В это заискивающе улыбающееся перед ним утро Кабрио Летом мурлыкал под увесистый бородавками нос расширяющую кругозор фармацевтическую песенку "А'тропин бездорожья" композитора Билла Опустошевского, посвящённую хоровому движению близлежащих планет.
В ней животный мир солидаризировался с растительным в противостоянии бесшабашному человечеству и воспевалось холмистое марево всеорошающего сиреневого тумана над тамбуром вагона дальнего преследования.
Настроение Кабрио отражало годы писательского заточения карандашей в период прожигания жизни в сексуальной тесноте да не в обиде на самого себя.
В то золотое времячко, бившее кого попало по темячку, ещё не путали интимную прозорливость с превышающей средний убойный вес прожорливостью, проникновенно подкожные на 2 сантиметра пламенные речи запоминались наизусть, а наиболее ретивыми прверженцами её выучивались на антибактериальный чесночный зубок.
Теперь же безучастный ко всему оторопевший Кабрио Летом, переваливший за 90-летний рубеж, безброво подытоживал канувших в лета и приказавших долго жить неподвластные стада любовниц. Откровенно признаться их было не так уж много, как ему казалось.
Но его склонного к припискам и приувеличению это нисколько даже осколочно не огорчало.
Он знал, что скамеечные присяжные старухи у парадного подъезда дома при щедрой подачке оправдают заблудшего в трёх SOS на х...
Но Верховный Шут определённо осудит за всё им содеянное.