Жуткая сказка

Признаемся, что не оставляем намерений поработать с русскими народными сказками. Их ведь так много, масса интересных. Надо только пересказать их, по-своему. Больше всего люди любят сказки страшные. Вот мы уже выложили про медведя- людоеда («Страшная сказка»), про ведьму («Ужасная сказка»), но хотелось бы чего-то ещё, ещё ужаснее. Это в песне у Владимира Высоцкого сказано, про страшные муромские леса, где в припеве добавлялось: «Страшно, аж жуть». Вот на такую жуткую сказку мы и нацелились. Чтобы колдуны, ожившие мертвецы и прочие ужасы. Нашли-таки соответствующую сказку, называется «Бесстрашный барин». Вот с ней и будем работать. Конечно, чуть переделаем по-своему, но оставим как можно ближе к первоисточнику. Итак, поехали.
Жил-был армейский капитан Тихон Чебурашкин. Обычный человек, с самой обычной внешностью. Ну, плечи, может, чуть шире, чем у всех, голос громче, нос – картофелиной, и глаза зыркать умеет пронзительно, а так: мужик- мужиком, даром, что в сапогах, мундире и с саблей. И ещё смелый до ужаса, абсолютно ничего не боится. Вот представьте себе любой кошмар и будьте уверены, что Чебурашкин его не испугается, а – наоборот – штурмом пойдёт и победит. Он и капитаном сделался через свою смелость. Слышали поговорку, что, мол, смелость – города берёт. Так она про Чебурашкина и сложена была. Только потом его личность из той приговорки вычистили по разным куртуазным причинам. Ну, это уже другая история.
Всем был хорош капитан Чебурашкин, вот только один недостаток у него имелся: был он азартен и как за карты сядет, остановиться не может и даже, бывало, проигрывался до нитки. Но потом снова подвигами своими добра наживал и имущества. Так и жил. Но вот ведь оказия какая: сел играть в карты с командиром части, главным полковником и …. Проигрался. Ну, подчистую. Хотел отыграться и – снова проиграл. Вскочил тогда капитан Чебурашкин да как начал выражаться, все аж остолбенели. Это так Чебурашкин своё горе выражал. А главный полковник поднялся – усы дыбом – и спрашивает капитана:
– В чей адрес предназначены данные выражения?
– В чей адрес, – продолжал возмущаться капитан, чувствуя полное отчаяние и безысходность, – тот и услышит.
– Ну, – медленно начал багроветь лицом главный полковник, – я услышал, и – что?
Только сейчас понял бедняга Чебурашкин, что не совсем правильно выразился, но не идти же на попятный столь героическому капитану. Он ведь, как сами помните, не боялся ничего.
– Имеющий уши, да услышит, – ни к селу, ни к городу заявил капитан.
– Да ты, я вижу, – загрохотал голосом главный полковник, – совсем ума лишился! Плати проигрыш, а потом с тобой решать будем, как дальше нам быть.
Всё, что у него было, Чебурашкин из карманов вынул, ещё кое-что в каптёрке хранилось, чуток друзья отдали, будто долги вернули. Но всё равно этого было слишком мало, уж слишком высоки были ставки.
– Что делать будем? – грозно спросил главный полковник. – Карточный долг есть долг чести. Чести тебя лишать будем, офицерской.
– Я отдам всё, – прятал глаза, глядя в сторону, капитан Чебурашкин, – обязательно всё верну, да ещё и с процентами.
– Конечно, – согласился главный полковник, – за излишнюю словесную выразительность.
– Вот как в бой пойдём, – приободрился капитан, – после и верну всё. Лично атаку возглавлю. Всё самолично проведу. Добычи ожидается вволю. Должно хватить, чтобы с долгами рассчитаться.
– А вот тут я сомневаться буду, – ехидно заухмылялся главный полковник. – Чтобы атаку возглавить, надо в армии состоять, да ещё и на командирских должностях. А ты, Чебурашкин, с долгами рассчитаться не можешь, честь офицерскую испачкал. Через то перестал ты офицером быть. Пусть пока временно, до исправления сих досадных промахом. С долгами рассчитаешься, можешь снова офицерские эполеты надеть. А пока что, такая вот штука, придётся бывшему капитану отставку просить в силу имеющихся обстоятельств. Так что, Чебурашкин, запомни: утром долг принесёшь, днём получишь эполеты, днём деньги будут – вечером эполеты, вечером – долг, ночью эполеты и так далее в орфографической прогрессии. Тенденции ясны? – и ещё ехиднее улыбается.
– Ясны, – чуть не скрежещет зубами Чебурашкин. Он-то надеялся отсрочку получить до-после боя, но уж очень он главного полковника своими словесными придумствованиями раздражил.        
Своею рукою Чебурашкин написал заявление об отставке с должности и из армии. Главный полковник издевательски предложил формулировку: по собственному желанию.
– Бумагу сию я пока придержу, – заявил обидчик, грозно топорща усы, – до получения с тебя, гражданин Чебурашкин, долга полностью, само собой – с процентами за испытываемые мною моральные страдания за попрание офицерской чести. А ты поспеши денежки-то найти, я ведь долго ждать не стану, запущу официальные механизмы, в розыск на тебя подадим. Вон и свидетелей сколько. Тогда ты окончательно офицерской должности лишишься, да и под следствие угодишь, а статьи для тебя всегда найдутся. Нет безвинных людей, а есть недогляд следственных служб.
Вот так, одномоментно и неожиданно доблестный капитан Чебурашкин перестал быть капитаном, а сделался гражданским лицом, отставником, да ещё и нищим. Всё у него в счёт долга забрали, осталось только исподнее, да сапоги, да сабля, которую главный полковник решил ему оставить как шутку и издевательство. Неожиданно к Чебурашкину решил присоединиться его ординарец, Фомка, фамилию которого не помнил никто и даже будто бы сам Фомка. Звали его чаще всего «Эй, ты!», так что фамилия ему была без надобности. Чебурашкин от такой преданности чуть не прослезился, но виду не подал, лишь на Фомку грозно зыркнул глазами. Так они и вышли за пределы полка, оставив позади полковые казармы и полевую кухню, где как раз что-то вкусно готовилось.
– Куда пойдём, господин капитан? – спросил Фомка, глядя командиру в глаза.
– Отставить с капитаном, – хмуро приказал Чебурашкин. – Временно. До особого распоряжения. Называй меня барином.
А сам хмуро в сторону смотрит. И не видит, как Фомка ухмыляется, потому как доподлинно знает, что никакой Чебурашкин не барин, а делал он горшки и кринки, до того, как его в  армию забрали, и был он обычным гончаром, пробившимся в капитаны за счёт своего бесстрашия. Но, надо сказать, что Фомке было служить офицерским ординарцем всё же  легче, чем в общем строю в штыковую атаку идти. Вот уж чего-чего, а этого Фомке никак не улыбалось, и потому он был готов отправиться за Чебурашкиным даже в изгнание.
– Опять же спрошу, барин, – не желал успокаиваться Фомка, – куда же мы сейчас пойдём?
– Куда? Куда глаза глядят.
Если честно, так глаза глядели в сторону кухни, откуда столь призывно доносились ароматы. Армейские кушанья не отличаются изысками и дивными вкусовыми излишествами, хотя готовили сытно и кормили исправно, если, конечно, не проходила войсковая кампания. Тогда питались сухпайками и не всегда по расписанию. Высказывание «Война войной, а обед по расписанию» было признано вредоносной акцией вражеской пропаганды. Солдатам частенько приходилось договариваться со своим желудком, просверливая шилом дополнительную дырку в ремне.
Вышли оба бедолаги за ворота полка и отправились по дороге. Это и называется: «куда глаза глядят». Тихон Чебурашкин обдумывал мысль, как можно связаться с потенциальным противником и удачно сторговать ему Главную Военную Тайну по завышенным ценам. Он ведь сейчас не армейский чин и верность долгу соблюдать не обязан, а удачно проданная  Военная Тайна, а уж тем более – Главная, позволила бы вернуться в штат, и не в какой-то там Техас, а в родной полк, где можно доблестно продолжить военную службу, уже зарёкшись садиться за ломберный столик. Только за обеденный.
– Только за обеденный, – вслух повторил Чебурашкин понравившуюся мысль.
– Что вы, барин, говорите? – насторожился Фомка.
– Ты давай не отвлекайся, – прикрикнул на ординарца Чебурашкин. – Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг.
– Ать-два, горе не беда, – вторил бывшему командиру ординарец.
Известно, что в армии в столовую ходят строем и поют ритуальную строевую песню, чтобы правильно вырабатывался желудочный сок, что очень полезно перед обедом. Просто будем считать, что столовая находится в отдалении и маршировать до неё долго, до обидного долго.
Шли они так, шагали, а столовой всё не было, и не только столовой, но и вообще ничего. Один только лес кругом, который чередовался с лугами, полями или полянами. И хоть бы какой огородик на пути встретился, или сад с яблонями, грушами, черешнями, много чем. Но ведь ничего не было. Досада какая! И поворачивать нельзя: примета плохая. Понял Чебурашкин, что надо было поход переместить на завтра. Не его сегодня день. Такой день называется днём наивысшего напряжения, когда организм воспринимает всякую дрянь: геомагнитные волнения, атмосферные явления, собственное волнительное состояние; в этот день всё воспринимается с удвоенной силой и делаются неадекватные выводы. В такой день в бой идти не рекомендуется, равно как и садиться за карточный столик. Чебурашкин этому не придал значения и теперь пожинал соответствующие плоды. Фомку интересовали проблемы иного свойства.
– Поросёнка лучше брать молочного и запекать его, посыпав тмином и майораном. Внутрь поросёнка надобно поместить гречневую кашу. К поросёнку хорошо подойдёт свежая редиска, которую надобно натереть на тёрке и перемешать с мелко нарубленным хреном. Ещё хорошо отварить молодой картошечки, посыпать её солью, совсем немного, и укропчиком, а сверху полить льняным маслицем. Оно слегка горчит и на кровь положительно воздействует. Ещё хороши блины, испечённые на крупной сковороде, чтобы было удобно туда заворачивать начинку из рубленных варёных яиц с маслом, или паюсной икры, или нежного гусиного паштета. К этому можно подать свежесваренного пива, и чтобы сверху была шапка из пены. Пена должна чуть свисать через край кружки и стекать по стенке крупными каплями. На отдельную тарелку надо положить мелких пупырчатых огурчиков, маринованных, называемых пикулями, которые можно брать в рот целиком и смачно хрустеть ими, закусывая горилку, настоянную на меду и перцах …
– Ах ты, зараза!!
Чебурашкин дал Фомке крепкого подзатыльника, от чего ординарец едва устоял на ногах.
– Ты чего это … барин?
– И так живот подвело, а ты тут ещё издеваешься!
– Так если поесть нечего, так хотя бы помечтать об этом. Мы всегда так делали, на биваке.
– Хочешь мечтать – мечтай, но про себя.
– Я про себя и мечтаю, – с обидой ответил Фомка, – как я, сам, обедаю. Я там, в своих мечтах, и с вами делюсь.
– Тогда делай это не вслух.
И снова они пошли дальше, но в унылой тишине. Конечно, в лесу пищали птицы. Считается, что это они поют, но Чебурашкину казалось, что и птицы над ним издеваются, высмеивают всячески его сегодняшние неудачи и падение едва ли не на дно жизни.
– Даже в тюрьме сейчас даёт макароны, – предположил Фомка, который кроме как об утробе своей и думать ничего не умел.
– Не хлебом единым сыт человек, – заявил ему отставленный капитан.
– А чем ещё? – поинтересовался не отставленный ординарец.
– Сам должен понимать, не маленький и, кстати сказать, это обязанность денщика – заниматься нуждами офицера.
– Так то - офицера, – выкобенился Фомка, за что получил затрещину.
И снова шли дальше молча. Время от времени Фомка бормотал, мол, слышит ухо, что не сыто брюхо, то есть продолжал вести себя вызывающе. Но Чебурашкин решил волю нервам не  давать, памятуя, какой сегодня выдающийся по вредности день.
Вдруг впереди показалась избушка. Ничего себе избушка. Не то что уж совсем старая и прогнившая. Очень даже перспективная избушка, в том смысле, что вполне могла оказаться и жилой, а значит – появилась перспектива отобедать, да и поужинать заодно, потому как за всеми дневными хлопотами и коловращениями день клонился к закату, к большому облегчению Чебурашкина: следующий день мог оказаться диаметрально удачливым.
– Хозяева! Есть кто дома? – дружелюбно спросил бывший капитан, но ему никто не ответил.
Фомка принялся стучать в дверь кулаком, а потом и вовсе начал долбить каблуком сапога. И вот тогда дверь, скрипнув, отворилась. Судя по звуку, это был очень пронзительный и зловещий скрип. Но наши бедолага на эти особенности не обратили никакого внимания. У них у самих неприятностей – хоть отбавляй. Но внутри оказалось …
Внутри, в центре горницы стоял стол, накрытый льняной скатёркой, и на нём стояли чашки, миски, тарелки, заполненные до краёв различной снедью. Стояло и несколько бутылок с вином и водкой. Знаете, говорят, что путники, заблудившиеся в жарких песках пустыни, в самые напряжённые моменты наблюдают явление, называемой фата- моргана, или –  по-научному – мираж, когда видится оазис с пальмами, идущий караван или пруд, заросший тростником. Путники бросаются к увиденному, но перед ними расплывается марево, и тают последние силы и надежды. Но то – жаркая иссушающая пустыня, а здесь – обычная с виду изба. Оба товарища замерли, глядя на стол изобилия. Потом они увидели ещё кое-что. Чуть дальше стояли две сдвинутые вместе лавки и на них был поставлен гроб с лежавшим в нём человеком. Человек этот вовсе не спал там причудливым образом. Он явно был мёртв!
Другие бы испугались на месте наших знакомцев, но не такие они были. Капитан Чебурашкин так и вовсе ничего не боялся, а что касается Фомки, то он … видел только накрытый стол.
– О, это я удачно зашёл, – громко заявил Чебурашкин, чтобы его слышали, если здесь кто находится, и решительно уселся за стол.
– Мы, – подтвердил Фомка, – мы зашли.
Они оба устроились за столом и, не обращая внимания на покойника, лежавшего от них в двух шагах, принялись стремительно уписывать снедь, которая была приготовлена как будто специально для них. Не для мертвеца ведь, в самом-то деле. Неужели столь сложный по неприятностям день перестал на них воздействовать? Пока они предаются радостям жизни, давайте немного отвлечёмся и посмотрим, что же за человек лежит в деревянном одре. Посмотрим на него в перспективности. 
Дистиллярий Погибалец когда-то входил в общину Моравских братьев и испытывал склонность к занятиям науками. Его привлекали опыты известных алхимиков, и он бредил трансмутацией металлов и других элементов, мечтая создать Философский камень и научиться преображать свинец в золото. В общем-то, понятные стремления. Привлекали молодого человека и некоторые вопросы медицинского свойства. Он даже проводил хирургические операции, основываясь исключительно собственными ощущениями «как надо делать». Далеко не все эти врачевания кончились добром и немало пациентов отдали Богу душу. Вот тогда Дистиллярий и получил свою благозвучную фамилию. Занимаясь то алхимией, то медициной, Дистиллярий перебирался из одного города в другой. От Моравских братьев он со временем отдалился, хотя те были связаны с науками. Ян Благослав, Ян Амос Коменский были из их числа. А Дистиллярий связался с Кащеем, то есть тогда это был Тарас Кащенко, а Кащеем было его прозвище. Тарас тоже причислял себя к медикам и занимался болезнями человеческой души и всё, что связано с головой, то есть с мозгом. На этой медицинской стезе и сошлись эти два человека. Тарас умел воздействовать на людей, применяя разные приёмы психологии, перемежая их гипнозом и механизмами суггестии. И ещё у него были мысли о существенном продлении срока жизни, экспериментируя с живой и мёртвой водой. Да-да, это были те самые живая и мёртвая вода, с помощью которых лекари древности умели врачевать почти любые болезни, вытаскивая своих пациентов едва ли не с того света. Вот этой идеей и вдохновился Тарас. Он даже умудрился убедить Дистиллярия, что они друзья «по гроб жизни», и тот выделил нужные жидкости, применяя разные вещества и методы. Потом Дистиллярий начал экспериментировать, находя нужный состав соединения этих противоположностей. Лекари древности применением мёртвой воды запускали процессы регенерации, когда восстанавливались самые поражённые органы, но организм был мёртв, потому как не выдерживала иммунная система, предназначенная как раз против таких воздействий. Но потом применялась вода живая и организм реанимировался. Довольно несложный и действенный метод, вот только методика эта была забыта. Кто-то специально изъял этот метод из оборота и даже памяти. А вот Дистиллярий умудрился всё восстановить, и Тарас предложил новое средство испытать на нём. Метод был в том, что Дистиллярий умудрился соединить живую и мёртвую воду вместе, применяя некий нейтрализатор, сохраняющий регенерирующее свойство одной части и оживляющее другого снадобья. Дистиллярий хотел назвать новое средство Эликсириумом, и стать новым Эскулапом. Вот только появился побочный эффект: тело пациента высохло и члены почти потеряли мускульную основу; кожа обтягивала кожу на костях и черепе, а румянец заменился бледностью. Тарас очень даже любил представительниц женского пола, но в новом своём обличии те его всячески избегали. И что обидно, во всём прочем Эликсириум не подвёл: Тарас перестал болеть и организм больше не старел. Всё бы хорошо, но вот внешний вид … Над препаратом надо было продолжать работу. К тому времени у Тараса вконец испортился характер. Если раньше он во всём поддерживал Дистиллярия и помогал ему (Тарас оказался ещё и талантливым финансистом, проведя ряд операций и сказочно разбогатев на этом), то теперь он всё чаще оставался сварливым и угрюмым, обвиняя товарища, что тот нарочно испортил ему жизнь. Как-то даже, испытывая сильную депрессию, Тарас хотел покончить с собой, но … у него ничего не получилось – организм восстанавливал себя сам. И Тарас … нет, теперь уже Кащей, ибо Тараса больше уже не было. И Кащей решил уничтожить своего «отравителя». А Дистиллярий всё глубже погружался в те дебри, которые уже и не были наукой, а скорее их можно числить магией. Знаете, всё развивается поступательно, в том числе и науки. Науки бывают практические, а бывают и теоретические, где действуют понятия абстрактные. Вот оттуда и извлекаются те умения, которые нельзя изучать практически. Оказывается, что словесные формулы не менее эффективны, чем формулы математические, физические, химические и прочие. Оказалось, что энергетика человека заставляет действовать словесные формулы непосредственно, физически. А ведь это и есть первооснова магии контактной. И, когда Кащей возжелал уничтожить своего бывшего партнёра, Дистиллярий сумел защитить себя. Мало того, он создал катализатор, который разъединяет воду живую и воду мёртвую, которая содержалась в кровеносной системе Кащея и сообщил тому, что готов пустить своё средство в дело, если на него снова нападут. Кащей вынужден был отступить. Вы подумаете, что Дистиллярий торжествовал победу? Вовсе нет. Погибалец понимал, что Кащей сделался настолько влиятельным и могущественным, что может совладать со своим бывшим партнёром, что на то у него имеются средства и методы. И тогда Дистиллярий решил исчезнуть. Вовсе исчезнуть. Умереть. Но не насовсем. Временно. Используя свои наработанные опыты, он употребил мёртвую воду, соединив её с живой, но задействовав замедлители, им разработанные. То есть Погибалец был мёртв, но определённое время, а потом он поднимался и мог действовать. При этом по всем параметрам он оставался мёртвым. Его не могли найти по признакам людей живущих. Сам же Погибалец рассчитывал, что Кащей решит, что его соперник признал поражение и оставил этот мир. Вот тогда Погибалец появится снова, но сделается уже совсем другим человеком. Между прочим, это очень сложно – умереть и остаться прежним. Как пример, можно вспомнить изменения в личности Тараса Кащенко, который абсолютно не был тождественным Кащею. У них даже отпечатки пальцев были иные, что уж говорить об идентичности поля ментального, что делается с души. Всё это Погибалец ощутил на себя, когда сам он поменялся весь, как личность и как специалист. Теперь для него стало чуждо понятие этики. Вот так вот, дойдя до определённых пределов вопросов этики, сама личность претерпевает нравственные изменения и даже физиологически, если дело зашло настолько далеко и глубоко, как у Погибалца. Теперь это был уже и не человек, а монстр. Прежде, чем пройти завершающую стадию своего метаморфоза, Погибалец постарался забраться подальше, затеряться в отдалённых землях, откуда бы не могла дойти о нём весть до Кащея. Получилось так, что это место оказалось неподалёку от того полка, где служил капитан Чебурашкин, столь неудачно сыгравший в карты. И теперь Погибалец, или просто колдун (как его называли сейчас) лежал в гробу в затерянной в лесу избушки и ждал ночного часа, когда переставал действовать замедлитель в крови и живая вода возвращала колдуна к жизни, к подобию жизни. Когда-то Погибалец планировал, что времени бодрствования для него окажется достаточно, чтобы завершить работу и вернуть себя в мир обычных людей. Только вот парадокс: теперь Погибалец перестал быть обычным человеком (как и Кащей) и на многие вещи он теперь смотрел по-другому. Теперь это был не учёный, да и не человек даже, а сумеречное создание, да ещё вооружённое магическими силами. Теперь колдуну (Погибальцу) нравилось питаться страхами обычных людей. Страх, это сильное физическое энергетическое поле, которое способно насытить монстра. А если этот страх сильный, который до смерти, до разрыва сердечной аорты, то такой страх переходит в разряд изысканных. Жители ближайших деревень, пытавшихся убить колдуна, и всякий раз безуспешно, предпочитали кормить и поить его, а то и жертвовать домашней зверушкой, чтобы как-то сдерживать монстра от кровавых человеческих жертв. И вот в эту самую избушку заглянули два усталых и голодных путника.
– Жить хорошо, – сообщил своему ординарцу Чебурашкин.
– А хорошо жить ещё лучше, – подтвердил Фомка.
Кстати сказать, этот короткий монолог потом повторили в одной замечательной комедии. А наши герои почувствовали, что всех их неприятности начинают заканчиваться (не правда ли, звучит это на редкость парадоксально?), и что впереди грядёт их возвращение к себе в полк, и что главный полковник, который осерчал на капитана, наверняка уже жалеет, что самый бесстрашный офицер столь бесславно покинул расположение полка. Наверняка, он уже готов всё отыграть назад. И оба военных, по этому случаю раскрыли последнюю бутылку и разлили её по кубкам, подняв чаши за здравие и что хорошо всё то, что хорошо заканчивается. И вдруг …
Вдруг!..
Вдруг покойник задвигался, сел в своём гробу и открыл глаза. Только теперь оба путника взглянули на него внимательней. До того их внимание привлекал исключительно накрытый стол. Мертвецы, скажем вам, не самое приглядное зрелище. Обычно люди бывают румяные загорелые, мускулистые, пышущие здоровьем, или даже не спортивного сложения, но жизнь присутствует в их телах морганьем, рефлекторным подёргиванием, мимикой, даже причёсками. Иное дело – мёртвое тело. После того, как остановившееся сердце перестаёт качать по сосудам кровь, тело становится бледным, а местами – землистым, кожа обвисает неприятными складками, появляется одутловатость. Какое-то время продолжают расти волосы, неприятными спутанными космами, также растут ногти, приобретая желтоватый оттенок. И всё это присутствовало у покойника, который сел в гробу. Открытые глаза почти не имели радужки. Они казались белыми шариками, как от игры в пинг-понг, словно эти шарики вставили в глазницы.
Протянув руки к столу, мертвец начал по нему шарить, стараясь нащупать там ту еду, которой стол был сервирован. Признаться, всего там было поставлено в изобилии. Бедные деревенские жители постарались откупиться от колдуна, снабжая его продуктами и питьём, чтобы колдун не приходил к ним в деревни. Это было у них такое подобие договора. И самому Погибальцу не хотелось бы привлекать к себе ненужного внимания. Но, перейдя некую некромантскую грань, Погибалец поменял и свои мотивации, стремления, да и весь характер. Теперь это был совершенно другой человек, если его можно было считать человеком.
Фомка вскочил на ноги. Побледнев лицом, он открывал и закрывал рот, словно задыхался или пытался что-то сказать, но слова выговорить не получалось. Капитан же (бывший капитан) Чебурашкин не подал виду, что его что-то удивило или напугало. Он продолжал жевать коврижку, меланхолично разглядывая, как трясущиеся руки ощупывают пустые плошки. Колдун начал дёргать головой и ворочать одутловатой шеей.
– Что, брат, – ухмыльнулся Чебурашкин, – головой трясёшь? Никак, выспался? Да и долго ли ты спал?
Колдун вдруг перестал двигать руками и уставился прямо на капитана. Руководствовался ли он голосом, либо видел говорящего с ним? Было крайне жутко видеть мертвеца, сидящего в гробу, который пристально разглядывал человека. Но Чебурашкин полностью оправдывал свой имидж отчаянного храбреца. Он сидел и даже покачивался на лавке, которая под ним едва слышно поскрипывала, и продолжал говорить по адресу мертвеца:
– Эх, земляк, ты, верно, есть хочешь? Так извиняй нас, поели мы тут всё и выпили, за своё здоровье. Тебе-то желать здоровья уже смысла нет. Но, если бы мы знали, что ты вот так поднимешься, то непременно уважили бы тебя – оставили малость, да и выпить бы нашлось.
Мертвец шевельнул губами, а потом издал страшный вопль, вместивший в себя недовольство, гнев и угрозу.
– Мамочки … – прошептал невнятно Фомка и, закатив глаза, завалился в обморок.
Да-а, бывает и такое. Это мы не об ожившем мертвеце, а о солдате, отличающемся трусливым нравом. Собственно говоря, потому Фомка и записался в ординарцы, потому как штыковая атака очень уж его не прельщала, а вот дела хозяйственного свойства были ему по нраву. Почистить там что, постирать, зашить, принести, подать, посторожить. Ну, и так далее. И радовался Фомка такой службе, которая была не так уж и опасна, да и необременительна. Но вот в этот раз он попал конкретно. Поэтому и труса отпраздновал. И такая от него пошла волна страха и даже ужаса, что вселила в Погибальца необходимые силы. Колдун одним прыжком выскочил из своего гроба и протянул руки, чтобы вцепиться в горло неустрашимого путника.
– Ну, это уже другое дело, – с удовлетворением произнёс Чебурашкин.
Быть простым путником, это одно, но быть солдатом, это уже две большие разницы. И если в жизни обычного человека Чебурашкин разбирался слабовато, то в военных делах он не просто собаку съел, а достиг известных высот. Воинские науки он познавал охотно и качественно.
Отодвинувшись немного в сторону, Чебурашкин ударил кулаком в бок мертвецу, тут же повернулся боком и вдарил локтем. Такое приложение сил гарантированно сбивало человека с ног. Живого человека. Но, наверное, с мёртвыми надо было действовать иначе. Чебурашкину показалось, что бил он не человеческое тело, а мешок, наполненный мокрым песком. Он ушиб свою руку, локоть, а покойник только отступил на шажок назад, но тут же снова двинулся к нему, утробно завывая.
«И хорошо, что Фомка из строя выбыл. Так он хоть под ногами не мешается. Паника в бою, есть последнее дело».
Чебурашкин говорил молча, сам для себя, ни на мгновение не останавливаясь. Мертвец, который недавно колодой лежал в «домовине», оказался на редкость проворным и нападал не зная усталости, пространства же для манёвра в избе было недостаточно. Потому сражения обычно и устраивают на поле («поле боя»), что там есть где развернуться. Изловчившись, капитан вынул саблю и проткнул (насквозь!) своего противника. По всем законам военных действий тот должен был пасть. А если он и так уже был павший?
Сабля с хрустом вошла в тело, а конец сабли вылез из спины на полторы ладони. Колдун очутился рядом с капитаном и тут же вцепился тому в горло. Только такой бесстрашный человек, как Чебурашкин, мог в этой ситуации найти выход. Он устремился вперёд и толкал мертвеца, пока тот не упёрся в лавку, а потом они оба повалились. Колдун выпустил Чебурашкина и начал ворочаться, шаря вокруг руками, исторгая при этом ужасные звуки, которые обычно не произносит человеческое горло. Это было как рычание медведя или иного очень злобного хищника.
Доблестный капитан откатился в сторону и наконец-то перевёл дух. Злобное чудовище питалось страхом. Хорошую порцию колдун получил от Фомки, который валялся на полу. Но от второго противника добавочного питания не получилось, и теперь мертвец силился подняться, ворочаясь посередине горницы. Тут Чебурашкин заметил, что сейчас покойник дотянется до его ординарца и вцепится в него. Надо было срочно спасать товарища.
Прыгнуть вперёд было делом одного мгновения. «Не думай о секундах свысока», – мелькнула в голове странная мысль. Чебурашкин вцепился в Фомку и потащил его назад, где была дверь на улицу (хотя никакой улицы там, снаружи, и не было). Ординарец коротко застонал и открыл глаза, увидав своего товарища.
– А, Тихон … то есть барин. А мне такой страшный сон приснился, просто ужас. И где это я так набрался? Будто нас из полка вытурили, и пошли мы, ветром палимые, а потом дом увидели, а в нём … а в нём …
– Мертвец в нём, – зло отмахнулся от товарища Чебурашкин. – Чем болтать, уж лучше бы ты сам двигался, а то вон он, совсем рядом.
– Кто, барин? – слабым голосом спросил слуга.
– Да покойник этот, собачий сын, надоел уже.
Фомка, бедняга, голову повернул и его кошмар нашёл своё воплощение. Мертвец был самый что ни на есть натуральный, и тянул к нему руку, с длинными жёлтыми ногтями, да что там – когтями! Фомка снова начал закатывать глаза.
– Я тебе!! – заорал Чебурашкин на своего пугливого ординарца. – Дверь!
– Чего – дверь? – вытаращил глаза слуга, словно опасался, что новые покойники теперь полезут через дверь и надо всеми силами её держать.
– Растворяй!!
– А … а … – не мог уразуметь Фомка.
– Растворяй, сволочь!!!
Между прочим, если подчинённый впадает панику, то стоит начальнику начать гневаться, то паника как-то сразу заканчивается, а подчинённый выполняет то, что от него требуется. Странная психологическая коллизия, но она исправно действует. Фомка мигом вскочил и распахнул дверь, которая была плотно затворена. Видимо, одновременно с этим ординарец продолжал бояться и этот его страх отразился на колдуне. Тот сразу оказался на ногах, издал ещё  более ужасающий вопль и прыгнул на Чебурашкина. Доблестный офицер встретил его грудью, уцепился за нападающего руками и вдруг сам повалился назад, выставив вперёд ногу, а когда мертвец на это ногу наткнулся, нанёс второй ногой столь сильный удар, что  колдун вылетел из горницы, покатившись кубарем. Без промедления офицер вскочил на ноги и успел закрыть дверь до того, как к ней кинулся мертвец.
Хорошо, что на двери предусмотрительно имелся крепкий засов. Чебурашкин замкнул дверь и только тогда с удовлетворением остановился. В горнице царил полный разгром: стол был сдвинут, вся посуда с него попадала на пол и побилась в дребезги, а лавки валялись кверху ножками. Всё остальное тоже было повреждено. Видимо, их поединок с мёртвым колдуном продолжался чуть больше тех мгновений, какие вспоминал храбрец. У порога лежал Фомка, испытавший непереносимый ужас. Даже сейчас, пребывая в обмороке, он имел плаксивый вид.
Дверь содрогнулась от удара, потом последовал новый толчок. Мертвец желал вернуться в дом и делал всё новые и новые к тому попытки. Чебурашкин начал приводить комнату в порядок. Он поставил на место одну лавку, потом другую, поднял и прислонил к стене пустой гроб. Дверь продолжала содрогаться от сильных ударов, словно мертвец где раздобыл таран.
– Если долго мучиться, – мурлыкал под нос офицер, – что-нибудь получится.
Под ногами скрипели осколки и черепки от сломанной посуды. Чебурашкин принялся разглядывать порванный рукав мундира. Эти покойники, они такие несносные. Прибирай потом после них. В то время как слуга непозволительно отдыхает.
– Фомка! Долго ты ещё дрыхнуть собираешься?
Постанывая и жалуясь на горькую судьбину, Фомка поднялся на ноги. Чебурашкин приказал ему навести здесь порядок. Это было делом привычным, и ординарец принялся за работу. Он нашёл за печью метлу и принялся сгребать осколки в угол. Потом расставил всё так, словно не происходило здесь разгрома. Но, видимо, он продолжал бояться, потому как за дверью мертвец начал бушевать и рычать самим зверским образом.
– Прибрался? – грозно спросил Чебурашкин. – Садись, в карты играть будем. Всё равно ведь не уснём. Уж больно сосед неуёмный попался.
И они сыграли. И ещё раз сыграли. И ещё. В вист. В покер В преферанс. В винт. В кинга. Расписали пульку. Мало ли игр карточных, азартных, и тем они азартнее, чем больше покойник за дверью лютует. Кажется, зарядившись страхами слуги, он начал грызть дверь, которая аж содрогалась от напора. Фомка всё это слышал, дрожал и всё чаще ошибался. Что же касается Чебурашкина, так тот от всего начал получать удовольствие. Он себя показал настоящим героем, а теперь видел, что и удача в игре осталась на его стороне. А Фомка с тревогой слушал, как жалобно поскрипывает дверь, которую разрушал снаружи мертвец, не желающий покоиться в земле. Оттого мертвецы и зовутся покойниками, что для них вечный покой уже наступил. Но, как оказалось, не для всех, ох, не для всех.
Так наши знакомые за ночь глаз и не сомкнули, слушая, как за дверью бесится их мёртвый противник. Но потом наступил рассвет, где-то пропели петухи, а период бодрствования у колдуна закончился. Это сам Погибалец так устроил, что утром запускается та часть его крови, в которой растворена мёртвая вода, имеющая регенерирующие свойства. Он упал и оцепенел, как это полагается мёртвым телам. А путники всё прислушивались: не ловушка ли, не хитрость ли это колдуна. И показалось им, что действительно что-то снаружи происходит. То ли говорит там кто тихо, то ли ходят. Чебурашкин долго медлить не привык, по старой привычке взял саблю в руку, тихонько засов отодвинул, а потом как выскочит наружу, да как закричит: «Даёшь!!».
Это он так в бой обычно ходил.
Снаружи, действительно, несколько мужиков на подводе приехали, рядом с домом остановились, хотели внутрь зайти, да на труп наткнулись, да принялись обсуждать, что тут было да как поступить. Кто виноват? И что делать? В это время Чебурашкин и пошёл на них в атаку. Ясно дело, что мужики напугались так, что взяли ноги в руки и утекли столь проворно, что и про лошадь не вспомнили. Остались наши герои с трофеем, то есть с телегой, запряжённой лошадью.
– Чего это они? – спросил у капитана слуга.
– Думаю, – глубокомысленно ответил тот, – что это были местные жители, которые подкармливали своего мертвеца, чтобы он всю округу не разорял. А что? Понятные мотивы.
– А мы что делать будем?
– По крайней мере, здесь нам делать нечего, и потому пойдём дальше.
– А лошадь?
– С собой возьмём. Пехотой мы уже были. Пора переходить в кавалерию. А этот трофей мы честно завоевали. А чтобы местным жителям обидно не было, заберём этого беспокойного покойника с собой. Мы-то с ним научились справляться, а этим бедолагам приходилось под него подстраиваться. Не знаю уж, долго ли он досаждал им. Пора их от этой обузы освободить. А что с ним мы сделаем, так по пути обсудим.
Так и поступили: бросили тело на телегу, чуть соломкой припорошили, чтобы лошадь (и Фомка) не пугались. И тронулись с места. Конными-то путешествовать гораздо сподручнее. Теперь и слуга от мыслей своих отвлёкся. Его Чебурашкин заставил лошадью править. Управление, оно вещь дюже ответственная.  Сам же капитан размышлял, где ему денег раздобыть, чтобы с долгом рассчитаться, потому как без армии он себя и не мыслил. Где ещё может применить себя человек, смелый, но, кроме этого, делать ничего не научившийся? Проблема ведь, как считаете?
Размышлял капитан, да прикидывал всячески, да и задремал. Да и понятно: ночь почитай всю глаз не смыкали, да с чудищем поганым сражались. То есть не все сражались. Некоторые в виде обморока почивать усердно изволили. Ну, пусть сейчас с лошадкой управляются. А Чебурашкин видел во сне всяческие баталии, то есть получал зрительное и душевное удовольствие, как сугубо военный человек. И досмотрелся он в своих снах сладостных до того удивительного финала, как сам император вручал ему эполеты генералиссимуса, красивые, как яйца господина Фаберже. Но как раз в этот ответственный момент, как ему протягивал сам император бархатную подушечку с эполетами, как вдруг …
Опять это «как вдруг»!
Как вдруг лошадь заржала, Фомка завопил, очумевший от неожиданности Чебурашкин вскочил на ноги и … и … вывалился за край телеги. Не стоит вскакивать на ходу телеги. Ждите остановки транспорта. А Чебурашкин ждать не стал и валялся сейчас на пыльной дороге. Хорошо хоть не на грязной. Но ведь офицер! Пусть и в отставке. Позорища-то какая! Ладно бы пьяный, так ведь нет. Нет, похмелье было, после вчерашнего, как вы помните.
Вскочил Чебурашкин да кулак свой мстительный поднял, чтоб воздать Фомке по делам его, а Фомка продолжал завывать, на своего командира внимания не обращая. Он даже не заметил, как капитан вывалился со своего «корабля». Смотрел слуга куда-то в сторону и вверх. А там …
Там!
Короче говоря, ещё один мертвец, привязанный за ноги к ветви могучего дуба. Похоже, он давно так висит, потому как уже почти и высох весь. Кое-что птицы расклевали, но разобрать ещё можно, что был то человек высокий, мощный, не иначе как богатырь, или какой похожей профессии. А теперь просто – мертвец.
– Барин! Барин! – голосил Фомка. – Делать-то что будем?
– Что будем? – озлился Чебурашкин. – С собой возьмём.
– На какого он нам лешего?! – Фомка аж в лице переменился, и кричать принялся.
Теперь уже по полному праву Чебурашкин съездил ему по зубам, стараясь бить не в полную силу, потому как понимал страхи подчинённого, но и ощущал, что спускать подчинённому не следует, дабы тот на шею не сел да ноги оттуда не свесил. Такие прецеденты уже случались, когда черни волю давали, а они из грязи, да в князи, и такого потом науправляли, только держись. Некоторые государства до сих пор это всё расхлёбывают. Заставил Фомку на дуб тот карабкаться, да мертвеца осторожно оттуда спускать. Для чего он решил второго покойника с собой везти, Чебурашкин и сам не знал, наверное, чтобы Фомке досадить, так это первопричина, но был ещё смысл, который дальнейшую дорогу капитан пытался растолковать. Фомка всё назад оглядывается, да под нос бурчит. Да и лошадь беспокойно себя вела. То и дело пыталась в галоп удариться. Наверное, не нравилась ей поклажа из мертвецов. Чебурашкин сначала виду не подавал, а потом решил груз свой соломой укрыть, чтобы видом своим никого не смущал. Ни человека, ни животину. Ему то что, он ведь страху не знал, а мёртвые сраму не имут. Говорят так.
Остановились. Чебурашкин распоряжение дал, и Фомка начал мертвяков соломой заваливать. Её, то есть соломы в телеге имелось в достаточном изобилии. И тут обнаружилась находка, которая сразу исправила у слуги плохое настроение. Под кипой солома спрятан был немалый ларь, наполненный продуктами и бутылями, содержащими вина и крепкие настойки. Сразу понятно стало, для чего в дом пытались проникнуть те мужики, оказавшиеся столь пугливыми. Это они колдуну очередную дань привезли, и вдруг услышали внутри шум, движение, а за порогом лежал их обездвиженный покойник. Ясно дело, что мужики заранее в сильном волнении пребывали. Вот сразу в отступление и кинулись. Так что всю эту снедь можно смело считать трофеем. Наши путники ларь внимательно изучили и почувствовали, что  пора и отобедать. Давно уже пора, так как оба уже давно испытывали муки голода. Не совсем, конечно, муки, ведь человек военный с невзгодами свыкся, но, если какая оказия получается, своё берёт с удовольствием.
Выбрали наши путники удобный лужок и туда лошадку свою направили. Пока Фомка лошадь из телеги выпрягал и треножил её здесь же, на лугу, чтобы она тоже травкой сочной полакомилась, Чебурашкин внимательно изучал то, что в ларе было сложено. С продуктами не поскупились: всего было в изобилии: и окорок, и жаркое в горшке, и пироги разные, на любой вкус. Разглядывать особо не стали – сил уже не было. А покойников трогать смысла не было – пусть они в телеге лежат. Куда они оттуда денутся?
– Мёртвые не кусаются, – бездумно пошутил Чебурашкин и беспечно махнул рукой.
Фомка-то думал по-другому. Совсем по-другому, но разве с барином шутить станешь, тем более если он капитан, пусть даже во временной отставке. Но всё это были пустяки, по сравнению с тем, что можно, наконец, покушать. Наверное, после сильных стрессов аппетит пробуждается с невиданной силой, а может ли быть стресс сильнее того, когда за вами мертвец гоняется. И пусть Фомка большую часть пролежал в обмороке, но ему всё равно хватило, чтобы напугаться чуть не до смерти. Короче говоря, был он изрядно голоден. Да и Чебурашкин, честно признаться, тоже. Подняли стаканчики (наполненные доверху) за то, чтобы всё для них хорошо закончилось. Этот тост Фомке очень понравился. Он даже его повторил. То есть тут же налил по второму, сказав, что между первой и второй промежуток небольшой. Признаться, так и Чебурашкин здесь от него не отстал.      
Они хорошо посидели. И ещё посидели. А потом повторили. Хорошее дело, знаете ли, спешить никуда не надо, делать особо тоже никто не заставляет и планы тактических операций разбирать не надо. Красота, да и только. Птички вокруг примирительно  пели, воздавая хвалу Всевышнему, ветерок разгоряченные лицо ласково обдувал, по траве шла, одна за другой, «волны».  Какой-нибудь живописец, к примеру, Иван Айвазовский мог бы нарисовать впечатлительную картину «Среди волн поля». Линию горизонта багрили лучи заходящего солнца. И то. День клонился к своему завершению. Они весьма поздно покинули ту избушку, где пережили (слава Богу, что пережили) столь удивительное приключение, что его можно будет рассказывать снова и снова, и каждый  раз будут появляться дополнительные подробности. К примеру, мы так и видим, как Фомка заканчивает историю словами: «А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И – тишина». Да. Тишина была замечательная, и слышались в ней романтические шёпоты, что и следующая ночь порадует их разнообразиями.
– А что, барин, – тянул пьяным голосом Фомка, – не оживут ли наши мертвецы снова?
– А отчего им оживать?  – возразил Чебурашкин. – Они ведь мертвецы.
– Ыть, – задумчиво икнул ординарец. – Резонно, – он даже налил под эту здравую мысль чарку, себе и барину, но тут его снова посетили опасения: – Но ведь вчера-то он ожил.
– Тю, – насмешливо ответил Чебурашкин. – Так то вчера было. Было, да быльём поросло. К тому же ты сильно напугался …
– Напугаешься тут, – содрогнулся слуга так, что водка из чарки выплеснулась. – До сих пор мороз по коже ощущается.
– А ты выпей, – примирительно посоветовал барин. – Слыхал я про одного философа, тёзка твой, кстати, Фома. Или Хома Брут. Так его заставили три ночи перед мёртвым телом одной паненки молитвы читать. Она тоже, вроде как, непоседливой оказалась, вставала из гроба, да того философа Фому пугала.
– А он что? – заинтересовался слуга за одноимника.
– А он придумал замечательный способ: напиться вусмерть, когда становится всё равно. Эта ведь нечисть нашими страхами питается. Чем мы их больше боимся, тем они страшнее становятся. Ты вот сейчас их боишься?
– Я? Ыть … – Фомка прислушался к себе. стараясь не раскачиваться. – Не … не … ощущаю.
– Во-о-от, – поднял палец капитан. – Примерно с той же целью вам, солдатам, перед боем водку дают, чтобы вы своим опасениями страхи не притягивали. Уразумел?
– Ыть … Ыть … – Фомка силился что-то сказать. Но не получалось. Тогда он несколько раз энергично кивнул и вдруг повалился назад и густо захрапел, заполняя свежий воздух парами алкоголя. 
– Вот ведь молодёжь пошла, – вслух заявил капитан, хотя Фомка, честно признаться, годами был его старше, но считается, у военных, что рядовой и младший состав все поголовно молодые да зелёные, кроме ветеранов, само собой. – Слабы и на голову, и на глотку. Да и на всё остальное.
Потянулся, было, Чебурашкин, к большой бутыли, где ещё оставалось в изрядности, да уже и рука не держала. Недоперепил, это когда выпил не сколько хотел, а сколько смог. Ну, да не боги в горшки наливают. Лёг Чебурашкин, да принялся небо разглядывать. То, что лун оказалось несколько, и они кружились в каком-то медленном вальсе над головой, его не удивляло – военный человек не удивляется ничему. Появлялись разные философские вопросы.
«Душа человека – это что за кондиция? Часть человека, или нечто особое? Вот человек умирает, а что с душой его становится? Говорят, что душа может болеть. Такого человека называют душевнобольным, а если он болеет буйно, то помещают его в специальный дом, да ещё в смирительной рубашке. Бывает, что человек излечивается. Так ведь болела-то его душа, а сам человек, оказывается, от собственной души в сильной зависимости. Может, для души аптекарям- формациям специальные лечебные порошки готовить. а над людьми не экспериментировать? Ладно, посмотрим на всё с другой стороны: заболел человек, а душа его здорова. Что, если организовать такой процесс, где у смертельно больных людей души забирать да передавать тем, у кого душа не в порядке. Знатная мысль. Надо бы кому пересказать её. А если это дело не забирать, а покупать. Для бедного человека это хороший выход. Он и так помирать собирается, а тут ему – пожалуйста – возможность заработать. Кому-то от этого польза будет, а кому-то и прибыль. Вот-ведь, по пьяному делу, мысли-то какие дельные в голову прут. И что обидно, ведь всё позабудется, когда в трезвости окажешься. Интересно, те, кто книжечки всякие кропает, они тоже до состояния «ниц» напиваются, что им в голову всякая чепуха лезет? Так, не протрезвляясь и пишут, собаки. Вот ведь, будь у меня к словоблудию хотя бы ничтожная способность, написал бы повесть, как с этими душами оборачиваться. Даже название имеется – «Мёртвые души». Хорошее название. Не спёр бы кто из этих щелкопёров …»
Незаметно для самого себя Чебурашкин заснул. Теперь на поляне храпели два человека. А два мёртвых тела неподвижно лежали на телеге. Впрочем, одно из них неподвижно было недолго. Вы, наверное, уже догадались, что это был Погибалец, известный в этой местности как колдун. Был колдун голодный, так как накануне остался без пищи, продуктовой и эмоциональной, из страхов. Один из людей его испугался, но потом связь прервалась, и колдун так и не получил полного насыщения. Потом, что он ни делал, но толком ничего не получилось. Так голодным и остался. И вот наступило новое утро, то есть ночь, но ночь, это утро для живых мертвецов (бывают и такие). Рядом с колдуном лежало тело. Колун сразу в него вцепился, мучимый голодом, но скоро оттолкнул его – это был тоже мертвец. А ему был нужен живой человек, от которого исходят  живительные биотоки. Погибалец не планировал оставаться мёртвым постоянно, и биотоки должны были вернуть его в мир живых людей уже насовсем. К тому времени про него все должны забыть,  в том числе и его враг Кащенко, то есть Кащей.
Выбрался из телеги колдун и начал по сторонам оглядываться да принюхиваться. Известно, что живой человек является источником различных запахов и ароматов. Некоторые любят брызгать себя разными пахучими жидкостями (духи, одеколон, прочий парфюм), другие употребляют некоторые продукты (чеснок), пары которого потом выдыхают, третьи могут пахнуть одеждой (онучи, исподнее, дюже пропитанное потом). Так что по запаху найти не так уж и сложно. Баба Яга, к примеру, этим способом всегда пользовалась («Чую, русским духом пахнет»). А это она ощущала запах онучей Иванушки-дурачка, который не догадывался, что онучи полагается стирать, хотя бы раз в год (лучше – чаще). А от путников разительно несло перегаром. Так что колдун быстро вычислил правильное направление. Только он приготовился броситься на спящих, как ему в плечо вцепилась рука.
Думаете, чем отличается живой человек от не совсем живого? Странный вопрос, не правда ли? В самом-то деле, явно рассчитано на дураков. Ну, кто их не может различить! Но ведь спрашивается-то, чем же они отличаются? Две руки, две ноги, голова, движется, даже порой говорит. Да, чуть не забыли, речь-то о живых мертвецах. Самих от страха трясёт, признаться. Наука здесь мало что говорит вразумительно. Чаще всего наука занимается своими вопросами, а люди – своими, и живут они как-то параллельно.
У живого человека есть душа. Когда она ярко выражена, таких людей называют «душевными», но души могут болеть,  и об этом мы уже немного сказали. Когда человек умирает, душа покидает тело и попадает … некоторые называют это Ноосферой, другие – святой дух, третьи – ещё как. Души могут заблудиться, а то и попасть в другое тело, потеснив уже имеющуюся душу. Медики это состояние называют «расщеплением сознания» и пытаются лечить, вместо того, чтобы попытаться «установить контакт» с душой посторонней. Некоторые души перемещаются и подчиняют чужое сознание. Это называют  реинкарнацией. А что происходит с душой замёрзшего человека? Раньше много говорили про анабиоз. Как он соотносится с душой и её функционированием? А всякое ли мёртвое тело покидает душа? К примеру, если человека подвесить за ноги и так оставить. Что с ним произойдёт? Кровь, которая течёт по телу, в результате силы тяжести перемещается в голову, где переполняет головной мозг, который требует много крови и кислорода, растворённого в ней. Удушение человека лишают кровь кислорода и разрушают его. А обилие крови? Не ведёт ли это к консервации души и последующего заквашивания? Видите, как много вопросов. Так вот, есть теория, что в случае, когда человека вешают за ноги, душа его погружается в состояние, близкое анабиозу. Если такого человека потом вернуть к жизни, реанимировать, то он оживёт, пусть и с последствиями. Но если человек провисит так фатально долго, то для него это плохо закончится, а вот душа … частично она останется в теле и может способствовать тому, что человек этот переформатируется в живого мертвеца. Если, конечно, не реинкарнируется в другое сознание. Но здесь нужно, чтобы душа была «высокого качества» (ишь, как завернули).
Колдун вытянул вперёд руки и собирался вцепиться в горло человека, который прошлой ночью («днём» для него) столь ловко отбил все нападения. Колдун даже зарычал от предвкушения крови, которая хлынет сейчас ему в рот, но тут ему в плечи вцепились твёрдые пальцы и отбросили прочь. Колдун покатился по траве, но тут же снова вскочил на ноги. И что же он увидел? Другого мертвеца!
Думаете, для чего закрывают зеркала в доме, где умер человек? Обычай такой? А что это всё значит? Не знаете? Мы вам сейчас попробуем рассказать, на пальцах. Когда человек умирает, от него отделяется душа. В первые мгновения она воспринимает себя этим человеком, с которым сосуществовала. Если душа, ставшая самостоятельной, увидит себя в отражении (или не увидит), это будет для неё сильнейшим шоком, что может отразиться (в разных смыслах значения) на самой душе. Потом всё пойдёт по «наработанным схемам», но первые мгновения важны. Увидеть себя со стороны мёртвым, или увидеть другое мёртвое тело, это очень жёстко.
Колдун увидел другого мертвеца и … опешил. Тот, второй, был когда-то человеком высокого роста, плечистым, с крупными чертами лица, с длинными конечностями, обросший волосами.  Одежда его истлела и осталась грязными клочьями, а кожа высохла и сморщилась. Лицо стало похожим на страшную маску, но внутри он оставался всё тем же, или почти тем же. Он схватил колуна за плечи и отшвырнул вон. Прокатившись по траве, колдун снова вскочил на ноги, но его противник был уже возле него.
– Ах, ты, разбойник! – проскрипел защитник, в груди которого что-то клокотало. – Зачем ты напал на него? Я провисел здесь три года, и никто не захотел помочь мне, снять тело, похоронить и успокоить тем душу. А этот человек сделал доброе дело. Ты же напал на него!
Он снова толкнул колдуна, тот заворчал и отбросил его прочь. Они сцепились друг с другом. Это было ужасное зрелище, не для человеческих глаз. Оба мертвеца старались разорвать один другого на части и били со страшной силой, которую невозможно вынести, если не быть ловким и не6 уметь уворачиваться от ударов. То один, то другое падал навзничь, но тут же снова поднимались. Страшные звуки наполняли воздух.
От этих звуков и проснулся Чебурашкин. И что же он увидел? Да ничего хорошего он не увидел. Два мертвеца самого ужасного вида бились друг с другом.  Но всё же они не нападали на путников, но были заняты друг другом. Признаться, Чебурашкин был поражён. Он даже на миг позабыл, что он самый храбрый человек. Они даже хотел незаметно убраться прочь, пока мертвецы не добрались до него. Но тут он увидел Фомку. Ординарец продолжал крепко спать, обняв какую-то дерюгу, словно то была любимая женщина.
– Вставай, – тронул за плечо слуги капитан. – Вставай. Уходить надо.
Но ординарец не дул в ус. Он продолжал смачно храпеть и даже нагло «пустил ветры», словно специально задался целью привлечь к ним внимания. Бросить его здесь, чтобы спастись самому? Вы бы так сделали рядом с двумя ожившими мертвецами? Да?! Да что тут удивляться, даже бы и мы – вынуждены признаться – и то бы сыграли труса. Но не таков был капитан Чебурашкин! Он закатил Фомку на ту дерюгу, с которой тот спал, и потащил её к телеге. Подтащив своего спящего товарища, одним движением капитан поднял его и забросил на телегу. А сам побежал ловить лошадь. Лошадь успела хорошо попотчеваться свежей зелёной травкой и дремала, стоя, как это часто делают лошади. Чебурашкин ухватил её за повод и потащил к телеге, но лошадь не хотела идти и сердито фыркала, дёргая головой.
– Я тебя, волчья сыть, травяной мешок, – вполголоса бранился капитан, а лошадь всего лишь пыталась дать ему понять, что надо бы снять с её ног путы, что она была стреножена, как это бывает во время отдыха.
Но тут Чебурашкин заметил свой недогляд, распутал завязки и дело пошло шустрее. Он подвёл лошадь и начал её впрягать в оглобли. Тут лошадь заметила дерущихся мертвецов, и начала беспокоиться, всхрапывать, а потом и вовсе встала на дыбы, громко заржав. Мертвецы перестали драться друг с другом и дружно повернули головы в сторону телеги.               
Но Чебурашкин успел запрячь лошадь. Одним прыжком он оказался на облучке и …
– Но-о!!
Лошадь только этого и ждала. Она взвилась на дыбы, а потом рванула так, что доблестный капитан чуть не вылетел. Он был пехотинцем и с лошадьми дел имел мало. Лошадь ударила копытами и понесла. Чебурашкин на ходу повернул голову и посмотрел назад. Колдун нёсся за ними со сверхъестественной скоростью. И второй мертвец не отставал от него.
– Барин! – внезапно проснулся Фомка. – Что это, барин! А-а-а!!!
Своими страхами ординарец только добавлял монстрам сил. Чебурашкин повернул к нему голову и закричал
– Отставить! Молчать!! В Сибирь захотел?! Сгною!!
Фомка ойкнул и … замолчал. Один страх можно выбить  другим.
– Бери вожжи! Править будешь. Бери!!
Завывая от страха, слуга принял из рук капитана вожжи, а тот перебрался назад и приготовил саблю, чтобы отбиваться, когда мертвецы догонят их. Но не могут же они бежать со скоростью лошади. Разве что эта лошадь – престарелая кляча. Увы, но похоже именно так и обстояли дела. Бесстрашный капитан поднял саблю, чтобы рубануть ею приближающихся противников, но … Второй мертвец догнал-таки первого, вцепился ему в загривок и они покатились по земле.
Лошадь внезапно перешла на шаг. Она тяжело дышала и двигалась всё медленней, бока её ходили, поднимаясь и опускаясь. Дышала она едва ли не так же громко, как локомотив. «Укатали сивку крутые горки», – подумал капитан и крикнул слуге:
– Не давай ей останавливаться. Веди за уздцы. Лошадь потеряем!
И это в тот момент, когда они могли потерять свою жизнь! Вот что значит храбрость и твёрдый  расчёт. Чебурашкин думал не о своей жизни, а пытался спасти лошадь! Сам он соскочил с телеги и остался на месте, взмахнув саблей. Фомка немного успокоился. Когда кто-то ведёт себя спокойно, паника самоустраняется. Слуга взял лошадь и повёл её неспешно вперёд, давая время ей успокоится, и набраться сил. Должно быть, уже долгие годы она не совершала подобных прыжков и кунштюков. Сам Фомка мчался бы прочь, не задумываясь, на лошади, либо на своих двоих, но и убегать от своего командира он не решался.
Тем временем Чебурашкин зорко наблюдал за мертвецами. Они продолжали биться,
 завывая, как янычары. То один брал верх, то другой. Капитан начал понимать, что тот, кто был повешен на дубу, защищает их от колдуна, который бесился, но не мог одолеть противника. Это сражение продолжалось не много ни мало, а часов пять, пока из-за горизонта не показалось солнце. Тогда оба мертвеца упали как подкошенные и замерли. Сейчас они были стопроцентно мертвы. Чебурашкин подошёл к ним и потыкал в обоих концом сабли, вонзая её сантиметров на пять. Фомка лежал в телеге и спал. Нервы его не выдержали напряжения. Но среднеарифметически они с капитаном были храбры.
Чебурашкин заставил Фомку вернуться туда, где лежали оба мертвеца. Слуга дрожал и отказывался ехать. Пришлось накричать на него и угрожать такими карами, что ординарец перестал бояться мертвецов. То есть продолжал бояться, но барина с его угрозами опасался больше. Вот так, труса можно заставить что-то делать, искусно балансируя между его страхами.
Погрузили в телегу обоих покойников, предварительно связав каждого запасной вожжой. Только теперь Фомка стал бояться чуть меньше, и даже приободрился. Он сбегал и накосил немалый сноп травы и прикрыл ею трупы. Можно было ехать дальше. Продукты у них ещё не закончились, и дорога прошла более или менее комфортно. По пути останавливались на ночь, сворачивая с дороги,  и выпрягая лошадь. Спали они в стороне, поочерёдно. Слышно было, как мертвецы ворочаются, но вожжу порвать не могут. Фомка даже хорохорится начал и на мертвецов покрикивать. Конечно же – днём, когда они, оба два, входили в упокойное состояние.
– Давайте, барин, бросим их, – уже несколько раз предлагал слуга, но Чебурашкин ему строго отвечал, что оба им ещё пригодятся.
– Мы ведь не знаем, что нам в пути пригодится, – сурово говорил бесстрашный капитан. – Нечего добром кидаться.    
– И это – добро? – поднимал руки к небу бедный ординарец. – Что же тогда зло?
– Поговори у меня ещё, – сурово отвечал Чебурашкин.
Разве можно с начальником спорить? Тем более, если он барин и командир в одном флаконе, то есть в литре, то есть … тьфу ты, запутались тут с вами.
Долго ли коротко ли, но добрались они до крупного города, где проживал князь Победоносцев. Чебурашкин сразу туда направился, представившись странствующим генералом, который ищет подходящей войны. Вроде как наёмник, или легионер. К нему, конечно, отнеслись недоверчиво. А всё потому, что у него одежда порвалась да испачкалась. Если хотите кого-то крупно обмануть, так хотя бы оденьтесь соответственно придуманному образу. Это мы вас не учим обманывать, а показываем законы здравого смысла.
Но Чебурашкин вёл себя уверенно и гордо. Князь не знал, что и делать с этими путниками. А Чебурашкин себе квартиру потребовал, соответствующую придуманному званию. Князь и решил его проучить.
– Квартира? – переспросил он. – Есть, конечно, и квартира. А есть и целый дворец. Что вам больше подойдёт?
– Огласите весь список имеющегося жилья, – сунулся вперёд Фомка, которому мысль о генеральской должности пришлась по вкусу, потому как и он из ординарца становился адъютантом, а это две большие разницы и даже эполеты и аксельбанты к форме полагаются. Фу ты ну ты!               
– Ты … это … – Чебурашкин громко пощёлкал пальцами, делая выразительные жесты.
– Фома Дормидонтович Хренников, – подсказывает слуга, решив, что барин хочет представить его князю.
– Слышь ты, Фома Дормидонтович, – ему вполголоса объяснил Чебурашкин, – ты лучше помалкивай себе в тряпочку. Без твоих советов обойдёмся … хренниковских.
– А я что, – бурчал слуга. Отходя в сторону, – я – ничего. Я, может, как лучше хотел. А я, может, к музыке расположен. А я, может, на жалейке умею музицировать и песни народные исполняю.
Никто его, конечно, не слушал. Пошли смотреть дворец. Очень тот дворец понравился. Из самой Флоренции архитектора выписали. Он такой им палаццо отгрохал, что только держись. Заплатили, конечною, меньше, чем договорено было. Что-то там князю не понравилось, он на архитектора прикрикнул. Слово за слово, итальянца и выдворили прочь. Что-то в чемодан ему сунули, в дорогу. Он из кареты в сердцах кричал, но что он сделать мог. Против лома нет приёма. А потом, через год, ещё один итальянец прибыл, некий граф. Представился странно. Острый Калий. Или Калий Острый. Неважно. Тоже пытался в доверие войти. Обещал чудо показать. Вроде фокусника. Посмотрели на его представления, а потом и его прочь отослали. Уж больно он женским полом интересовался. А у нас и своих охочих, как грязи. То есть навалом и ещё чуток. Калий этот Острый уехал, а в новом дворце началось чёрт те что. Буйство духов. Полтергейст по-научному. Невозможно такое соседство терпеть. А если этому пытаться противодействовать, так и вовсе худо выходит. Посылали с этим делом разобраться самых отчаянных храбрецов, но толку не было никакого. Оны либо бестолкова шатались там, да кулаками размахивали, либо с ума сходили от того, что там творилось. Посылали полицейских дознавателей, так от тех и вовсе кости обгрызенные нашли, сложенные в слово «Вечность». Дошло до того, что послали самого отчаянного преступника, душегуба отъявленного. Мол, порядок там наведёт, так Победоносцев лично его на поруки возьмёт и из заключения вынет. Утром нашли этого татя, седого, как лунь. На колени пал, признался, что в Лондоне скрывался и убийствами там промышлял, что прозвали его там Джеком-Потрошителем и сыщиков на поимку его определили самых известных, через что он решил обратно в Россию вернуться, ибо привольно здесь для лихих людей, которым в Европе и развернуться толком негде. Короче говоря, снесли ему голову седую, а тут и пришлый генерал объявился. То есть наш Чебурашкин.
Схватился за эту оказию князь Победоносцев, можно сказать – обеими руками.
– Это вы у нас, генерал, очень удачно появились. Есть для вас военная служба. Очень ответственная. Исполните её, то есть пройдёте испытания, вроде верительных грамот, и определим вас на военную службу, на генеральскую должность, в зарубежное представительство от нашей державы. Как вам такое предложение?
– Любопытно, любопытно, – медленно тянул Чебурашкин, глубокомысленно подняв очи горе. – Но имеет смысл поинтересоваться и о денежном вознаграждении.
– Будет и вознаграждение, – обещал князь. – Но только после выполнения работы. После окончательного выполнения работы.
Пошли смотреть дворец. Ой, хорош дворец, даже по мировым стандартам дизайна. Колоннады, мраморные площадки, фонтаны, барельефы, статуи, подобные античным. И даже горгульи каменные, свешивающиеся с карнизов. Красота, одним словом. Вот только в запустении всё. Пыль везде, мусор ветер перекатывает, паутинные тенета раскачивает. Нежилой вид портит картинку.
– За дело берусь, – решительно Чебурашкин заявляет.
– А в подмогу кто надобен? – прищурился Победоносцев.
– Сами справимся, – равнодушно ответил капитан. – Вон у меня слуга имеется, не храбрец, правда, но дюже расторопный.
С этим и разошлись. Князь Победоносцев удалился, втайне надеясь, что в этот раз проблема будет всё же решена.
– Ну что, брат Хренов, – повернулся к слуге Чебурашкин, – пойдём дело делать.
– Хренников я, – с достоинством ответил Фомка, – но можете кликать по имени, как раньше. Что делать-то?
Ого! Делать оказалось надо столько, что к концу дня Фомка здорово приуныл. Дворец-то оказался обширным, в несколько этажей, довольно запущенным, потому как для уборки рук здесь никто давно не прикладывал. Надо было всю грязь смыть, мусор вымести, пыль стереть, окна протереть, лестницы почистить, из фонтанов мусор выловить, паутину убрать … Всего и не перечислишь. Фомка к вечеру конкретно упарился. Готов был пасть, даже язык изо рта вывалил, как собака уставшая. Но Чебурашкин, вместо того, чтобы поблагодарить своего работника, заставил ещё и мертвецов из телеги украдкой тащить. Да ещё одному! Потому как сам Чебурашкин разговорами в это время отвлекал тех, кто к ним был приставлен князем Победоносцевым «на всякий случай». Приставить-то их приставили, но Фомке они помогать не стали. Не наш, мол, профиль работы. А с мертвецами своими Чебурашкин решил не распространяться. Пусть они будут его «секретным оружием».
Но досадней всего, для Фомки, стало то, что Чебурашкин этих мертвецов на кровати положил. А к ним сам Фомка примеривался. К кроватям, а не мертвецам, если кто не понял. Хороши были постели, едва ли не королевские, размерами и комфортом. Как хотелось Фомке на такой раскинуться. Но вот ведь гадство какое – на кровати Чебурашкин велел мертвецов уложить, одеялами их прикрыть, а Фомке было приказано под кровать ложиться. Смиряло лишь то обстоятельство, что и сам барин, то есть Чебурашкин, под соседней кроватью устроился.
Перед тем, как лечь, Чебурашкин распорядился ещё и дров натаскать, да печи затопить, которые спальни обогревали. Тут Фомка совсем уже разобиделся. Угнетение, бормочет, пролетарского элемента. А барин ему с ухмылкой отвечает, что, мол, солдат без работы – преступник. Мол, тогда солдату в голову разные вредные мысли лезут о равноправии и революции.
Лежал Фомка и думал о несправедливостях, но устал до такой степени, что уснул. Когда устанешь сильно, тут не до революций. И, вообще, революции разные бездельники делают, а пользуются плодами их (революций) разные проходимцы. Но Фомке до этого уже не было никакого дела. Он начал громко храпеть, пока барин из-под другой кровати не выполз, и не заткнул ему рот носком. Только тогда установилась тишина.
Лежал Чебурашкин и слушал вполуха, наблюдал вполглаза, а сам размышлял- прикидывал. Если князь его не обманет и награду денежную выделит, то с карточным долгом можно будет рассчитаться, да и процентов набежит не так уж и много. А тут ещё и служба новая, да на генеральской должности, да ещё в Зарубежье дальнем. Вот ведь как подфартило. Не знаешь заранее, где найдёшь, а где потеряешь. Если всё удачно сложится, то он уйдёт со службы от главного полковника и сам станет генералом. И тогда …
Но столь сладостные мечтания скоро были прерваны. Где-то снаружи послышался шум треск, грохот. Что-то где-то шумно ворочалось. Надо было провести рекогносцировку. Был здесь Чебурашкин единственным действующим боевым элементом (Фомка не в счёт) и на разведку идти было ему. Выглянул он сторожко в окно и углядел, как каменные горгульи со стены снялись и во дворец полезли. По-видимому «буйство духов» начиналось.
Теперь необходимо дать небольшое пояснение. После того, как архитектора из Флоренции Паоло Скагенфорца обманули с оплатой за работу, он обратился ко графу Калиостро, который умел решать самые деликатные вопросы. Граф имел возможность оперировать некоторыми приёмами практической магии. Он официально въехал в Россию, добрался до нужного города и посетил князя Победоносцева. Здесь он умудрился вселить в горгулий демонов и «запрограммировать» их на хулиганство в особо крупных размерах, чтобы неповадно было слово нарушать. Демоны исправно хулиганили, но скоро срок их контракта должен был закончиться. Да им здесь уже и надоело, и они считали дни, когда срок их закончится.
Ворвались демоны во дворец и начали по всем палатам расхаживать. Видят, что кое-где прибрано, мусор сметён в углы, а стёкла частью протёрты, то есть для них наклёвывалась новая работа. Шарили демоны по комнатам, а потом трое из них в спальню ворвались. Здесь они ожидали кого увидеть в последнюю очередь. Не могло быть так, чтобы очередные храбрецы, вместо того, чтобы к драке- сражению готовиться, спать завалились. Но к удивлению демонов, но обоих кроватях спокойно «дрыхли» двое, прикрывшись одеялами, хотя было столь жарко натоплено, что дышать нечем.
– Это что за люди? – грозно завопил один из демонов. – Да как вы посмели сюда зайти?
– Не всё же вам, проклятым, здесь жить, – ответил из-под кровати Чебурашкин, да ещё руку мертвеца незаметно подтолкнул, изобразив весьма небрежный жест. – Кончилось ваше время. Теперь наш черёд выходит. Ох, и повеселимся же мы. Чуете, как печи жарят?
– Да, – ответили демоны, утирая выступивший пот. – Зачем их затопили, ведь не холодно ещё.
– А это для вас, – захохотал из-под кровати смелый капитан. – Бросим вас в печи, да сожжём, а пепел по ветру пустим. От вас даже пыли не останется. И забудут про вас скоро и навсегда.
И хохотать громко начал. А потом кровать снизу ногами пихнул. Это Чебурашкин так ловко время рассчитал, что как раз подошла полуночь, когда мертвецы подымались. Он вытолкнул мертвеца и тот, как по команде, открыл глаза и вытянул вперёд руки. Вот только что колдун лежал, а уже в следующий миг он вцепился в демона с уродливой внешностью горгульи. А следом, со второй кровати, взвился второй мертвец. И набросился он не на колдуна, а на демона, который явно мог угрожать барину, снявшему мёртвое тело с дуба. Это, наверное, был при жизни силач и смельчак, потому что нападал, не раздумывая. Второй мертвец умудрился биться сразу с двумя чудовищами, наносил им сильные удары, а сам на их удары не реагировал, ведь он и без того был мёртв.
– В печи их, – выкрикнул из-под кровати Чебурашкин.
«Его» мертвец тут же схватил «своего» демона, обхватил его крепко, потащил к печи, и забросил внутрь топки, не обращая внимания на попытки вырваться и вопли о спасении. Глядя на него, точно так же сделал и колдун. Он тоже обхватил «горгулью», прижал ей к бокам руки, и запихнул в зев печи. Оба мертвеца держали заслонки, пока изнутри пытались выбраться. Третий демон, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания не решился помочь товарищам (демоны не помогают друг другу, у них каждый за себя) и кинулся прочь. Навстречу ему высыпали его остальные товарищи.
– Стойте, братцы, – закричал им оставшийся в живых демон.
– Что случилось? – его спрашивают. – Ещё кого нам на потеху прислали?
– Как бы на потеху! – возопил бедняга. – Это вообще нежить какая-то, зомби. Их невозможно убить. Они сами кого хошь завалят. Двоих наших в печах сожгли заживо. И до остальных обещали добраться …
– Такого уговора у нас с графом не было! – завопил самый крупный демон. – Речь шла о обычных людях. И о кратком сроке. Мы своё дело исправно выполнили, и имеем полное правом убраться отсюда. Что нас здесь держит?
Но хитрый граф не зря назвался Калием Острым. Он был злобен и желчен. Он заклял демонов и те не смогли удалиться от дворца. Побродив по окрестностям, они снова забрались на кровлю и окаменели там, потому что начался рассвет.
Как только мертвецы попадали на пол, Чебурашкин вылез из-под кровати и оттащил мертвецов на их места. Потом начал прибирать в комнате, расставляя на место то, что было сброшено. Скоро вылез и Фомка. Он спал столь крепко, что ничего не слышал. Для него ночью ничего и не происходило. Смотрит, а барин прибираться изволит. Неудобно стало Фомке, схватил он метлу и пол подметать начал. Думает, что вроде убирался здесь, но опять всё развалено. Хотел выругаться, а потом вспомнил, что дворец не простой, что в нём разные чудеса происходят, и даже опасные для жизни. Но, видимо, не каждый раз, с ними-то ничего не случилось.
Тем временем вокруг дворца начал народ скапливаться, шеи вытягивают, в окна заглядывают – пытаются понять, как новички погибли, где их останки разбросаны? И в этот момент появились и Чебурашкин, и слуга его, Фомка. Оба идут, зевают, да потягиваются. Сам Победоносцев явился, любопытства ради.
– Ну что, генерал, – обратился князь к Чебурашкину, – спокойно ли было?
– Сами ведь знаете, что нет, ваше сиятельство, – спокойно ответил Чебурашкин. – Развели тут у себя чертовщину всякую, а нам – расхлёбывай.
– Так ведь это у нас договор такой с вами заключён, – нахмурился князь. – Вы – мне, и я, соответственно, вам. Ну, так как у вас.
– Нормально, – махнул рукой капитан. – Справились. Только кое-кого пришлось в печи сжечь. Уж больно буйно они себя вели.
– Мы кое-что слышали, – признался князь – Шум был преизряднейший. Так как – готовы продолжать дело?
– Взялся за гуж, – ответил Чебурашкин, – не говори, что не дюж.
Все присутствующие аж зааплодировали, словно Чебурашкин арию исполнил «бельканто». Потом повели их завтракать, стол им замечательный накрыли. Даже Фомке перепало. А потом его Чебурашкин отослал порядок восстанавливать, сам же остался с Победоносцевым, расспросить о имеющейся генеральской вакансии. Сморит князь на собеседника и думает, что тот не так прост, как выглядит. Частенько этот Победоносцев не выполнял своих обещаний, если чувствовал, что может этот сделать без вреда для себя. Он и пришлого офицера собирался обмануть, а теперь прикидывал, с тем ли связался. Весь день и вечер они провели вместе, то беседовали, то чаи распивали, а к вечеру дело до коньяка дошло, настоящего, из Франции привезённого. Князь даже Чебурашкина два раза братцем назвал, а на прощание, как Чебурашкин во дворец ночевать отправился, даже обнял на прощание.
– Помнить я тебя, братец (в третий раз назвал) буду.
Чебурашкин твёрдыми шагами вошёл в «свой» дворец. С собой принёс бутыль с тем коньяком, что недопили (князь позволил унести). Фомка зря времени не терял и всё убрать успел, а теперь сидел, отдыхал, весь из себя бледный и  с лица спавший. Это он успел с местным населением пообщаться, и от них узнал все подробности про дворец, куда их заселили.
– Барин … как же это … как же …
– Оставь, Фомка, – отмахнулся от него капитан. – Тебе вон князь презент прислал. Для храбрости.
– Мне?! – удивился Фомка. – Князь?!
– Да. Всё расспрашивал, что ты за человек такой. По-моему ты ему приглянулся. По-моему он хочет тебя к себе приблизить.
– Я?!! Меня?!!
Фомка ошалел настолько, что прижал к себе бутыль и принялся её поглаживать, а потом распечатал и одолел в несколько крупным глотков.
– Ты … это … Хрен Дормидонтович …
– Фома Дормидонтович, – поправил слуга. – Хренников.
– Да, – кивнул капитан. – Так ты, Фома Дормидонтович, с князьями-то этими поосторожней. Они ведь и обмануть могут. Они тебе вась-вась, а потом … – он махнул рукой и ушёл.
Какое-то время Фомка разглядывал подаренную бутылку, а потом бережно сложил в свой мешок. Попутно выложил ещё бутыль, наполненную в де трети, и приложился к ней «с устатку». Потом отправился отдыхать под кровать, как и в прошлый раз, и снова предварительно натопив печь. Заснул он не сразу, но видел сладостные сны, в которых пребывал в приятелях князя, одетый в шёлковый халат и бархатные короткие панталоны.
Сам Чебурашкин ко сну готовился основательней. Он успел устроить так, чтобы мертвецы вываливались с кровати посредством специального рычага. Надо было продолжать войну с демонами. Эта ночь прошла буйно, но результативно. В этот раз союзные ему мертвецы запихали в печь четырёх демонов, и ещё десятку крепко намяли бока. Правда и тому мертвецы, которого сняли с дуба, оторвали руку, но Фомка днём пришил её, то ругаясь, то завывая от страха. Он боялся, что мертвец очухается и скрутит ему шею. Но всё обстояло благополучно. Чебурашкин снова отправился к Победоносцеву и принялся описывать те баталии, в которых участвовал, и столь был велеречив и красочен в описаниях, что князь призадумался, не лучше ли выполнить обещанное, чем портить отношения с этим непростым человеком.
Третья ночь была наиболее сложной. Демоны пошли скопом. Они едва не свалили мертвецов с ног, как из шкафа вывалился сам Чебурашкин, облачившись в рыцарские доспехи и вооружившись двуручным мечом. Он принялся с таким азартом мечом размахивать, что загнал в печь сразу трёх противников и захлопнул дверцу, заложив её тем же мечом. Пришлось тем демонам, что ещё оставались, отступить. Они уже не могли окаменеть горгульями, потому как магия ослабла, но они выбрали зелёную лужайку, что разделяла итальянский дворец и княжеский терем- детинец, где тот временно проживал.
Всю ночь прислушивались к битве, которая происходила во дворце, люди, населяющие этот город. Наверное, никто не ложился спать. Утром ко дворцу отправилась целая толпа народа. Им навстречу вышел Чебурашкин, а следом шёл верный Фомка. Оба были усталыми, а слуга, так и вовсе едва стоял на ногах. Если две первые ночи проспал, нагрузившись по самые брови, то в третий раз он слышал всё. Он едва остался жив от того страха, который пережил. И было видно, как ему приходится плохо.
– Мы сделали это, – громко заявил Чебурашкин. – Если кто может сделать это лучше нас, то пусть он придёт и сделает.
И все ему начали аплодировать. Люди кричали «Виват» и били в ладоши так, словно рвались гранаты. Сам Победоносцев тоже хлопал, но без всякого энтузиазма. Он решил выдать денежное вознаграждение, но хотел бы ещё как-то гостей использовать, с пользой для себя.
Дворец вроде как перешёл в распоряжение Чебурашкина, но, по договорённостью с князем, ровно до тех пор, пока Чебурашкин не отправится в Европу на обещанное ему место службы. Фомка улыбался князю, строя разные уморительные гримасы. Победоносцев тоже ему иногда улыбался, но чаще отворачивался, не зная, как себя вести с этими странными персонами.
А демоны творили своё чёрное дело. Они начали менять структуру почвы симпатичного зелёного лужка. Они преобразовали грунт в зыбучее болото, в непроходимую топь, какая бывает в самой отдалённой местности. В двух шагах от дворца, рядом с княжескими палатами, появилась в один день предательская топь. Утром туда выскочил любимый пудель княжеских детей и тут же повалился, успев удивлённо тявкнуть. Дети принялись рыдать в полный  голос. Пара служивых мужиков бросились доставать пса и тоже в момент утопли, без всякого следа. Князь Победоносцев приказал вызвать Чебурашкина.
– Решить проблему с лугом, – решительно заявил князь, глядя куда-то над головой собеседника. – Дело не терпит отлагательства.
– Но болото - не мой профиль, – попробовал отвертеться офицер.
– Справился с дворцом, – резонно ответил князь, – сумеешь сделать и это. Думаешь мне легко в Европе с твоим местом договориться? Так и ты, братец, постарайся.
Чебурашкин понял, что если его назвали «братцем», то надо держать ухо востро, а дело заканчивать поскорее, ибо потом себе дороже выйдет. Мы забыли сказать, что Чебурашкин, при помощи Фомки, перетащил из дворца в сарайчик обоих столь полезных мертвецов и там их связал, закрыв головы. Те по-прежнему просыпались по ночам и силились вступить в драку, но не могли порвать пут. И вот сейчас они пригодились. Украдкой Чебурашкин перетащил оба трупа и положил их на самом краю трясины, сам же затаился в кустарнике. Увидав их, два демона тут же вылезли из топи и обратились к трупам:
– Честные господа! Мы оставили вам весь дворец, и перебрались жить сюда. Там же такое прекрасное место. Зачем вы пришли сюда? Это уже несправедливо. Вы этого не находите?
– Дворец, действительно прекрасный, – ответил из кустов Чебурашкин, – только вы этот прекрасный луг испортили. Вените всё назад, как было, и мы вас больше тревожить не будем.
– Это довольно сложно. Вряд ли у нас получится всё вернуть как было. Это очень сложный процесс.
– А сделать так, чтобы по нему можно было безопасно ездить?
– Надо подумать, – ответили демоны.
– Мы ждать долго не можем, – сердито сказал Чебурашкин.
И тут наступила полночь. Мертвецы поднялись на ноги, бросились друг на друга, но тут увидели наблюдающих за ними демонов, и кинулись на них. Те кинулись прочь и скрылись в самом глубоком омуте, а мертвецы снова схватились друг с другом. Оба они себя изрядно повредили. Правда, Погибалец как-то восстанавливался за день, на второй мертвец чудом ещё не рассыпался на части. Долго это продолжаться не могло. Чебурашкин выскочил из кустов и пробил тело колдуна осиновым колом. Потом поразил и второго, который и так едва стоял на ногах. Так, с осиновыми кольями, он и закопал обоих. Теперь надо было попробовать завершить эту затянувшуюся эпопею. Услышав, что наверху стало тихо, опять из трясины выглянул демон.
– А где … эти? – спросил демон.
– Мои люди? – переспросил Чебурашкин. – Совсем распоясались. Я их с трудом сдерживаю. Они готовы всё здесь уничтожить.
– Что с нами будет? – неуверенно спросил демон.
– Давайте сделаем так, – предложил хитрец. – Я попробую убрать их отсюда, а вы устройте так, чтобы по болоту я мог ходить безопасно. Я и мой слуга. Может, даже на лошади. Мы покажем, что здесь всё не так опасно, а потом мы уйдём вовсе и оставим вас в покое. Устроит вас такой оборот?
– Вполне устроит, – обрадовался демон, – если и вас и правда не будет больше.
– Могу расписку дать со своей стороны, а вы – со своей.
Так и сделали. Ударили по рукам. Утром Победоносцев приходит, а болото осталось как прежде.
– Как это понять? – спрашивает князь.
– Всё не так печально, как выглядит, – заявил спокойно Чебурашкин. –А со временем всё выправится само. Здесь даже ходить можно. Прямо сейчас.
– Ну, так покажи нам это, – ехидно усмехнулся князь, – пройдись по лужку.
Кругом народ толпится, об заклад бьются, что погибнет храбрец непременно, большие деньги на кон против него ставят. А Чебурашкин спокойно в болото ступает и вдруг чувствует, как ему услужливо снизу спину подставляют. Сделал следующий шаг и – новая спина. И так – до конца лужайки.
– А в тот конец пройдёшь? – и пачку денег кажут.
И снова Чебурашкин по топи гулять отправился. Взад- вперёд. Влево- вправо. К вечеру доход подсчитал – пять тысяч получилось. Хорошо дело пошло. Назавтра Фомку с собой взял. Потом на лошади поехал. И каждый раз под ногу его, или копыто лошади, демоны спину подставляют. Со стороны чудом выглядит: по трясине аки посуху.       
На следующий день народу ещё больше явилось: все хотят на диво дивное посмотреть, а бесстрашный барин и рад, ведь за всё ему наличные деньги несут. Уже с соседних губерний приезжать стали. И все об заклад бьются, что вот на этот раз безрассудный храбрец провалится и сгинет. А тут ещё два местных парня заявили, что и они так могут, легко, мол. Приняли изрядно для храбрости и на луг тот ступили, да друг дружку поддерживают, чтоб не упасть и не осрамиться. Шаг сделали, другой, приободрились, приосанились, девки им внешности приятной платочками игриво махать стали, глазки строить, посмеиваться да переглядываться, парни, всё это увидев, запели, мол, где наша не пропадала. Словно сглазили: на пятом шаги в трясину бесследно канули. Все только ахнули. И снова заклады понесли барину. В толпе уже коробейники шнырять начали, калачами да сбитнем с квасом торговать. Вишь, зрелище новое народ привлекает. Победоносцев наблюдал за всем этим, а потом к себе удалился, а к нему уже епископ здешний пожаловал.
– Это что же творится, ваше сиятельство?
– А что такое, владыка?
– Да я про этого, пришлого барина. Что он себе позволяет!
– А что такое вас волнует?
– Да выходки его.
– Вы насчёт дворца? Так я к вам, владыка, обращался, чтобы вы оттуда бесов изгнали. Так ведь у вас не получилось ничего.
– Знать, надобно так Господу!
– А этот ведь справился. И с лужком вон, не пойму только как это он делает.
– Вот и я об этом! Господь наш, Иисус Христос, ходил по хляби водной, но даже он в болотную топь не совался, а этот типус скаженный ... Здесь ведь явно бесовщиной пахнет. А он ещё людей смущает, своей ловкостью хвалится. Вон денег сколько отгрёб, а на церковь христову не пожертвовал ни грошика.
– Так что ты предлагаешь? От церкви его отлучить?
– По правде – так сжечь подлеца, а все деньги его изъять и в монастырь отправить.
– Все? – уточнил князь. – А почему в монастырь?
– Бесами они испоганены. Мы их молитвами очищать станем.
– Ну, с сожжением ты, владыка, перебрал чуток. Да и с деньгами помыслить можно. А что касается того, что пора его отсюда убирать, так я с этим, пожалуй, соглашусь. Я сам с ним переговорю завтра. Прямо с утра.
В сказках часто упоминались ведьмы. Баба-Яга, и прочие. Так вот, ведьмы, это такая пугалка. Раньше народ был необразованный, тёмный, всего неизвестного опасались, считали влиянием богов или тёмных сил, а тех, кто знаниями обладал, побаивались. Некоторые грамотеи организовывались в университеты и академии и от знаний своей пользу имели, другие оставались самостоятельными, пытались жить своим умом. Вот их-то неучи и преследовали, а люди духовные тёмных людей науськивали да подталкивали. Само понятие «ведьма» происходит от слова «ведать». К тем же «ведающим» обращались за советом да помощью, но как случится что непонятное, так знают, кого обвинять. Чаще всего «ведали» женщины, у которых семья не сложилась, по причине, что они были излишне умны и к знаниям тянулись. Таких мужики обходят дальней стороной. Кстати, случались и среди мужской половины такие чудаки, что знаний жаждали. Таких звали ведунами. Правда, большей частью они потом богоискательством занялись и перешли в категорию отшельничества, но женщины продолжали знахарить («знахарь» - от слова «знать»), ворожить и прочили делами занимались. И обращались к ним за помощью не только с добром, но и с иными просьбами. Порчу там навести, сглазить кого, приворожить, погадать на наследство. Фантазии у людей было много, да и желаний всяческих.
Надоело демонам на барина хитрого работать. Все спины у них болели, в синяках обширных, это после того как он повадился на спор и заклад по трясине на лошади скакать, да ещё и слугу своего тем же заниматься, чтобы денежная выручка росла. Вот так они и вовсе взвыли, а потом отправились делегацией к одной ведьме, что проживала в отдалении, в лесу.
– Помоги нам, бабушка, – плакались демоны, протягивая к ведьме свои уродливые руки. – Мочи уже никакой нашей нет всё терпеть!
Всяких чудес старая бабка- ведунья повидала, и её не смутил ужасный вид пришельцев. Расспросила она их в подробностях, что и как было. Они ей, плача и жалуясь, всё рассказали, почти по правде, хотя в кое в чём они свои беды приукрасили, а барина так и вовсе изобразили злобным хулиганом. Так и все мы картину выстраиваем так, как нам её хочется видеть. Чем демоны-то лучше нас? Ведьма выслушала их и говорит:
– Помочь вам не так уж и сложно, но можно. Всего-то делов, что не подставить свою спину под ноги барина, когда он в самом центре трясины окажется.    
– Так у нас же договор заключён с ним, – не поняли совета просители.
– И в этом могу совет дать, – улыбнулась ведьма. – Внесите в договор изменения задним числом. Люди так часто делают. Особенности коммерции.
Посовещались демоны и решили совету последовать. Отблагодарили ведьму, что-то там ей сунули, и домой отправились, чтобы завтра барину преподнести сюрприз.
Не терпелось князю с пришлым ловкачом разобраться. Послал он к нему слугу. Не стал этого откладывать. На приглашение явился Чебурашкин. Приоделся он, приосанился, имел вид довольный и гордый.
– Здравствуйте, ваше сиятельство!
– Здравствуйте- здравствуйте, – сухо ответил Победоносцев. – Жалуются на вас, знаете ли.
– Кто это? – удивился Чебурашкин.
– Епископ местный. Народ вы смущаете. Да и другие недовольны.
– Но ведь каждый день приходят толпами и просят меня рисковать своей жизнью. Обращаю внимание, что моей жизнью.
– Но, тем не менее, ваш визит здесь затянулся.
– Но вы обещали мне, ваша сиятельство, некие протекции.
– Помню, было такое. Но, скажу вам, с Европой ничего не получается, но есть место в штабе Османской империи, где нужен наш представитель. Правда, должность эта не генеральская, а полковничья, но в денежном довольствии не пострадаете. Почти не пострадаете. Что скажете?
– Ну, я не могу так сразу ответить. Я должен подумать, принять ванну, выпить чашечку кофе …
– Прекрасно, – обрадовался князь. – А раз у вас остаётся столь много свободного времени, так я к вам направлю нашего епископа. Он там о пожертвованиях что-то проминал.
– Я уже подумал. Даю своё согласие. А как же те платы, что вы мне с дворцом обещали? За освобождение его от злых сил?
– Мы тут подсчитали и выходит, что вы уже получили сумму, превышающую вам обещанное. А налогов на прибыль никаких в нашу казну не выделили. Что же это вы, батюшка, ай-яй- яй.
– Я всё понял, ваше сиятельство. Могу ли я попросить направление? Скажу по секрету, что отправляюсь сей же час в Османскую империю, по месту новой службы.
– Что же, поздравляю вас, полковник.
– А дворец, в котором мы проживали, я передаю вам обратно, как налог за гостеприимство.
– Ох и жук вы, полковник, – развеселился князь. – Я думаю, в иных обстоятельствах мы могли бы стать добрыми друзьями.
Они весьма тепло распрощались. Чебурашкин отправился к себе.
– Всё, Фомка, – объявил он слуге. – Уезжаем мы в Османскую империю. Там будем служить. Там и воевать будем.
– Барин, – взмолился слуга. – Не хочу я туда. Не хочу я больше воевать. Отпусти ты меня со службы!
– Неволить не буду, – нахмурился Чебурашкин. – Всё же чужая сторона. Езжай, братец, к себе.
– А жалованье?
– Какое жалование? – удивился Чебурашкин. – Я тебе никакого жалованья не платил.
– Мне его в полковой казне давали. За службу.
– Вот видишь. Туда и надо обращаться. Задолжали они тебе. Да и ты, плут, кое-что получил, когда на нас ставки делали, как на скаковых лошадей. Видел, как ты пачку в платок заворачивал да за пазуху прятал. Так что, не вешать нос, братец! Не всё так плохо, как ты сочиняешь. Кстати, я тебе деньги дам. Мой долг. Отвезёшь главному полковнику. Скажешь, что от меня. Если что не так – пиши мне в Османскую империю. Отвечу.
Так Чебурашкин отправился на Восток, а что там дальше было, это отдельная сказка. Что же касается демонов, то они на следующий день приготовились к очередному «представлению». Но барин к тому времени уехал куда-то. Но все собрались и тут какой-то рисковый хитрован вскочил на лошадь и направил её в трясину, готовый соскочить из седла, если лошадь провалится. Но лошадь шла и шла, и все принялись хлопать в ладоши. Хитрован приосанился, картинно руки в стороны расставил, принимая аплодисменты и подсчитывая в уме будущие барыши, но … вдруг трясина под ним расступилась, и он исчез там, вместе с бедной лошадью.
Чрез несколько месяцев до главного полковника дошли вести, что покинувший полк Чебурашкин теперь находится в Османской империи и занимает там в штабе полковничью должность.
– Я так и знал, что он шпион, – кричал главный полковник. – Потому он и смел был в боях, что ничего не угрожало ему. Враг был предупреждён, чтобы в него не стреляли. И долг он мне так и не вернул!
Как это не вернул? А Фомка?! Где же Фомка?!!
В самом деле, где же Фомка?
А дело было так. Отправился Фомка обратно в полк. Ехал он и прижимал рукой спрятанную за пазухой большую пачку денег – долг, который надо было отдать главному полковнику. Ехал Фомка и рассуждал:
– И ничего-то я с этого дела не поимел. Барину вон как повезло. Скоро сам полковником станет. А я? Как был никем, так никем и остался. Денег мне не заплатили. Правда, немного я сам заработал. Открыть бы кабак, либо табачную лавку. Я бы, верно, развернулся, а в свободную минуту музыкой бы занимался, песнями народными. А вот, скажем, нападут на меня сейчас разбойники, деньги отнимут и кому от этого польза будет? Только им, разбойникам, и больше никому.
От этих мыслей Фомка остановился и начал тревожно оглядываться. Разбойников не наблюдалось. Фомка затаился и продолжал рассуждать.
– Предположим, разбойники на меня напали, деньги все отобрали, но меня в живых оставили. Что тогда будет? Главный полковник долг капитана не получит и виноват в этом буду я один, ведь это я денег не довёз, хотя рисковал своей жизнью. Может быть, меня даже казнят. Оно мне это надо? А так – деньги у меня имеются. Открою я своё заведение, а если меня когда найдут, так я скажу, что деньги спасал, что вот они, мною сохранённые. А везти их мне не можно: не герой я, честно признаюсь, не герой.
Сразу Фомке легче сделалось, принялся он оглядываться, скоро место удобное заметил, а ещё через полгода трактир там появился, под названием «Доротея». Туда часто народ хаживал. Сам трактирщик играл на жалейке, столь искусно и жалостливо, словно жаловался на свою судьбу, хотя у самого его всё было хорошо: он женился, и дети у него появлялись один за другим, и каждый потом осваивал какой-нибудь музыкальный инструмент, так что все они составили оркестр, а супруга Фомы Дормидонтовича пела: «Издалека долго, течёт река – Волга …»