори, чего там у тебя. Не пускай тумана. Где ты – и где дело важное.
- Мне денежек надо, - тонкими синеватыми пальцами с лаковыми линзами маникюра обвила его запястье, - Срочно прям. Немного, Андрюша. Пятьдесят всего.
- Хо-хо, - Шеин засмеялся в этот раз интеллигентно, вполголоса, - Ты в своем стиле, Эля. Должна ведь мне уже, не забыла? Снова просишь. Совесть есть?!
- Да отдам я, - девушка расстроенно опустила лицо, - понимаешь, попала тут в ситуацию. Ну, очень нужно.
Сазонов подумал, что теперь настало хорошее время. Во всяком случае, для молодежи. Нет нужды заводить трудовую книжку в шестнадцать лет, не нужна никакая востребованная профессия или даже ремесло. Либо родители кормить будут, пока живы, и от них ведь тоже кой-чего останется – квартиры, дачи, машины, либо найдутся неприхотливые работодатели, которым пустоглазые сотрудники пригодятся для чего-нибудь, либо на горизонте, так, или иначе, замаячит скучающий меценат с затуманенным стимуляторами, забитым искривленными мыслями, мозгом. Вот тут, главное, не сплоховать, вцепиться в него покрепче, ну, и немного, потерпеть. Остается, конечно, еще вариант – должным образом рассчитать брачный маршрут, но здесь с каждым годом все труднее. Переводятся потихоньку на Руси удобные кандидаты для семейной жизни, дураки вымирают благодаря естественному отбору.
Эля с досадой поморщилась, снова сделала умоляющую гримасу:
- Ну, Андрей, что мне сделать? Хочешь, давай поедем в гостиницу. Могу вот с другом твоим… Как вас зовут, забыла?..
Сазонов скривился, будто попал на язык перемолотый в тартаре кислый каперс, задело пренебрежение. Шеин не дал ему высказаться, перехватил ее тонкую руку за запястье, сквозь зубы прошипел в лицо:
- Ты попутала, что ли, сиротка?! Разговаривать научись с уважаемыми людьми, - тут же, впрочем, остывая, добавил спокойнее, - В командировку поедешь. На малую родину. Личным помощником Владимира Ивановича. Большого русского писателя. Командировочные на карту кину. Пока аванс. Как вернешься, поговорим про долг. Вопросы?
Сазонов хотел было обозначить свое мнение – зачем она ему в глуши, с надутыми губами и пустой, растревоженной амфетамином, головой, в которой бессмысленно блуждает пара пустых дум, но не стал ронять авторитет товарища. Бог с ней, пусть тащится следом, изображая секретаря.
- Вопросов нет, Андрюша, - вздохнула девушка обреченно, - Ты руку мне отпусти. Больно очень…
2
Маленький пятидесятиместный самолет исхлестало ледяным дождем, как только он провалился из солнечных заоблачных далей в хмурое осеннее утро над Рыбинским водохранилищем. Еще спустя полчаса «Бомбардье» стремительно приземлился на короткой щербатой бетонке полосы и застыл неподалеку от заколоченного в пожелтевшую скорлупу сайдинга маленького районного аэровокзала.
Сазонов потянулся в узком кресле, невзначай глянул на дремлющую рядом с открытым ртом спутницу, толкнул ее локтем.
- Просыпайся, Эля. Как хоть твое имя полное? Эльвира? Элеонора? Меня тут встречают с района клерки, так что не забудь – ты мой редактор и, заодно, помощник.
Девушка сгребла с колен наушники и телефон, поежилась зябко.
- Холодно чего-то. Помощник так помощник. А звать Ольга.
- Чего же Элей кличут? Скрываешься, что ли?
Она посмотрела Сазонову в глаза, неласково буркнула:
- А мне так нравится. Оля – дурацкое имя. Мамаша синяя выдумала. И вообще, давай не будем обо мне. А то начнешь расспросы, знаю я таких… Мне задание дано понятное – таскать за тобой бумаги, да ночью чтоб не замерз. Не лезь в душу, дядя…
Сазонов пожал плечами, подтолкнул ее к выходу. Прошло то время, когда еще он мог думать над эмоциями других людей, или, что хуже, даже переживать за них, жалея. Теперь времени было мало. Мелькали стремительно осени и весны, сгорали, будто сигаретки-слимы, короткие дни взрослого человека.
В аэропорту встретила начальник управления культуры Анна Сергеевна, давняя знакомая, опытная в вопросах приема важных гостей. Владимира Ивановича несколько поразили ее щеки и порыхлевший нос в паутине красной капиллярной сетки, красноречивое свидетельство пристрастия к плодовым настойкам регионального ликеро-водочного производства. Сазонов вспомнил свое увлечение десятилетней давности этой неглупой женщиной с краеведческими наклонностями, хотел пошутить на манер Кисы Воробьянинова – мол, как вы изменились – но передумал.
- Володя, я скучала-скучала! – обдавая волной цветочных парфюмерных миазмов вперемешку с луковым духом винегретного ланча, Анна обняла его за шею, тыкалась мокрыми губами в щеку.
Ольга уныло подышала за спиной, прижимая к животу писательский портфель и нераскрытый зонт, выдавила из себя хрипловато:
- Здрасьте… Тут можно где-нибудь помыться поскорее? А то мы с дороги.
Ответа она, конечно, не получила. Анна Сергеевна, уничтожив ее презрительным взглядом, стремительно потащила Сазонова по бетонке к немного скособоченной «Волге», сбивая его с шага вихляющимся тазом с тугими галифе коротких бедер. Шипела громко, обдавая ухо капельками слюны:
- Где ты взял эту оглоблю, Вова? Ведь это настоящая баба-лыжа… Ой, учи, вас, мужиков – толку нет. Еще наградит тебя чем опасным, вспомнишь меня. Надо ж такое, а еще интеллигентный человек, писатель.
В гостинице по случаю приезда немедленно состоялся дружеский обед, переходящий в ужин. Раньше срока поседевший глава поселения с тоненькой полоской усов на страдальческом бледном лице, радушно жал кисть Сазонова обеими руками, просил Анну Сергеевну запечатлеть момент встречи на свой телефон, выражал восхищение творчеством писателя, мучительно вспоминая почерпнутые из интернета названия произведений и все же их беспардонно путая.
- А вот выпивать компанию не составлю, простите великодушно. Так сказать, печень – не того. Да… Можно, как говорится, волею случая, челом бить, Владимир Иваныч? С вашего-то, скать, уровня полета, поможете, вдруг нам, землякам?
У Сазонова от местной водки с легким сивушным духом стало удивительно быстро тепло во всем теле. Он немного раскаивался, что с голоду отведал ресторанной здешней солянки, сильно напоминающей разбавленное моторное масло, и теперь прямо физически ощущал, как весь пищевод у него изнутри покрылся радужными нефтяными разводами.
Анна, следуя своей излюбленной привычке, громко шептала ему в ухо хвалебные речи о своем начальнике:
- Вова, он мужик-то у нас – супер!! Обижают его маленько в губернии, а так – душа человек. А не пьет - и не наливай. Запойный он, ну - да со всяким бывает…
Ольга, переодевшись в куцее черное платье, демонстрирующее во всей красе ее нескончаемой длины ноги и стоящую торчком протезированную грудь, широко раскрытыми зелеными глазами глядела в усы стеснявшемуся ее главе. Большой рот с чуть вывернутыми соблазнительными губами предательски отражал ее умственное напряжение.
- Чего он говорит, ни слова не поняла? – тихо шептала Сазонову, прихлебывая минеральную воду, - Пурга какая-то…
Короткие осенние сумерки незаметно завершились дождливой теменью. Желтые тряпочки березовых листьев стаями липли на мутноватые окна, сырой ветер раз за разом давил на стекла, проверяя – вдруг пустят его внутрь?
Глава откланялся в девятом часу вечера, так и не сумев сформулировать мысль о желаемой помощи, но напоследок пригласил помощницу писателя посетить знаменитую районную достопримечательность – ель Кота Баюна и омыть ноги в источнике Русалки. Ольга с открытым ртом, вызывая приступы смеха Сазонова, не нашлась, что ответить, видно, силясь разобрать аутентичные словарные обороты хозяина. Сазонов, приканчивая последнюю в пачке сигарету, размышлял, что, вроде бы, Кот Баюн обитал на лиственном дереве, может, на дубе, хотя это не точно.
Анна Сергеевна завладела на вахте ключами от дополнительного номера и настойчиво, придавая пьяному голосу гнусавые нотки очарования, приглашала Сазонова:
- Володя, зайдем на минутку, нужно переговорить. Есть важная информация. Тут такие дела, закачаешься… Расскажешь там в Москве, кому следует.
- Аня, ты вино на пол льешь, - механически отметил Сазонов, удаляясь в сторону своей комнаты. Красная струйка коньячной настойки пропитала вытертую ковровую дорожку под ногами растрепанной полной женщины с погрустневшим лицом. Не удержав все-таки обиду, Анна Сергеевна с досадой крикнула ему в спину:
- Ну и черт с тобой!! Тренируйся, иди с глистой этой…
3
Начинающий помощник литератора Ольга курила в форточку, оттопырив круглый подтянутый зад с белой полоской стрингов. Сазонов провел пальцем по изгибу ее позвоночника, брякнул на стол чуть початую бутылку водки. В голове уже немного легче, чем требуется, но пара рюмок не повредит.
- Стол бы хоть вытерла, - покачал головой он, - тряпки скинуть успела, а порядок навести – ума не хватает. Бесстыжая баба.
- Я тебе не прислуга, дядя, - она повернулась, без капли смущения качнув идеальной имплантированной грудью, - Куда тебе еще пить, итак, наверное, повозиться придется…
Сазонов левой рукой слегка сжал ее длинную шею под самой челюстью, улыбнулся, пренебрежительно покачал головой:
- Кому ты нужна, бедолага. Грубить будешь – поедешь в столицу на попутке. Стол вытри. И стакан мне найди. Быстро.
Бутылку пришлось допивать, хотя время уже перевалило за полночь. Ольга раздобыла на вахте стаканы, бутылку колы и пакет чипсов. Пьянела медленно, расплываясь историей своей короткой жизни, сдерживая сердитые слезы. Сазонов традиционно пропускал мешанину чувств мимо ушей, пытался доискаться и запомнить хоть что-то в ее судьбе интересное. Может быть, потом удастся наделить кого-нибудь из героев своих взрослых книг ее бесхитростными чертами.
- А чего, дядя, брезгуешь? Ну, тебе можно. Наверное, богатый. Сам себе девушку новую легко прикупишь. Ты ж писатель. А я вот книги с детства не люблю…
- Оно и видно. И не называй меня дядя. Владимир. Иванович.
- Пошел ты. Иванович. А меня вот мамка кредитному вышибале в тринадцать лет за десять тысяч уступила. Ну, потом они все равно ее отмутузили. Зубы там выбили и все такое. Вот я и соскочила с поселка. В Архангельск. А там холодина и пацаны - сплошь на «крокодиле». Как только СПИДом не наградили, сама не знаю… Потом в Ярославле танцевала в стрипе, все прилично. После Андрюша встретился. Он мне всегда помогает, красавчик. Только с колесами этими немного залетела. В клубе кент какой-то пузырек у меня из сумочки дернул, а колеса на продажу были, не мои… Попала на сотку. Слушай, одолжи?! Что тебе сто тыщ, рублей же, наших, не валюты. Владимир! Иванович! Ну, будь человеком. А я тебя любить буду. Честно – честно…
- Отстань, нахалка. Тебе хоть сто, хоть двести – толку не будет. Поучить тебя надо, лучше вожжами, как в старые времена. А то и дубиной – помнишь, на Руси говорили? Впрочем, о чем я? У тебя в башке – рой мух. Это фа-а-акт…
Под утро небо остекленело. Тучи разорвало в клочья и унесло куда-то за резные гребни хвойного горизонта. В прогалинах еловых лесов, обрамленное кое-где желто-красной затейливой бахромой берез, торчит наклонное синее зеркало небольшого озера. Старая большая дворняга с рваными ушами дрыхнет, зябко свернувшись, под окнами гостиницы на куче бурых опилок. В форточку проникает свежий заледеневший воздух вместе с непередаваемой тишиной северной осени.
Девушка Ольга спит на своей половине кровати, распахнув толстогубый рот с двумя белыми кроличьими резцами. То, что похожа на зайца – это ничего. Молодая еще – зубы крепкие, да и кривые – не так, чтобы очень, вполне себе в меру.
Сазонов думал – почему же теперь так много молодых людей с неправильными зубами? Растут себе, как им захотелось – один на другой лезут, будто худой частокол.
- А ответ-то понятен, - буркнул себе под нос, прикуривая сигарету, - Потому, что маме с папой недосуг детишками заниматься. Ведь это ж надо глядеть, потом к доктору вести… Нет, это не для каждого.
Он внимательно поглядел на девушку, пожал плечами, продолжил привычный диалог с самим собой:
- Может, и нет, конечно. Йода, например, в воде мало. Витаминов не хватает, или еще что…
Ольга всю ночь разговаривала во сне хрипловатым обиженным голосом, сопела коротким носом. Мучимый бессонницей и болью в спине Сазонов пихал ее тихонько в бок, но помогало ненадолго.
- Навязалась, лошадь, - матерился сквозь зубы, ожесточенно закрывал уши тяжелой подушкой, набитой, будто бы, сырым песком.
Все же, рассуждая честно, он думал, что с девушкой все равно лучше, чем одному. И так чересчур много в его жизни одиночества. Абсолютное же одиночество человеку противопоказано, если он психически здоров.
- Имеются исключения их этого правила, скажете вы, - обратился Сазонов к дремлющей за окном собаке, - Как же единоличное познание философских истин, тайн бытия и природы вещей?! Ха, так это должен быть всего-навсего эпизод уединения, а не отшельническое существование. Да…
От последней жены он ушел лет семь назад. Кочевал по столицам, жил у друзей в Европе, ходил ногами по полярному Уралу, кормил гнус в Енисейской тайге, глядел, как медведи на Камчатке жрут нерестовую рыбу. Друзей у него было много, деньги водились с удачно вложенных в недвижимость проектов, и жизнь такая казалась ему вовсе недурной.
Временами, правда, всплывала в предутреннем тяжелом сне, откуда ни возьмись, жуткая тоска. Да такая, что просыпался, глотая слезы от жалости к себе, вспоминая тающие, теряющие уже краски, счастливые дни детства.
- Это старость, - сказал Сазонов задумчивой ленивой мухе, замершей на треснутом оконном стекле, - Просто пятьдесят лет – приличный возраст. А самого главного сделать еще не успел, не приступил даже. Копчу небо, вот и весь мой труд. Да и какое оно, главное дело? Строителя нерукотворного памятника из меня не вышло. Говоря словами незабвенного Шарикова – так, дуракаваляние одно…
Измученный трактор с прицепленной телегой, адски гремя ржавыми суставами, лихо промчался под самыми окнами, выкашливая мазутный смрад.
Ольга потянулась, села на кровати, обняв себя за тяжелый бюст.
- Посиди вот так, женщина, - попросил Сазонов, - Утро украшаешь. Только молча. Ничего не говори.
- Ты что? Опять бухаешь? – сипло спросила девушка, - Ненормальный дядька.
Сазонов вздохнул. Очарование рассеялось, так тому и быть.
- Вставай, беспардонная муза. На завтрак, наверное, вчерашняя солянка, которую я не доел. Нам на работу пора. Понесем людям разумное, доброе, вечное…
4
Сельская библиотека в центральной усадьбе бывшего колхоза, а ныне – частного хозяйства с незамысловатым именем «Заря», расположена была прилично – в единственном каменном здании, вместе с участковым пунктом полиции за обитой жестью запертой дверью, здравпунктом, из которого щедро несло моющим средством и комнатой ветеранского хора с красным плакатиком на входе «Музыкальный коллектив ветеранов «Соловушка».
Заведующая библиотекой оказалась весьма приличной женщиной пенсионного возраста со столичным интеллигентным выговором и строгими глазами за стеклами очков. Сазонова она встретила без подобострастия и даже несколько подозрительно:
- Наконец прибыли, Владимир Иванович. Ждем давно, детишек усадила.
Видимо, до чуткого носа опытной женщины долетели нотки послевкусия вчерашнего алкогольного марафона, поскольку, приняв из рук Ольги пачку книжек и плащ писателя, она доверительно спросила его:
- Жевательную резинку хотите? Ну, как угодно. И еще, пока к деткам не вышли. Они тут у нас в основном с районного Дома ребенка, всякого в жизни насмотрелись. А я, знаете ли, с вашим творчеством для взрослых ознакомилась. Не скажу, что бесталанно, однако, по-моему, прослеживается чересчур грубое однообразие… Вы увлечены темными сторонами существования человека, Владимир Иванович. Простите мнение пожилой сельской женщины, прошу вас – с ребятами нашими говорите о хорошем.
Сазонову внезапно стало неудобно за свою графоманию и вчерашний банкет, особенно потому что голос библиотекаря слегка дрожал, когда говорила о детях.
Вообще, писать для детей он начал пару лет назад, сначала выходили жутковатые короткие сказки, но дальше понемногу стали получаться радостные светлые истории с хорошим концом. И бросить это дело уже не смог, в промежутках между большими вещами сочиняя ребячьи рассказы.
Морока была, конечно, с капризными иллюстраторами и привередливыми издателями, но покупали и читали детские книжки неплохо, юные читатели и их мамаши оставались довольны, поэтому Сазонов продолжал ваять, в тайне надеясь, что каждый его напечатанный опус спасет какого-нибудь детеныша от лишнего дня тыканья в планшет с дебильными играми, генерирующими в незрелых мозгах эпилептические очаги.
В маленьком зале на красном паласе ребят рассадили по лавочкам. Их было около двадцати, нешумных деревенских девочек и мальчиков, старшему, наверное, лет около двенадцати. Лица у всех сосредоточенные, даже важные, и тишина стоит почти полная, слышится только легкий шепоток воспитателя – некрасивой девушки с россыпью веснушек на румяном круглом лице, да сонный звон одинокой мухи вокруг люминесцентного светильника.
Библиотекарь Наталья Петровна вместе с Ольгой развернули монитор древнего компьютера к зрителям, пытались запустить короткий мультик об умных детях, которые читают книги и вырастают в ученых, космонавтов и пожарных, но без особого успеха.
- Владимир. Иванович! – Ольга наклонилась над Сазоновым, щекоча ему нос завитками волос, - Тут комп совсем мертвый. Флэшку твою не видит, дисковод диск не может прочитать. Чего делать-то?!
- Улыбайся, творческий помощник. Просто улыбайся. После мероприятия напомнишь мне поговорить с хранителем этого книжного храма и оставить ей денег на новый компьютер.
- Ненормальный, - буркнула в ответ Ольга и отошла к библиотекарю, что-то зашептала ей на ухо.
Сазонов говорил в этот раз много. Рассказывал детям о Родине, о незаметной красоте их собственной земли, о зверях и птицах, о больших и маленьких людях, о разных судьбах – но обязательно светлых и счастливых. Говорил, как прекрасна жизнь, сколько всего хорошего можно успеть сделать, и о том, как добрые дела прибавляют в мире число солнечных теплых дней…
Ребята слушали внимательно и немного строго, девушка воспитатель горевала синими глазами, библиотекарь Наталья кивала головой, изредка промакивая платочком растроганное лицо.
Видно, до того была искренняя аудитория, что отдавая детям мысли, окрашенные собственными лучшими чувствами, Сазонов по завершении занятия сам пришел в приподнятое радостное настроение, фотографировался с ребятами и подписывал книжки, невзирая на легкое утреннее похмелье.
Последняя с подаренной книгой подошла за автографом темненькая кучерявая девочка с толстой короткой косичкой.
- Как тебя зовут, малышка? – Сазонов внимательно и ободряюще посмотрел на сосредоточенное кареглазое лицо.
- Лиза это наша, - Наталья Петровна приобняла ребенка сзади, чуть подтолкнула к столику писателя, - Она у нас самая серьезная. И отличница. Так и напишите – умной девочке Елизавете.
- Ну, раз самая умная, - поддержал Сазонов молчащую девчонку, - Тогда напишешь сочинение, маленький рассказик, я его в свою книжку включу. И мы тебя обязательно пригласим к Новому году на елку. Например, в Москву. Или можем покататься с тобой на коньках на Красной площади, где Кремль, хочешь?!
- Нет, Владимир Иванович, - коротко покачала головой девочка, - В Москву не хочу. Спасибо вам за подпись. У вас хорошие повести. Особенно про Гусенка и Счастье…
Сазонов запнулся на полуслове. Старый, самый первый его рассказ для ребят, написанный в жестокой похмельной тоске в общаге «Рыбфлота» на окраине Мурманска, стоил ему разгромной критики и возмущенных эпосов детских правозащитников.
Наталья Петровна часто заморгала за стеклами очков, мягко обняла девочку, проводила в зал:
- Беги, Лиза. Твои собираются чай попить. Я пирожков напекла с брусникой.
Малышню увели через полчаса. Счастливые, они тащили пакеты с подаренными книгами, дружно грузились в «ПАЗик» вслед за рыженькой своей провожатой. Автобус поскрипел железным коленом кардана, не спеша поволок в брюхе детей в районный детдом по ухабистой дорожной жиже.
Сазонов насильно вручил библиотекарю тридцать тысяч денег, почти всю наличность, которую привез с собой.
- Сказал же. Не вздумайте обратно отдавать. Хватит вам на компьютер с монитором. Разговор на эту тему окончен. Лучше расскажите, что за девочка Лиза? Грустная какая, и взрослая будто.
- История у нее действительно печальная, - вздыхала Наталья Петровна, - Ну, да много у нас тут грустных поэм. Что у нас – по всей России хватает. Мне иногда кажется, Владимир Иванович, что это такая особенность живущих в этой стране людей – нести тяжелую ношу, вместе с богатством, величием и духовностью родины. И так всегда было.
- Слишком обширная тема, Наталья Петровна. Расскажите все же о девочке. Как она в детдом попала? Где родители?
- Трагедия для ребенка случилась – подумать страшно. Не каждый взрослый вынесет. А она, сами видите, девочка умная, вдумчивая. Отец Лизы – хозяин тут был. В конце девяностых годов колхоз как-то наш купил, не знаю уж, правдами – неправдами. Но, видно, хорошие у него мысли были – не распродал имущество, не растряс на худое дело. Восстановил поголовье скотины, купил доильные линии, зерновые сеял. Ремонтировал наш культурный центр, даже храм восстановил у источника, да вы мимо, наверное, проезжали.
- Звали как его? – Самсонов прихлебывал черный остывший чай, мучительно хотелось курить, но тревожная быль привлекала сильнее.
- Захар. Захар Кравец.
- Вот тебе на, - не сдержался Самсонов, - откуда тут евреи взялись?
- Владимир Иванович! – вспыхнула минутным негодованием Наталья Петровна, - Во-первых, что вы имеете против евреев? Во-вторых, нас тут много приезжих. В-третьих, вы, кажется, сами просили рассказать?
- Простите великодушно! – поднял руки Самсонов, - Перебил, моя вина. К евреям отношусь ровно и с уважением, как к прочим народам. Прошу, продолжайте.
- Продолжать почти нечего. Захар действительно увлекся хозяйством. Жена-то с Лизой маленькой в райцентре осталась, а он переехал сюда, на центральную усадьбу, отстроил дом. Целыми днями в делах, занимался серьезно охотой. Много к нему друзей ездило, с губернии и, даже, с Москвы. А жил – бирюком, знаете ли… Один постоянно с ним помощник в усадьбе квартировал – он и водитель, и подручный, и старший егерь. Ну, а года три назад пропал Захар. Уехал на машине в область по делам, да и не вернулся.
- Как так? – удивился Сазонов, - К женщине, что ли, какой уехал?
- Это не знаем, - пожала плечами Наталья, - Жена искала его, убивалась сильно, заявили в розыск, как положено. Да только без толку. Пропал Захар, как провалился. Потом уже участковый рассказывал – и машина его, джип какой-то, хороший, и помощник – никого не нашли. Так безвестным и числится.
- Ну, а собственность, колхоз – жена сейчас управляет?
- Это второе горе, - скорбно поджала губы библиотекарь, - Супруга его оформлять свои права на имущество начала через год, колхозу выживать ведь надо – люди, зарплаты, налоги – часто сама моталась в губернию. Ну, и слетела ночью, под самую Масленицу, с дороги – да прямо в карьер, под обрыв. Так машина выгорела, говорят, опознали только по карточке от зубного врача. Вот, Лизавета теперь в Доме ребенка. Одна – одинешенька..
Сазонов исписал карандашный огрызок на клетчатом тетрадном листочке, сохраняя вехи человеческой драмы.
- Послушайте, Наталья Петровна, - недоумевая, продолжил допытывать библиотекаря, - Ну, а полиция? Возбудили ведь уголовное дело? Где родственники этого самого Захарова помощника? Как это так – пропал собственник крупного хозяйства, и никаких следов?! А сейчас кто вообще управляет колхозом, и кто от имени дочери, в качестве опекуна, распоряжается имуществом?
- Откуда же мне знать? – пожала плечами Наталья, - Говорят, кто-то из друзей Захара, с губернии, или с Москвы, опекунство оформлял. Колхоз живет пока, сами видите. Это вам нужно в районе спрашивать, у начальников. Да вам-то, Владимир Иванович, зачем? Книгу хотите написать, я поняла? Только грустная получится история…
Сазонов встал, начал не спеша собираться.
- Нет, Наталья Петровна. Девочка мне запомнилась. «Гусенок и Счастье» не детский рассказ. Жму вашу руку с уважением. Может, еще увидимся.
- Куда там, - тихо засмеялась библиотекарь, - Нас по деревням таких много, а вам, наверное, в столицу пора.
- Я тут задержусь, пожалуй, - покачал головой Сазонов, - Осень у вас красивая.
Он вышел на крыльцо, жадно закурил, просматривая свой исписанный листок. Покопаться, наверное, стоит. Может, удастся помочь маленькому человеку найти правду, и вдруг, там окажется осколочек радости для ее грустного сердца?
Ольга помедлила немного в здании, помогая убрать Наталье Петровне чашки и вазочки с подсохшим вареньем. Собираясь уходить, неловко попрощалась за руку и вдруг спросила, подойдя вплотную, шепотом, будто что-то стыдное:
- А у вас тут есть эта книжка?! Ну, про гусенка? В наших книгах нет этого рассказа, я все перелистала, пока чай пили...
Библиотекарь внимательно поглядела на нее поверх очков, вздохнула:
- Есть, девушка. Случайно сохранилась в старом сборнике. Только она одна, теперь не сыщешь. Я прошу тебя – обязательно мне верни…
Сазонов закутался в ворот плаща и даже натянул на лысую голову вязаную шапку. Ветер опять хлестал вперемежку с обжигающим холодным дождем.
- Ну, где тебя носит, Эля? Замерз невозможно. Машина за углом, пошли скорее. В гостинице, на самом дне моего чемодана, есть великолепный «Dalmore»…
- Я вообще-то Оля, - она сунула в рот моментально размокшую сигарету, достала другую, - А ты все наврал сегодня? Ну, этим детям. Про страну, про людей… Наврал, да? Нет такой страны. И людей таких нет. Эх ты, дядя… А еще писатель.
5
В гостинице стало холодно. По старым трубам отопления, утробно рыча, елозили воздушные пузыри.
Ольга читала книжку в туалете, чтобы не мешать вечно встревоженному Сазонову немного поспать, пока действует вечерний виски. Без тени брезгливости давя тараканов лаковыми ногтями на коричневом старинном кафеле, она читала растрепанную старую брошюру с выпадающими листиками и глотала горькие неожиданные слезы.
Гусенок и Счастье
Грагас и Линна сперва не нравились друг другу. Когда старик Дирливангер придирчиво оглядывал стаю, сварливым скрипучим голосом перекликаясь со старшими разведчиками и сторожами, он не преминул, строго скосив карий глаз, заметить смутившемуся Грагасу:
- Пора тебе становиться хозяином и самому растить птенцов, мой внук! Сколько ты будешь ждать ее благосклонности?
Грагас виновато склонил мощную шею, а беззаботная Линна делала вид, что уж ее разговор точно не касается. Зато она грациозно прогуливалась, оглядывая далекое море с высоты редких зеленых холмов египетского оазиса. Как прекрасно ее оборчатое оперение с волнистым рисунком, как изящен розовый клюв! Есть ли в мире что-то совершеннее этой гусыни?!
На исходе африканской зимы Дирливангер поднял стаю над Средиземным морем. Древний зов предков неудержимо гнал серых птиц на север, за степи, за черноземные нивы, над колючими лесами, к изгрызенным холодными ветрами скалам скандинавских морей.
В окрестностях Никосии, на короткой остановке в стране киприотов, Линна была уже более благосклонна. Она позволяла Грагасу искать для нее свежие зеленые росточки, иногда даже разрешала ему коснуться своей идеальной гибкой шеи.
Над снежными полями с редкими черными проталинами оврагов, над круглыми глазами озер северной России, они уже летели крыло к крылу. Любовь кружила Грагасу голову. Он сам нашел и облюбовал уютную кочку посреди оттаявшего блюдца холодной воды, гордо и заботливо следил, как Линна строит из веточек дом для их потомства.
Когда Линна снесла одно-единственное сиротливое яйцо, Дирливангер презрительно сказал Грагасу:
- Вот чего ты добился совей любовью! Из нее получилась никудышная мать.
Грагас закричал на деда, гоня его прочь. Успокаивая Линну, пел ей зябкой ночью:
- Посмотри, дорогая моя, какой он красивый – он живет в необычном палевом яйце. Наверное, наш сын будет очень счастлив…
Когда появился на свет Гусенок, старик Дирливангер соизволил приковылять к гнезду, одобрительно поскрипел широким клювом, снисходительно сказал:
- Весь в меня. Можешь назвать его Оскаром. Мне нравится это имя.
- Хорошо, дедушка, - обрадованно ответила Линна, - Мы так и сделаем.
Дирливангер не удостоил гусыню ответом, лишь с легким пренебрежением оглядел ее полысевшее брюшко и бока – ведь Линна выщипала со своего тела слишком много пуха для гнезда, чтобы Гусенок ни в коем случае не замерз северной ясной ночью.
Грагас гордился сыном. Он сам водил его к воде, учил отыскивать самые сочные корешки травы, редкие зернышки на холодной почве.
А Гусенок был совершенно счастлив! Он быстро подрос, свободно плавал, играл с ровесниками, которых вокруг было великое множество – клан Дирливангера насчитывал больше ста птиц.
Когда вылиняла стая – к концу июля - Гусенок впервые поднялся на крыло. Полет пьянил его, все больше с каждым днем. Звеньевые командиры учили молодежь сбиваться в клин, уходить от опасности, следуя командам разведчиков, искать места для кормежки.
В начале сентября старый Дирливангер забеспокоился – ночью мороз сковывал островки и озерные заводи коркой хрупкого льда.
- Пора в путь, - сказал он как-то утром, - Мы полетим через страны, где был счастлив дед моего деда. Я покажу вам Балтийское море и тучные пшеничные нивы Польши.
- Зачем так далеко, Дирли? – сварливо спросил командир разведчиков, одноглазый Отто, - Летим назад через беловежскую пущу.
- Нет!! – резко гаркнул Дирливангер, - Чувствую – это мой последний полет. Хочу пролететь над галицийскими полями, други…
Возражать ему никто не посмел.
Перелет был непростым. Гусенку тяжело пришлось над свинцовой Балтикой, где на дне мелководных фиордов видны - дремлют - остовы железных кораблей.
Они летели над башнями Дрездена, и Дирливангер хрипло крикнул, поравнявшись с Гусенком:
- Собери свою волю, Оскар! В этом городе людям тоже было страшно, когда британские Вороны, прилетевшие сюда с башен Тауэра, сравняли с землей величие твоих предков с помощью огня и стали.
В Польше уже заканчивали убирать зерно. Красные букашки тракторов объезжали последние квадратики желтых посевов, когда стая с трудом нашла пойменное озерцо в излучине крошечной речки. Быстро падали осенние сумерки, и разведчики с трудом разглядели небольшую стайку сородичей на самой окраине поля, рядом с водой и укромным перелеском.
- Садимся, безопасно! – Дирливангер с облегчением заложил вираж, но Отто-разведчик упрямо крикнул: - Сначала проверю, Дирли! Не спешите!
- Там наши, отец! – радостно пропел Гусенок. Силы у него были на исходе. Ему очень хотелось ополоснуться в озерце и побегать по мягкому скошенному полю: - Я полечу в разведку с дядей Отто!!
- Подожди, малыш!! – крикнул Грагас, но было поздно.
Пара разведчиков и за ними несмышленый Гусенок плавной дугой опустились на поле. Собратья на опушке шевелили крыльями в сумерках, тихонько переговаривались.
- Безопасно!! – крикнул Гусенок в небо и радостно увидел опускающуюся стаю.
Настороженный Отто напряженно прислушивался к разговорам чужих гусей, и вдруг, что-то поняв, помчался, хлопая крыльями на взлет с отчаянным воплем:
- Назад!! Это ловушка!
Гром ударил со всех сторон. Первым погиб старый Дирливангер, приняв сухой грудью заряд дроби. Гусенок совершенно растерялся, ему было очень страшно. Кругом падали собратья, а он все бежал по полю и не мог оторваться от земли. От ужаса он потерял направление и мчался прямо на выстрелы.
- Сынок!! – кричал ему с неба отец, - Мой Оскар, я здесь!
Но Гусенок ничего не слышал. И только когда мать, молчаливая гордая Линна, резко снизившись, хлестнула ему по шее раскрытыми крыльями, он наконец отвернул обратно. В Линну попала всего одна дробина – прямо в заботливое сердце.
Грагас вполне мог улететь. Его ждала теплая Сицилия, а дальше – щедрая долина Нила, но Линна умерла и Грагас помчался вниз, потому что жизнь без нее была ему не нужна. Свою порцию смерти он получил уже на земле, рядом с распластанным телом возлюбленной.
А Гусенку перебили крыло, и он в испуге долго метался в темных кустах, пока его не вытащил к ногам охотников ушастый добрый спаниель.
- Ты гляди, Вацлав, - живой гусь! – толстый усатый человек осторожно вынул Гусенка из слюнявой пасти собаки, - Э, да это молодой гусенок!! Свернуть ему шею, пане?
- Нет нужды, Янек, - отозвались из темноты, - Стадо целое набили. Отвези Юльке, пусть порадуется дочка. Поселишь его с курами, и всех делов…
- С курями нельзя, - возразил Янек, - Однако, сочиню ему жилище. Живи покуда, голенастый.
Спаниель лизнул Гусенка в раненое крыло и доверительно сказал мягким старческим голосом:
- Повезло тебе, птица. Юлька наша – девочка золотая.
На приусадебном дворе у пана Янека все обитатели жили дружно. Несколько особняком держался черный надменный петух, но и он иногда высказывался:
- На твоем месте, я бы не стал обольщаться, Гусенок. Тот факт, что толстый пан сразу не свернул тебе шею, еще ничего не значит. Вот увидишь – заколют они тебя на Рождество, или на следующую осень, чтоб жирка нагулял.
Спаниель сердито обрывал его:
- Не городи чушь, гребешок! Скорее уж из тебя сварят похлебку, кур топтать совсем ленишься.
Толстомордый кот лениво поддакивал петуху с заборного столба:
- Ты, пес, молчал бы. Еще и с удовольствием закусишь косточками Гусенка.
Только вмешательство Юльки – худенькой малышки в пестрой косыночке – останавливало звериную свару.
- А ну, прекратите немедленно!! Никого есть не будут. В магазине полно продуктов. Что еще за глупости.
Гусенка удивляло сначала, что девочка понимает язык птиц и зверей, но потом кот шепнул ему с почтением:
- Юлька наша – особенная. Сердце у нее – будто первый весенний цветок, и в нем – полно теплого солнца…
В конце зимы пан Янек собрался подрезать Гусенку только зажившее крыло, чтоб не убрался, куда подальше, весною. Но Юлька твердо отстояла:
- Не улетит он, папа! Крыло срослось не правильно, даже на забор порхнуть не может…
Янек постоял с ножницами в задумчивости, пока не вступилась мать Юльки – печальная пани Лена:
- Оставь ты гуся, Ян. Малышка его жалеет, - потом она присела перед девочкой, прижала голову в косынке к себе и залилась слезами:
- Юленька, моя девочка!! Как мне Бога еще молить, чтоб помог?!
Гусенок очень подружился с малышкой. Они проболтали всю долгую зиму. Юлька рассказывала, как часто ей приходится ездить к лекарям, но теперь вот отпустили до лета. Сказали – больше не надо пока.
- А еще, Гусенок, они сказали – косички мои отрастут! – она смеялась, стаскивая с головы в реденьком белом пушке свою пеструю косынку.
Гусенок делился с ней своим горем, рассказывал про мать и отца, и еще про старого Дирливангера.
- А зачем вы летели сюда? – спрашивала Юлька, - наша деревня – Бжезинка. Что тут особенного? Есть рядом только одно нехорошее место, за тем вон холмом, внизу. Там много каменных домов, высокие трубы и старая железная дорога.
Гусенок не знал, что искал старый вожак. Горевал он по Грагасу и Линне, горевал по друзьям. Девочка успокаивала его:
- Не печалься, Гусенок!! Придет весна, снег убежит прочь, и мы с тобой отыщем рядом в лесу мою тайную полянку с подснежниками. Ты знаешь, когда наступает весна, мне всегда становится не так больно. Я радуюсь. Мама говорит, это называется – счастье!
Гусенок думал – а какое оно, это Счастье? Наверное, как теплый живот Линны, как прозрачная прохладная вода после жаркого дня, как первый полет?
Весна пришла не тихой оттепелью, а порывистым западным ветром, стремительной капелью и плавящим снег дождем. Гусенок волновался от налетающих порывов урагана, в сердце его росла тревога. Он громко кричал, звал Юльку, но ей стало совсем тяжело и только однажды почерневшая от горя пани Лена вынесла девочку на руках на крыльцо.
- Юлька, меня мучит что-то! – крикнул Гусенок, - Ты обещала, что будет Счастье, а теперь не приходишь. Тоска не дает мне покоя!!
Девочка тихонько засмеялась. Сжимая бледные губы, смогла сползти с рук матери, обняла его за тугую шею:
- Завтра ты улетишь, Гусенок!! Тебя зовет небо. Там будет твое Счастье. И там, наверное, мы встретимся с тобой.
Пасмурным утром ветер притих, будто оборвалось чье-то дыхание. Деревья, умытые вечерним дождем, едва заметно провожали птицу в дорогу, шевеля черными пальцами ветвей.
Гусенок разбежался по пустому двору и взмыл ввысь. За небольшим перелеском и холмом он разглядел нехорошее место, которое мечтал повидать старый Дирливангер – нагромождение каменных бараков, остатков стен, железных ворот и рельсов.
Он заложил крутой вираж в обратную сторону и вдруг лучи солнца пронзили тучи прямо перед ним, разрывая свинцовую пелену и открывая ослепительный голубой горизонт. Гусенок спикировал на знакомый домик с красной крышей и что есть мочи закричал:
- Юлька!! Я понял тебя! Я знаю, что такое Счастье!! Догоняй, нас ждет целый мир!
Два дня Сазонов провел в бесплодных поездках и попытках откровенно поговорить с местными ответственными лицами о реальном положении дел с пропавшим хозяином колхоза «Заря».
Для начала он побывал в правлении, где был послан подальше неласковым бухгалтером – единственной живой душой в неказистом домике на полпути от мехмастерской до коровников с опрятными буренками. Оборудование действительно стояло новое. Блестели хромом немецкие доильные карусели, навоз сдвигала резиновая лента-робот.
Непривычная безлюдная картина идеального зоопроизводства напомнила Сазонову великолепный «Солярис» в экранизации Тарковского, и он бы созерцал ее еще долго, завороженный порядком. Однако, внезапно появился человек в чистой зеленой спецовке и посоветовал покинуть территорию хозяйства. Культурный спортивный юноша с модной бородой пожелал счастливого пути и настойчиво проводил до ворот, попутно переговариваясь с кем-то по УКВ рации.
Любитель замысловатых речевых форм – изможденный глава поселения – принял Сазонова незамедлительно, по протекции оттаявшей Анны Сергеевны.
- Дорогой Владимир Иванович, так скать, дело это прошлое, - подергивая себя за щетинку седых усов, говорил, не глядя в глаза, - Захар, несомненно, был у нас филантроп знаменитый. Да как его найдешь, когда сам уехал?! Бытует мнение, мол, подался в капиталистические страны. Как говорится, где бананы, и дождик не капает…
- В Африку, что ли? – хмыкнул Сазонов, - Но нового-то хозяина вы знаете? Крупнейшее сельхозпредприятие, точно вам известен собственник.
- А мне зачем? – пожал плечами глава, - Людям зарплату платит, скотина на месте, поля ухожены. И не вникал даже. Ну, по бумагам, вроде – сто процентов долей у юр лица с Новгорода. А директор из Переславля, по-моему.
- Окэ, - вздохнул устало Сазонов, - это понятно. Время обеденное, товарищ глава. Я завтра уезжаю, а у меня для вас авторский подарок. Да и с меня в Москве, в Минкульте, попросят отзыв о вашей вотчине. Посему, понимая занятость, нам нужно уладить вопрос – что мне в отчете указать.
- В каком отчете? – немного испугался сторожкий начальник.
- Вы как думаете, я тут книжки детские по селам читаю? – презрительно нахмурился Сазонов, - Sancta simplicita…
- Чего? – собеседник побледнел больше обычного.
- Святая простота, говорю, - вздохнул Сазонов, - Латынь. Стыдно, мой друг. А еще опытный руководитель. Благоволите позвать из приемной моего помощника. Кстати, ваши приглашения на дерево какого-то там кота совершенно неуместны. Она в звании капитана. И награды боевые имеет, между прочим.
Молчаливая Ольга сноровисто разложила на брифинг-приставке икру, банку осьминогов, нарезанный хамон и водрузила трапецию «Hennessy».
- Я не пью, Владимир Иванович, - умоляюще и нерешительно проговорил хозяин кабинета, облизнув вставшие торчком усы.
- Бросьте паясничать! – жестко, сам любуясь собой, отрезал Сазонов. Ну, практически Бендер.
Ольга по-хозяйски распахнула форточку, прикурила черную сигариллу от сверкающего в тонких пальцах Ронсона, сквозь сизый дым прищуренными зелеными глазами снисходительно глядела на главу.
- Эльвира Карловна, - строго обратился Сазонов к ней, - Прошу вас через пять минут выйти в приемную, проводить секретаря и проследить, чтобы нам не помешали. А вы отправьте вашу подчиненную в отгул до завтрашнего дня, уважаемый руководитель. Кстати, в каком вы звании? Специальное у вас, или воинское?
- Я, простите, только срочную, - в замешательстве ответил тот, совершенно сбитый с толку, - Мне бы удостоверение ваше глянуть, если можно, так сказать…
- Что-о? – негодующе протянул Сазонов, - Вы меня совсем расстраиваете. Я у вас показания с подписью брать не собираюсь. И явку с повинной не прошу. Пока. Я ваш гость, поэтому и беседа у нас – дружеская.
Глава все же отправил секретаря домой, робко извинился перед Ольгой за предшествующее фамильярное приглашение к дереву Кота Баюна, и, вздохнув обреченно, влил в дрожащее горло «Hennessy».
- Бож-же ж мой, - качал головой с закрытыми глазами, - Солнце в груди встает, Владимир Иванович…
Как настоящий ценитель священных напитков, глава не закусывал, только нюхал прозрачный хамон.
- А носками-то как дает, честное слово! – качал головой, - Кушал я такой, знаете ли. Ну, этот коньяк осаживать не требуется, да-а-ааа…
Понимая, что поселение останется без руководителя на пару недель точно, Сазонов спешил прояснить важные ему детали.
- Дорогой вы мой, при всем уважении, - мотал бритым подбородком глава, - Вы завтра уедете, а мне тут жить. Не упомню я фамилию директора нового «Зари», да и не скажет она вам ничего. И в госреестре юридических лиц значится новый собственник – ООО-шка неведомая. Только, скажу я вам – молва идет, будто кто-то из крупных начальников колхоз прибрал. Да вам-то что?!
- Девочку жалко, пойми ты, - с досадой ответил Сазонов, - Хозяйство богатое, а она в детдоме мыкается. Но это одна сторона. А отец ее где? Убежал? Убили? Кстати, что скажешь по этому его неясному подручному, который тоже исчез? Он ведь местный?
- Как раз нет, - разводил руками глава, - Он сюда приехал лет десять от сего дня тому назад, да и сразу к Захару поступил. Помнится, рекомендовали его какие-то Захара друзья, может, москвичи? Ну, был приличный, послушный, интеллигентный. Звали его, как, погоди, его звали?! Ааа-аа-а, Дмитрий.
- Ну, и как он тут жил? Баба была у него? Вино пил, говорил о себе? Какой из себя? Участковый вообще паспорт у него видел?
- Про паспорт не знаю. Сам высокий, худой. Очки носил. Темно-русый вроде. Да бес его знает, Владимир Иванович! В полиции, наверное, есть данные. Они в розыск его тоже объявили, кажется.
День потихоньку угас. Понимая, что скудная информация у местного начальника иссякла, Сазонов распрощался с ним и недопитой бутылкой коньяка, вышел вместе с Ольгой в морозный вечер.
- Ну, Оля, тут больше ничего не выяснишь. А ты, оказывается, не совсем потеряна для Родины. Что ж, благодарю за службу. Завтра я еду в здешнюю губернию, а ты можешь лететь в Москву. Андрею передам, чтобы вручил тебе призовые. Если чем обидел, не дуйся, - Сазонов улыбнулся, слегка поддел пальцем ее подбородок, - Ты красивая, и, в общем, добрая девушка. Не совершай глупостей и будет все хорошо.
- Я с тобой поеду, - покачала головой она, - Мне в Москве делать пока нечего. Закончим с этой девочкой историю, тогда и свалю.
- Ты в своем уме? – недоуменно остановился Сазонов на полшаге, - Тут может быть такая длинная канитель, не быстро совсем. Зачем тебе это?
- Затем, - упрямо качнула она головой, - Сказала же – буду помогать.
- Идиотка! - вскипел Сазонов, - Завтра тебя в губернии посажу на самолет. Разговор окончен.
Она остановила его, уходящего, за полу плаща.
- Сазонов. Не гони меня. Я книгу твою прочитала. Которая Гусенок и Счастье. Пожалуйста, можно мне остаться?..
6
В областном центре коммунальщики завершили сезонные ремонты инженерных сетей и дорог, и в преддверии первых снегопадов город выглядел неплохо – свежий асфальт блестит мокрой змеиной кожей, голые, а кое-где еще – ярко-желтые - бульвары очистились от летней пыли, замерли умытые и малолюдные.
Сазонову нравился город, где прошло детство. Оценивая объективно, он понимал, что не хватает тут столичной скорости, события текут не спеша и с некоторым опозданием, однако к недостаткам эти особенности отнести не мог. С лихвой перекрывала суету вечерняя благодать церквей, узнаваемость улиц и личная память о далеких днях, когда деревья были большими.
Еще из района Сазонов созвонился со старым товарищем, человеком сведущим в скрытых вопросах, отдавшим долгие годы Родине в различных статусах – от бойца-пограничника до начальника подразделения федеральной службы. Нужен был совет опытного человека, пусть уже бывшего сотрудника, с которого постепенно, год за годом спадали информационные ограничения по срокам давности.
Дядя Саша коротал теперь время на даче под городом. Вдобавок к пенсии, как водится, заимел синекуру – консультанта по безопасности в крупном федеральном банке, и имел возможность проводить время по своему усмотрению.
- Вова, смотри, куда идешь! – вместо приветствия крикнул Сазонову, едва завидев его в калитке, - Я там донки начал вчера делать, да не успел. Не напутай мне, пожалуйста.
Сазонов аккуратно обошел разложенные на брусчатке двора снасти и обнял хозяина.
- Решил все принадлежности переделать, - сообщил, заключая гостя в твердые объятия, полковник. Они не виделись около года, и Сазонов с удовольствием отметил, что товарищу пенсия не во вред – по-прежнему дымит в уголке рта сигарета, глаза пронзительные и цепкие, щеки гладко выбриты. Перегаром – не пахнет.
- Неплохо устроился, дядька. И не бухаешь, похоже…
- В отличие от разных проходимцев, я человек вообще малопьющий, Вова, - заметил хозяин, - А не заезжать годами – стыдно. Опять без подарка, конечно?!
- Не, ты что, - Сазонов раскрыл чемодан, продемонстрировал пузатую бутылку «Remy Martin», - только закуски не взял.
- Пошли в оранжерею, - потер ладони полковник, - Там у меня под навесом столик. Я розы тебе покажу. Занялся давно, помнишь? Сейчас достиг совершенства, брат.
Они неторопливо пили коньяк, смотрели на идеальные розовые кусты и слушали плеск карпов в гигантском пруду дяди Саши. Будучи перфекционистом по натуре, он содержал свою дачу в образцовом виде. Даже беспородная полосатая кошка передвигалась преимущественно по мощеным дорожкам, подозрительно издалека оглядывая редкого гостя.
- А я вот делом занят. Оцени мое озеро – все сделал по науке. Обходится, правда, недешево, зато, смотри – прелесть какая!! – полковник цокал языком, - А оранжерея, да глянь, ты, черствый человек: английская конструкция. Стекла – чище хрусталя. Ну, как сам кантуешься? Ты все с Оксаной своей тормозишь?
- Где та Оксана, дядька, - отмахнулся Сазонов, - Забыл, что была такая. Время несется – не уследить. Мне и одному не грустно. Как тут наши, все живы?
- Все, да не совсем, конечно. Ваню Патефона с филармонии вот закрыли все-таки. БЭПовцы добили – пришили, мол, украл какой-то рояль, не до конца списанный, да еще по мелочи. Уехал на пару лет на поселение. Ну, ребята его греют.
Рябина у забора, вся сплошь засыпанная багровыми ягодами, приютила в ветвях целую стаю снегирей. Бойкие птицы оживляли молчаливое утро, обстоятельно выбирая из ягод семена, переговариваясь деловито.
- По твоему вопросу, вот что, Володя, - полковник покатал глоток коньяка во рту, - Тема получается не совсем простая. Давай условно поделим проблему на две части. Начнем с очевидного – с перехода прав на имущество. У самого Захара родственников в России не осталось. Далеко копать не стали – может, в Израиле и есть кто-нибудь, да сложно это. Большая группа его родственников обитала на западной Украине, корнями даже с Польши, вероятно. Всех, видимо, нацисты зачистили, концы потеряны.
Жена Кравеца не вступила в супружеское наследование, поскольку он был признан безвестно отсутствующим только через год после пропажи – не успела просто, попала в аварию. Кстати, сразу по тому ДТП – был конец декабря, дорога содержится под накатом. Слетела в карьер, возгорание. Там вопросов у криминалистов не было.
- Труп достоверно опознан, захоронен, дело закрыто, так? – Сазонов покачал головой, - Насколько мне известно, машина у нее была приличная, опыт тоже имелся.
- Вова, не усложняй, - отмахнулся дядя Саша, - Там дальше интереснее. Судьба у бабы такая, точка. Так вот, у нее – матери этой девочки – есть единственная тетка, живет в Костромской области. Опека формально установлена на ней. Тетка старая, поэтому имущественный комплекс отдан в управление трастовой конторе. Регистрация фирмы – угадай? Конечно, Москва. Дальше сложные договоры управления для иных юридических лиц. В конце цепочки – выгодоприобретатель – трастовая группа – тетка жены Кравеца – девочка из детдома. Все совершенно чисто.
- Значит, существует понятный банковский счет, где накапливается капитал ребенка, я так понимаю?
- Ну, счета может и не быть в таком смысле. Управляющая группа показывает опекуну прибыль, или убыток, дальше предлагает решения, например, иные капиталовложения, диверсификацию, оптимизацию бизнеса. Опекун, действуя добросовестно, соглашается в интересах девочки. Во всяком случае, я так думаю. Копать времени не было, уж прости.
- Значит, ты полагаешь, потихоньку колхоз рвут на части? Но я там был, работает производство. Во всяком случае, на первый взгляд.
- Что ты все с кухонным криминалом, Вова? – полковник с досадой поморщился, - Пойдем-ка к бережку, кинем поплавочку. Сейчас карпа поймаем на обед. Может, тетка доверила управление профессионалам, которые и сами зарабатывают, и капитал ребенку умножают. Тетку пробил, кстати, можешь не заниматься. Пенсионерка, контакты только с соседями, помаленьку попивает. Битая нитка.
На мостках у дяди Саши рыболовное место было оборудовано с умом. Два шезлонга, маленький столик со шкафчиком для бокалов и дежурной бутылкой, крепления для удочек.
- Продолжим, однако, самогоном, - утвердительно решил хозяин, - Мне тут сала прислали с Витебска, тает прям во рту. Шкурочку оцени - мягкая, и жевать не надо…
- Короче говоря, с твоих слов – Кравец исчез, однако, финансового мотива, в части планированного захвата, не было, - отметил вслух Сазонов, - Ну, а что по нему самому? И, потом, подручный его, непонятная фигура.
- Не спеши, торопыга, - закурил полковник, - Добрались с тобой до второй части. Вот тебе справочка, почитай. Вернешь мне назад, прямо сейчас. Я пока на словах расскажу.
В марте 201. года предприниматель Захар Кравец на автомобиле «Toyota Land Cruiser 200», принадлежащем его юридическому лицу – фирме «Заря», выехал из центральной усадьбы и отправился в областной центр. За рулем в момент выезда находился его помощник. Тут отвлекусь, вот тебе справка на этого человека.
С ксерокопии страницы на Сазонова смотрело сухое очкастое лицо с высоким лбом и ввалившимися щеками.
- Дмитрий Колокольцев, одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Уроженец города Брянска. Сведения о родителях отсутствуют. Проживал с бабкой, Ганной Ивановной Колокольцевой, ветераном педагогического труда. Окончил обычную среднюю школу, далее занимался индивидуальной трудовой деятельностью. Женат не был, детей не имеет.
- Как он попал сюда? – пожал плечами Сазонов, - Занесло с центра страны.
- Там нет второй части, в этой справочке. Не перебивай, пожалуйста. С начала девяностых годов многократно – это значит очень часто – пересекал границу страны, посещал Польшу, с целью коммерческой деятельности. Ну, дело обычное, тогда все туда утюги возили.
Потом Дмитрия потянуло на сельское хозяйство. Он организовал сельхозкооператив в деревне Брасово той же Брянской области, вел бизнес. Следующий раз мы находим его среди делегатов конференции Российского Еврейского конгресса, случайное, видимо, упоминание – тысяча девятьсот девяносто девятый год. Кстати, наш искомый Захар Кравец там не участвовал, но уже имел тогда квартиру в Москве и бизнес-контакты аграрного плана в столице, Белоруссии и Польше. Кстати, ты знаешь, что Кравец сам много раз ходил под 159 статьей нынешнего УК? Знатный был мошенник, да не о нем речь.
- Клюет, дядя Саня, - между делом заметил Сазонов.
- Твою мать!! – заорал полковник, - Чего молчишь?!
Карп сорвался, мотанул плоским телом в заросли травы. Пришлось выпить по рюмке, успокоить нервы. К полудню немного выглянуло зябкое солнце.
- Тут бы и бросить твое пустое дело, - продолжал хозяин, - пропал еврей, вместе с другом-бродягой, да и бог с ними. Что мне твоя сиротка, много таких по стране. Так нет же, Вова, - хлопнул себя звонко по ляжке,
- Брянские коллеги подкинули грязи на вентилятор. Бабушка у этого Захарова подручного оказалась с подвохом. Ганна Ивановна – по-настоящему, видимо, Константиновна – Колокольцева, дочь Анны Вениаминовны Колокольцевой. Супруги Константина Павловича Воскобойника, бургомистра Локотского самоуправления в нынешней Брянской губернии, как раз, где создал свой кооператив в деревеньке Брасово этот самый Дмитрий.
Полковник торжествующе сузил глаза, налил самогона по рюмкам.
- И вот, что теперь, Володя, с этим делать, мне в голову не приходит. Я на пенсии, полиции это все неинтересно, сам понимаешь. Просто, в совпадения я совсем не верю. Кое-что еще поискал, да немного нашлось.
Дмитрию Колокольцеву выдавались шенгенские визы, и по сей день действует заграничный паспорт, не аннулирован. Сведения о пересечении границы мне не раздобыть, уже не служу, прости. В картотеках нет данных о его участии в экстремистских или иных запрещенных организациях. В социальных сетях не зарегистрирован. Сим-карты на его имя отсутствуют. Вот такой поворот, малыш…
Сазонов встал с шезлонга, прошелся по пирсу. А как незамысловато все началось, просто банальная история, которая могла вырасти в обычную криминальную схему. Теперь и комментария быстро не подобрать, чересчур сложная выходит конструкция, аж волосы на спине шевелятся.
Полковник торжествующе вполглаза наблюдал за реакцией Сазонова, но в этот раз не сплоховал – былая реакция позволила вытащить приличного зеркального карпа.
- Вот и обед, Вовочка, - потирая руки, завопил дядя Саша, - Глянь, какой красавец!! Ты как любишь – запекать со сметаной?
- Не, - помотал головой Сазонов, - Жарить. На чугунной сковороде. В муке. Много масла, чтобы корочка была. У тебя есть белое сухое вино?!
- Дурак, что ли, - оскорбился полковник, - То в масле с корочкой, то сухое ему подавай. Рыба-то наша. Значит, обойдешься самогоном. Я пошел жарить.
- Погоди секунду, - Сазонов остановил его, пока летели мысли, - Воскобойник – это нацистский губернатор, которого партизаны прикончили?
- Отступись, Вова, по чести прошу. Это не просто коллаборационист. Это бывший солдат революции, потом идеологический антисоветчик, сумевший десятилетия водить за нос моих коллег из ОГПУ. Он выпускал манифесты, партию создавал, такого нагородил – уму непостижимо. После него возглавил эту республику Бронислав Каминский, слыхал такого? Командир 29 дивизии СС «РОНА». Вспоминай разгром Варшавского восстания, 1944 год, палач Каминский… Так вот, при Воскобойнике, пока того партизаны не зачистили, Каминский был вечным номером вторым.
Полковник положил скользкого карпа на мостки, мягко взял Сазонова под руку:
- Володя, в старые времена, да чтобы по-настоящему заниматься, немедленно доложил бы генералу. Я и теперь ребятам своим намекнул, но сам даже думать не хочу. Слишком тяжела задачка, не нашего ума дело, точно.
- Я в толк не возьму, причем тут правнук фашиста – и еврей из российской глубинки? Саня, так не бывает. После войны семьдесят лет прошло. И куда они оба делись, скажи на милость? Не договариваешь чего-то…
- Думать не хочу!! – заорал, багровея, полковник, - Заявился раз в пятилетку, и настроение мне портишь, сволочь. Ну, на тебе, напоследок, фамилию – дружок твой успешный, Руслан Михайлович Фирсов. Как раз и допроси его, в столице будешь. Зайди к нему, в Совет Федерации, и поспрашивай, как, мол, корешок твой, Захар Кравец, поживает?! Здоров ли, все ли ладно? Да напомни, как они вдвоем банк «Перспектива» десять лет назад на пару зеленых мультов шваркнули.
- Руслан в теме?! - ошеломленно проговорил Сазонов, - Я его в том году видел, на охоту на Камчатку ездили… Ты серьезно сейчас говорил? В голове не укладывается.
- Пошел. К чертовой. Матери. – раздельно произнес полковник, закурил, добавил чуть мягче, - Слушай, ты ко мне не заезжал. Я тебя не видел. Но, поскольку я человек добрый, предлагаю тебе – на ход ноги, под рыбу, глотнуть моего великолепного самогона. Может, больше не придется.
Сазонов потер виски, кивнул рассеянно:
- Самогона, конечно, хлебну. Однако, ты меня совершенно огорошил. Надо будет подумать основательно.
- А чем тебе думать-то, Вова? Ты – будто баран. А баранов только резать. Последний раз говорю – уймись. Поезжай, как ты любишь, в Ниццу. Ты же почти что Максим Горький. Ну, и подыхай там на старости лет от сифилиса на высоте чувственных наслаждений. Не лезь, придурок, в эту историю, по-человечески прошу.
- Так я, в отличие от Горького, не успел создать школу богостроительства для пролетариата ни на Капри, ни даже в Ницце. Может, удастся сделать в жизни хоть что-то стоящее?..
Полковник махнул рукой, в сердцах забыв рыбу, зашагал к дому. Карп косил с мостков на Сазонова глазом глубокого черного цвета и беззвучно шептал ему усатым ртом:
- Dum spiro – spero…
7
Сазонов вернулся в город ближе к вечеру. Ольга ждала его в гостинице, спросила чуть встревоженно:
- Все в порядке у тебя, Иваныч? Задумчивый какой-то… Пойдем ужинать, тут рядом кафе нашла, вроде нормальное.
Сазонов покачал головой, приземлился в кресло. По дороге с дачи полковника, подпрыгивая в замызганном такси, рисовал в голове возможный порядок действий.
Вариантов, на самом деле, не так много. Самый простой – забыть обо всем и ехать в Москву. И это будет очень правильно. Нет смысла искать истину, если заниматься этим не хотят даже те, кому положено. При минимальных шансах на успех, такая задачка потребует времени и денег.
Обстоятельный поиск придется начать с Брянской области, откуда родом неясный Колокольцев. Там потребуется поддержка кого-то из правоохранителей, и, обязательно, власть имущих, лучше с областной администрации. Контактов прямых нет, значит через московских друзей. Путь длинный и успех вовсе не гарантирован. Скорее всего, эта нитка ничего не даст.
Вторая зацепка – тетка жены Захара где-то в Костромской области. Это значит – запрос в органы опеки, опять же, через кого-то из начальников, чтобы узнать ее фамилию и адрес. Потом навестить немолодую пьющую женщину, которая наверняка ничего не знает… Тоже – тема мертвая.
Искать и ловить потомков нацистских преступников, при условии, что они, эти самые потомки, причастны к новым преступлениям – задача государственных спецслужб. Это первое.
Второе – где доказательства, что Колокольцев вместе с Кравецом не сгинули в каком-нибудь болоте, объезжая по проселочным дорогам колхозные поля? Или не отправились на пару заняться очередной аферой, где их, возможно, и пришили конкуренты?
Если все же принять версию о потомке коллаборациониста, пропитанном местью к недобитому нацистами еврею из северной глубинки и допустить, что Колокольцев замочил и закопал Захара, а сам умчался на краденой машине, сгинув на просторах необъятной страны, или, даже, за границей – то где его хозяева? Кто планировал и обеспечивал прикрытие этой операции, ну и для чего?
Тут напрашивается финансовый мотив – колхоз и смежные темы. Это уже ближе к делу. Исполнитель – странный брянский палач без сим-карты, но с загранпаспортом, и организатор, возможно, реализующий свой материальный интерес. Похоже на правду. Значит, вспоминая о версии со старыми делами Захара и человека из власти, последнего нужно расспросить.
Фирсов Руслан Михайлович. Друг и земляк Сазонова. Человек больших талантов и гибкого ума. Федеральный политик. Седой человек с безжалостными глазами. Да, это может быть его схема. Но только ставка мелковата. Что ему с того колхоза? Тем более, если решил убрать с дороги человека, вместе, не забыть, с женой…
- Ну, и остается главный вопрос: мне эта история – зачем? – последнюю фразу Сазонов неожиданно произнес вслух, - Помогать чужому ребенку выбраться из детдома к единственной далекой родственнице, которой дела до нее нет? Пожалуй, в детдоме-то малышке не хуже.
- Потому, что ты должен ей помочь, - Ольга обернулась к нему от высокого окна. Сазонов только обратил на нее внимание, слишком был занят мыслями по приезду. Она была в серой водолазке и узких джинсах, волосы забраны в пучок на затылке. Последний свет короткого осеннего дня выделил на ее худом лице острый маленький нос и залил глазницы черными тенями.
– Потому, что она совсем одна. Потому, что ей очень грустно, слышишь, Иваныч?
- Давно ли прониклась филантропией, Оленька? – без насмешки спросил Сазонов, - Если бы в твоей великолепной голове было поменьше сквозняка, ты бы задалась вопросом – а куда девочке потом деваться? Кто ее новая семья?
- Ты, - просто ответила Ольга, - Делать тебе нечего, деньги водятся. Вот и сделай счастливым хоть одного человека.
- Ты с ума сошла, - оторопел Сазонов, - Принеси лучше мне с бара бутылку виски, ведьма. Надо ж такое придумать!
- Только бухать и можешь, - опасливо косясь на него, девушка надевала туфли, собираясь спуститься в лобби, - Да еще книжки сочинять, в которые сам не веришь.
- Беги за бутылкой, дура!! – заорал Сазонов, - Пока я с кресла не встал. Раздухарилась, бродяга, ты погляди-ка на нее…
Она вышла из номера, через секунду приоткрыла дверь, подмигнула зеленым глазом:
- А ты спать со мной, вообще, собираешься? Ночью очень уж скучно…
Сазонов кинул в нее пустой сигаретной пачкой, но не попал.
Решение пришло на ум под утро. Как всегда, около пяти, разбудила ноющая поясница, и Сазонов, кряхтя, свесил ноги, коснулся холодного пола пятками, сгибая налитую свинцом спину. Ольга сопела рядом, бессовестно выставив в потолок голый, алебастровой белизны, бюст. Сазонов мимолетно подумал – почему же, действительно, не предаться страсти с этой девушкой? Во всем, конечно, виноват идеализм эгоиста – раз не любишь писателя беззаветной любовью, так и спи нецелованная. Только кому от этого хуже?! Вопрос без ответа.
Нужно устроить визит Руслана Михайловича в родные места. Собрать старую компанию и ехать на охоту, как в добрые давние времена. И провести охоту как раз в краях Захаровых колхозных полей, на озерных заводях, и конечно – последнюю сентябрьскую по перу. Тогда все нити сойдутся в одной точке и либо окончательно запутаются, либо распадется узелок.
Организовать охоту поручил по телефону Андрею Шеину. Сазонов замотивировал друга буйством осенних северных красок, первозданной тишиной и необходимым созерцанием засыпающего предзимнего мира.
- Супер, Владимир Иваныч!! – радостно соглашался в трубке Андрей, - Кого еще наших зовем? Давайте Руслана позову? Давно не видели.
- Можно и Руслана, - поддакнул ровным голосом Сазонов, - Поедем в сторону Прилук, на поля около Уфтюги, да ты знаешь. Только с турбазой сам договорись, у меня контактов нет.
- Конечно!! – кричал веселый Шеин, - Я еще девушек возьму, ладно? Просто для веселья, чтоб были. Вам нужно? Ааа-аа-а, с вами же Эля! Ну, как она, кстати? Хорошо себя ведет?
- Просто замечательно, - Сазонов покосился на выставившую розовый кошачий язык Ольгу, - Тогда в пятницу встречаемся прямо на базе. Руслану сам позвонишь?
- Да!! До встречи, Владимир Иваныч. Идеально вы придумали…
Гусенок никогда не водил стаю над Польшей и не видел с самого детства ни тучных галицийских нив, ни степенных дунайских вод, ни того самого плохого места.
Когда сородичи выбрали его старшим, он вспомнил Дирливангера и сказал себе – нет, я не поведу своих над гиблыми фиордами северного моря, над готическими шпилями родины предков и над теми полями, где остались осколки моего сердца.
Десятки тысяч километров пролетел Гусенок во главе клина, мчались под крыльями аравийские пески и зеленые острова Средиземноморья, грозили снежными шапками кавказские хребты, колыхались на ветру степные травы, встречала северная тундра и беломорское стылое побережье. Но нигде он не повстречал девочку, которая обещала разделить с ним его полет и его Счастье.
Каждый раз, снижаясь над сельскими домиками, над садами и огородами, отдаленно напоминающими ему меркнущую с каждым годом картинку детства, он искал среди людей девочку в пестрой косынке с худенькой, поднятой к небу рукой. Напрасный труд.
Наступало время Гусенку переселяться в мир затихших грозовых туч, подняться высоко, туда, где никогда не заходит солнце. Он был готов к этому пути, волновался лишь, что встретит там Грагаса и Линну, старого Дирливангера, но только не найдет своей Юльки. Что, если у людей отдельная страна вечного покоя?!
- Владимир Иванович, что ты хрень-то мне свою несешь вторые сутки?! – обиженно мотал головой Фирсов, - Итак башка разрывается. Все самогон твой, Андрюша виноват… Охотники, вашу мать.
- Не орите вы, ради бога, - взмолился Шеин со дна вырытого егерями загодя гусиного окопа, прикладывая к голове ледяную бутылку водки, - Мне кажется, я умру сейчас.
- Скажи еще, Руслан, что ты не в доле на Захарово наследство, понятно, через своих людей, - желчно плевал застрявшими табачными крошками Сазонов, - Хоть бы совесть имел – девчонку из детдома вытащил. Андрей, не стони, разлей помаленьку, полегчает…
- Да причем тут я к девочке этой?! – зашипел Фирсов, - Вы с ума совсем сошли!! Какое наследство? Не понимаете ни черта, так молчите!
- Так объясни, не тупее некоторых, - Сазонов проглотил холодную водку, занюхал горбушкой раскисшего в кармане хлеба, - Скажешь, так запросто исчезают два взрослых мужика вместе с машиной? А потом жена одного удачно попадает в аварию и неведомая трастовая контора гладко и без суеты ведет дела в пользу неизвестных третьих лиц?!
- Не вашего ума дело, - четко произнес Фирсов, - И не моего тоже. Совесть меня не тревожит. А для понимания скажу – Захарушка не мертвее вас. И, насколько мне известно, абсолютно доволен собственной судьбой. На этом все!
Сазонов поперхнулся хлебными крошками, кашлял долго и надсадно. В голове гудело от вчерашних возлияний, танцев ярославского коллектива молодых плясуний и практически бессонной ночи.
- Это правда, Руслан? – Владимир Иванович дернул отвернувшегося Фирсова за полу куртки, - Как это? А жена – она знала? Когда мыкалась с колхозом, погибла тоже ведь, получается из-за него… А дочка? Что же у этого человека вместо сердца?
- В жизни есть вещи, Володя, достаточно трудные, - Фирсов твердо поглядел в глаза Сазонову, - И не такие сентиментальные, как твои вирши. Потому что бывают деньги, очень большие деньги и очень большие деньги вместе с властью. Каждая из позиций имеет свою цену. Последняя – самая дорогая, как ты понимаешь…
- Гуси!! – заорал Шеин, судорожно шаря на дне окопа в поисках ружья, - Ах вы скандалисты, полоротые! Налетают, глядите!
Чудо все-таки случилось с Гусенком. Стая мчалась на юг, минуя русские хвойные леса, когда в одном из местечек, снижаясь на очередную ночевку, ему вдруг показалось странное.
На крыльце голубого длинного дома в последних лучах заката он различил детскую фигуру в темном пальто. Она смотрела вверх, слушая крики летящей стаи. Гусенок скомандовал посадку и промчался чуть ниже, чем следовало бы, едва не растеряв перья на кронах голых осин.
Девочка стояла, глядя прямо на кружащую птицу и Гусенок хотел опуститься рядом, но совсем стемнело, и он увел клин на болото.
Этой ночью он не сомкнул глаз. Шлепал по подмерзающей жиже оранжевыми лапами, беспокойно переваливался среди кочек, шипя вполголоса самому себе разные мысли вслух.
С первыми лучами он резким криком поднял стаю в воздух и мощными взмахами крыльев направился к югу, не забыв свернуть немного к голубому дому.
- Он будто снова молод, - тихо переговаривались сородичи, - Что такое с нашим вожаком? Поспеть бы за его полетом…
Солнце выкатилось в утренней дымке, заморозок убегал от лучей, освобождая жухлые заиндевевшие травинки.
Девочка стояла на крыльце и смотрела на птиц, которые приближались с востока, прикрыв ладошкой глаза от яркого рассвета. На ней не было платка, у нее вились темные волосы, заплетенные в две толстые косички. Гусенок ринулся вниз, прямо над сжатыми полями, над кронами деревьев, ниже и ниже, оставляя недоумевающий клин далеко позади.
- Моя Юлька!! – закричал Гусенок что есть сил, - я нашел тебя! И у тебя снова выросли косы!!
Гусенок не слышал грохота, не почувствовал он и боли, потому что до самого настоящего Счастья ему оставалось только два взмаха крыльев и девочка протягивала ему навстречу руки с улыбкой, лучше которой ничего не может быть на свете.
08.10.19