Гл..8
Беру в учительской журнал 9-го «А» и на выходе сталкиваюсь с директрисой – в компании с особой, которая полгода поработала в нашей школе и внезапно ушла в районо - инспектором. Преподавала она русский язык в пятых и шестых классах, с нами, филологами, почти не общалась. На совещания не ходила, и мы голову ломали, кто же она? Почему пришла и почему ушла – еще и на повышение? За какие заслуги?
- Людмила Евсеевна, к вам гости! – сдержанно говорит Камилла Константиновна, а свжеиспеченная инспекторша молча кивает головой - вместо приветствия.
- А что, я могу отказаться? – вырывается у меня – от страха.
Нежданная гостья поворачивается к директору:
- Камилла Константиновна, вы можете быть свободны.
- В моей школе мне никто не диктует, что делать. Я просто вынуждена вас покинуть: мне на девять тридцать – в райком. Людмила Евсеевна, ваше право не пускать на урок, если заранее не предупредили, - парирует директриса с достоинством и уходит.
Поднимаемся по лестнице на третий этаж. Начальница пыхтит сзади, но помалкивает. Она в два раза крупнее меня и не может скакать через две ступеньки, как я.
Звонок догоняет нас у двери, где толпится мой девятый «А».
-Здравствуйте, Людмила Евсеевна! – слышу бодрые голоса и замечаю вопросительные взгляды на гостью.
Пока та пробирается через проход среднего ряда, стоит грохот от брошенных сумок и опущенных крышек парт. Все оглядываются на солидную тетку с пучком волос на макушке и замолкают. А я здороваюсь, стараясь не выдать волнения.
- Все готовы к заключительному уроку по роману «Господа Головлевы»? – спрашиваю, хотя сама вижу – на каждой парте книги с закладками. Только у моего умника, Сережки Макарова, рядом с которым устроилась проверяющая, совсем пусто. Вот негодник!
Но все равно - настроение у меня подскакивает, как бывает, когда я сильно волнуюсь. Господи, роман такой трагический, а я улыбаюсь как дурочка, хотя знаю: веду себя не совсем стандартно: где учебники? Где тема на доске?! Почему не отмечаю отсутствующих, безобразие!!! За это по головке не погладят. Я просто вижу, что все на месте.
Делаю променад мимо доски и говорю:
- Помните, когда мы с вами только говорили о теме романа, проблемах, обсуждали некоторые фрагменты сюжета, вы признавались, что герои его вам противны, их не жаль? Я вас попросила отметить самые выразительные места и подумать, в чем секрет такого воздействия на читателя? Сегодня мы будем говорить о том, какими средствами обрисованы характеры героев, передана, атмосфера в доме…
Договорить не успела – половина класса тянет руки, еще и подпрыгивает на месте. Кого выбрать?
- Сережа, тебе слово, - вызываю Ильина. Так надежнее.
- Все дело в языке! Точные детали, вот смотрите…
Ильин берет в руки книгу, открывает, но прочесть не успевает.
- Метафоры, эпитеты!- кричит Макаров с места.
- Сравнения! Метафорические сравнения!– добавляет Володя Гринев, самый красивый мальчик в классе, еще и умница.
- Можно я все-таки прочитаю? – насмешливо оглядывает класс Ильин, будущий медалист. Он знает себе цену.
В классе нарастает шум. Все забыли про незнакомую тетеньку. Всем хочется вставить слово. Они что – даром готовились?
- Эй, - весело говорю я, - Вы же не в детсаду! По очереди! Сережа, читай!
- Да, все дело в языке. Вот сцена, как Степан Головлев возвращается в именье к матери после того как промотал свой «брошенный»
ею кусок - доходный дом в Москве, потом проиграл в карты последнее. Для матери он – Степка-балбес, она для него – ведьма старая, которая его заест. Это слово - заест - проходит через все мысли Степана.
Ильин читает по книге эпизод, как Степан бьется головой о дерево – в отчаянье из-за предстоящего свидания с родной матушкой. И как папаша его предсказывает будущее сына в родном имении, каркая здорадно: «Съест, съест».
- Можно я, я! – слышу со всех сторон.
Я машу рукой Ильину: сядь!
Тот садится с видом послушного мальчика, но я понимаю: не доволен мой будущий золотой медалист. Он бы мог целый урок провести, потому что умен, аналитик!
Делаю разрешающий жест Нине Титовой. Та встает, ждет, когда улягутся страсти одноклассников.
- Нина, давай по порядку: первое впечатление о героях создается за счет чего?
- Портрет, речь, потом уже поведение, поступок. Еще до портрета всех членов семьи мы слышим прозвища-эпитеты, которые они дают друг другу: Степка-балбес, Павел – постылый, Порфирий – Иудушка-кровопивец. Выразительная деталь в портрете Иудушки - глаза. - Нина зачитывает цитату, опускает книгу.- Вот этого – «взглянет, ну, словно петлю закидывает» и «так и поливает ядом»- достаточно! Не нужно описывать цвет глаз, форму носа. И это мать так думает о родном сыне!
Тут чувствую по гулу в классе, что терпение у всех на исходе. Ниночка сама опускается на сиденье. Очень деликатный ребенок – эта симпатичная девочка…
- А давайте так, - я поднимаю руку. – Ти-ши-на! Не будем драть руки, а просто поговорим, побеседуем, но не перебиваем товарища, чтобы мысль закончил. Идет?. Можете не вставать, если реплика короткая …Итак, мы говорим о секретах мастерства Салтыкова-Щедрина. А зачем? Вроде бы, главное – это проблемы, им поднятые?
- Чтобы сочинения лучше писать! – выкрикивает Макаров. – Как Салтыков-Щедрин!- подбирать нужные слова!
Смешки в классе. Саша Левитан ехидничает:
- Ты, Серега, как ни старайся, Щедрин из тебя не выйдет!
- Писателей много, но не все так талантливы, чтобы их услышали, - подает голос Людочка Лановая, из тех скромниц, что руку не дерут, но когда их вызываешь, отвечают неожиданно. –
Она замолкает – ищет слово, и в эту паузу влезает Саша Левитан :
- Чтобы услышали современники!
- Это верно, - подхватываю я. - Но Салтыков-Щедрин писал о таком античеловеческом явлении как крепостное право, не только для них, а и для будущих поколений. Оно искалечило не одно поколение – из разных сословий. Он хотел вызвать отвращение к самой попытке одного человека унизить, как-то закабалить другого – физически или психологически. Как этого добиться с помощью слова? Их в русском языке сотни тысяч, и у каждого не только свой смысл, но и оттенок. Наш язык богат синонимами, которые и передают эти оттенки. Вот какие сцены в романе вас больше всего впечатлили? Валера, ты хочешь что-то сказать?
Валера Брискин тоже из категории умных тихонь, и обычно в бой не рвется, но в ответах на мои вопросы всегда попадает в десятку. Невысокий, худенький, светленький, слегка картавит. Весь урок продержал руку, но не махал ею, как другие, а терпеливо ждал. Он выбирается в проход с книгой в руках, вынимает закладку:
- Меня зацепила сцена, когда Иудушка стоит у постели умирающего брата. «Иудушка… всматривался в больного и скорбно покачивал головой. – Больно? – спросил он, сообщая своему голосу ту степень елейности, какая только была в его средствах». Смотрите, здесь в одной фразе передано столько оттенков лицемерия, ставшего…главным качеством характера. Вот! Не смотрел на брата, а всматривался, а это разные вещи. – Валера даже попытался изобразить этот процесс всматриванья, и его соседка по парте засмеялась. – И он не грустно смотрит или печально, а скорбно! Хотя мы знаем, что скорбят у постели больного те, кто любит. А Иудушка никого не любит!
-Валера, - перебила я Брискина, - если мы будем каждую фразу так здорово анализировать, то не хватит и двух уроков. Ты правильные выводы делаешь. Дочитай сцену, а другие пусть выскажутся.
Валера читает эту жуткую сцену вроде бы спокойно, но кажется, что воздух сейчас взорвется от отчаянного вопля Павла: «Иди, кровопивец, вон!»
- А тот не уходит, еще и подушечку поправляет: ткнул пальцем – вроде поправил!
Это Нина Титова не выдержала, но Брискин продолжал читать, только громче:
- «Ах, брат! Какая ты бяка сделался! А ты возьми да приободрись! Встань да и побеги! Труском-труском – путь-ка, мол, маменька полюбуется, какими мы молодцами стали!»
- Он же – умирающему! Он еще издевается! – выкрикивает Макаров со своей «камчатки».
Вижу: инспекторша что-то строчит в своей тетрадочке…
- Вот, - торжественно говорю я классу, - наш Сережа выучил роман наизусть! Молодец.
Кто-то из девочек хихикает.
- Я книгу дома забыл, но все помню, - врет наш лентяй. – У Щедрина роль играют речь и жесты!
Та-ак, Макарову можно, а нам нет? И класс начинает с места выкрикивать дополнять, а это значит – шуметь, перебивать.
Пришлось вернуться к роли дирижера этим расшалившимся оркестром. Удалось еще пройтись по эпизодам, связанным с гибелью сыновей Иудушки. Брискин и Титова справились с заданием прекрасно, и я поставила первые три пятерки – им и Сереже Ильину.
« Господи, - думаю при этом, - как мало оценок, если каждому даю сказать по два-три предложения!»
Легкую мою панику оборвал звонок с урока…
http://www.proza.ru/2019/10/08/1149
Продолжение