Бациллы жизни
Александр Галяткин и Юлия Фадеева
Бациллы жизни
"А-ла ла-ла ла-ла ла-ла..."
На фотографии, где деду шестьдесят семь, а внуку пять, они похожи как две капли воды. Романа и назвали в честь него. На всю жизнь он запомнил то утро, когда дедушка взял его в лес за грибами.
- Деда, почему мы стоим около малинника, и зачем было так долго строгать из палки эту рогатульку? Хватит уже есть ягоды, давай искать грибы! Бабушка Вера ждет белых. Если ничего не принесем, будет нам плохо!
- Запомни, Ромка, - весело ответил дед, - каждый раз, когда мужчина из нашего рода заходит в лес, он должен убить хотя бы одну гадюку. А здесь как раз гадюки. Подождем еще немного. Вы-ы-ползут!
- А зачем их убивать? - прошептал мальчик.
- Так надо, поверь.
Дед Роман привык мочить гадов всегда и везде. В его военном билете было лишь два воинских звания: "красноармеец" и "полковник". Да еще отметки о боевых орденах. Кстати, Роман на всю жизнь запомнил и людей с такими же звездами на погонах, пришедших через десять лет на похороны деда.
Несколько белых им все же подарили печорские мхи, и в этот раз бабушка Вера не обзывала их уклонистами, нищебродами и ренегатами. Всю жизнь она работала учительницей и утверждала, будто сама обучила литературному русскому, французскому, а потом и немецкому языкам совершенно неграмотного дедушку Рому, который пришел в лаптях из убогой деревушки в Петроград за образованием. "Я сердцем почувствовала, что это интеллигентный человек", - рассказывала она всем знакомым и родственникам. Однако, когда дедушка умирал в психиатрической больнице, в бреду он говорил на совершенно незнакомом языке. Роман не понял, на каком именно. Что-то похожее на древнеперсидский. И он подумал, что ничего не знает о дедушке.
Они были друзьями. Роман так и не простил бабушку Веру за то, что та сдала деда в психушку.
Еще в двадцатые годы двадцатого века, до рождения Роминого отца, эти двое поклялись друг другу, что умрут в один день, как Женни Лаура, дочь Карла Маркса, и ее муж Поль Лафарг, которые сдержали свое слово, вместе приняв цианистый калий.
Однажды вечером дед сказал:
- Верушка, что-то мне нехорошо. Не бойся, я тебя не оставлю, ты тоже не будешь мучиться. Предателем я никогда не был. Если тебе страшно, все сделаю сам за нас двоих, - и навел на нее наградной пистолет. Она его и сдала, призвав в свидетели "безумия" родственников и соседей.
Так получалось, что до сорока четырех лет всех женщин Романа звали Верами. Было их немало, и каждая вызывала нешуточные опасения. Как будто баба Вера даже из могилы присматривала за ним. Роман опасался, что и он, как дед, закончит свои дни в психушке, не доиграв родовую мистерию.
Он встретил Катю в сорок четыре года, когда уже выросли дети. У нее тоже.
- Меня не волнует, сколько лет я еще проживу. Важно не сколько, а как, - сказала она, и то был добрый знак.
- Меня тоже, - обрадовался Роман, и взгляды их утонули друг в друге.
Никогда Роману не было так хорошо с Верами.
- Тогда, может, поступим, как Женни Лаура Маркс и Поль Лафарг? - осторожно предложил он.
- Давай! - радостно согласилась Катя. - Нет ничего печальнее на свете, чем наблюдать в старости распад личности и страдания близкого человека. Когда? - по-деловому спросила она. - Лично я пенсионеркой становиться не собираюсь.
- Ну хотя бы до пятидесяти пяти дотянешь? Или ты предательница?
- Довольно длительный срок, но если я проведу эти годы с тобой, то дотяну. Запомни: предательницей я никогда не была и не стану. Надеюсь, ты тоже.
Однажды они пошли на концерт. "А-ла ла-ла ла-ла ла-ла..." - пел Маэстро, который приехал в их северный болотный город со своим балканским свадебно-похоронным оркестром, чтобы и здесь разносить бациллы жизни. Люди в этом городе танцевали редко. Очень редко. Но в тот вечер все были счастливы, никто не мог удержаться.
- А-ла ла-ла ла-ла ла-ла, - горланил счастливый Роман вместе со всеми и вдруг неожиданно предложил:
- А что мы мелочимся? Давай сыграем по-крупному - может, до шестидесяти пяти потанцуем? Сходим еще на концерт Маэстро!
- Думаешь, он сюда снова приедет?
- Да мы сами поедем в любой город мира, где он будет выступать. Потанцуем, вернемся в гостиницу, займемся любовью... А напоследок выпьем вина с цианитом. Умрем счастливыми и молодыми. Шестьдесят пять - это ерунда! Ну как тебе такой план?
- А ты-то доживешь до шестидесяти пяти или предашь меня? - серьезно спросила Катя.
- Предателем я никогда не был и не стану.
- Ну, если эти годы я проживу с тобой, то согласна, - сказала Катя, танцуя с Ромой. Положив голову ему на плечо, она улыбнулась и тоже запела: "А-ла ла-ла ла-ла ла-ла".
Три вечера после концерта они пели дома свою любимую песню и танцевали. Бациллы жизни заразили Рому и Катю, которые весело дожили до шестидесяти пяти лет.
Маэстро был уже плох, однако мог еще петь, если ему на сцену выносили бокал вина.
- Пора, - сказал Роман.
Они нашли его в Париже. Перед концертом успели в музей д’Орсе, посмотрели импрессионистов. После концерта сходили в ресторан и покатались на кораблике по ночной Сене, напевая: "А-ла ла-ла ла-ла ла-ла". В гостинице их ждали любимое итальянское вино, горький шоколад и цианистый калий.
"А-ла ла-ла ла-ла ла-ла", - пели счастливые Рома и Катя, ввалившись в номер. Выпив немного вина - пока без яда, они упали в объятья друг друга. А когда начали танцевать под свою песню, Катя серьезно спросила:
- Рома, ты как себя чувствуешь?
- А-ла ла-ла ла-ла ла-ла, - радостно ответил он.
- Тогда, может, отложим до семидесяти? - робко предложила она. - Что мы, в самом деле, как дети?
- Без проблем. Если это время я проведу с тобой!
- А-ла ла-ла ла-ла ла-ла, - запели они под утро.