Здравствуйте, дорогая моя Ольга Сергеевна. Ждать вашего письма больше нет сил. Если бы мы жили во времена Средневековья и ваша весточка так долго блуждала, я бы решил, что голубя, несшего драгоценное послание, непременно сжарили на костре и съели или задрал проворный кот. Но на дворе двадцать первый век, и почта, как мне кажется, доставляется куда надежнее. Порой мысли скверные в голову лезут. Думается мне, что почтальон нечаянно выронил ваше письмо, доставая из сумки другие послания, и не обратил на эту оплошность никакого внимания. Портфель его не заметил потери письма. Теперь лежит оно где-нибудь, занесенное ветром, в безлюдной подворотне или, того хуже, под мусорным контейнером, и никому нет до него никакого дела. Мокрый асфальт крепко держит его, а ветер треплет почерневший от городской пыли и дорожной грязи конверт, и расплываются чернила по белому листу. С каждой каплей стирая и предавая забвению ваши строки. Будто и не было их вовсе. Вот такие мрачные думы преследуют меня весь день. Решил я поэтому, Ольга Сергеевна, больше не томиться в ожидании и написать вам очередное письмо.
Видел вас вчера в окно, спешили куда-то, торопились. Признаюсь, случайно кинул взгляд на ваш подъезд, и вы открыли дверь. Совпадение или так судьба распорядилась, не знаю. Только сердце моё, как вас увидел, защемила волчья тоска. Вроде, совсем рядом живете, дорогу перейти, руку протянуть, а нет возможности видеться. Иногда мне кажется, что ваш запах сквозь уличный чад и пыль прямо до моих окон долетает. Долетит и у самой форточки остановится, будто стесняется без приглашения входить. Крутится возле окна, мается, не решается. Вдруг легким порывом ветерок подталкивает его, и, занырнув ко мне в комнату, вдыхает он живительную свежесть в мой быт, который пропитался затхлым запахом от кучи влажных бумаг и старинных книг. Бумаги мои не успевают просушиться от того, моя дорогая, что трубы в перекрытии между мной и соседом выше совсем износились: заржавели, прохудились и дали течь. Иногда приходит сантехник, что-то делает, и вода перестаёт сочиться. Но проходит время, и все заново начинается. Сосед мой – пьяница и лентяй, менять трубы не хочет, обращаться к коммунальщикам тоже не желает, в общем, все устраивает. А что бы его не устраивало? Вода-то ко мне течет, прямо по стене вниз бежит и мою стену разъедает. Обои в том углу давно вздулись и отошли, того гляди плесень появится. У меня как раз там шкаф с книгами находится. Несмотря на то, что он не вплотную к стене стоит, как раз на плинтус отходит, все-равно бумага мокнет. Поэтому и стоит у меня такой дурной запах. Все руки не доходят самому этим заняться, работа все свободное время сжирает, только вечером и выдается минутка, чтобы чая попить да дух перевести. В этой колыбели смрада и одиночества только порыв вашего запаха и вносит свежесть. Посмеётесь вы, наверное, над этими строками, скажите, быть того не может, чтоб через улицу я ваш аромат улавливал. А нет, представьте себе, может. Я, как его ощущаю, сразу к окну, знаю, что вы где-то рядом идете. И что вы думаете – вправду, выглянешь, а вы из подъезда выходите или на остановке автобуса ждете, или домой возвращаетесь. Ни разу еще не ошибался, всегда вас вижу. Сразу легче на душе становится при виде вашей фигуры. Значит, вы рядом. Значит, по соседству. Значит, и письмо скоро придет.
Но не все у меня так худо с соседями. Вот, к примеру, справа от меня семья живет. Совсем недавно заехали в наш дом. Полгода, наверное, еще не живут. Муж, жена, двое детишек малых. Вроде народу много живет в однокомнатной квартирке, а тихо у них, ни шума, ни криков не слышно. Спокойно живут, прилично и смирно. Каждый вечер выходят они всем семейством на прогулку. Вначале выходит мать со старшим за ручку, лет пяти мальчишка. Выходят и держат входную дверь, затем появляется отец с коляской, где малая сидит. Выйдут и начинают прогуливаться вдоль улицы, в сторону нашего сквера. Пройдутся туда, побудут там часик другой и, глядишь, назад возвращаются. Тихо они прогуливаются, можно сказать, даже до невыносимости чопорно. Муж средних лет, невысокого роста, круглолицый, с небольшим животиком, всегда серьезен и задумчив. Жена моложе, такого же роста, худенькая, её лицо улыбка посещает куда чаще. С мужем, как мне показалось, ведет себя сдержанно, часто ему что-то рассказывает, но не заигрывает. Он же, в свою очередь, больше молчит, слушает и в ответ кивает головой. Работа, видимо, у мужа непростая. График плавающий, потому возвращается он домой в разное время. Сказать честно, редко заставал его идущего с работы, а я, моя родная, как вы знаете, по роду своей профессии часто провожу время за письменным столом у окна. Жена постоянно дома сидит. На улице совсем редко бывает, выходит только по вечерам на семейную прогулку. В остальное время все с малышами нянчится. У неё, кстати, это отлично получается, секрет, может, какой знает. Ни разу не слышал, как дети капризничают, плачут или кричат. Муж на работе, а за стеной тишина, будто и не живет вовсе там никто. Когда муж возвращается, квартира сразу же оживает. Разговоры слышны, звуки разные, детский смех. Я, как это замечаю, сразу знаю – хозяин вернулся. Через полчаса того и гляди у подъездной двери всё семейство покажется. Если честно сказать, мне этой семейной строгости не хватает. В пустой квартире порой волком хочется выть от одиночества, спасают только гости, которые в последнее время не часто балуют меня своим визитом. Раньше бывало, что каждый вечер кто-то заходил чаю попить и новости обсудить, а теперь в лучшем случае раз в неделю заглядывают. Все дела, заботы. Видать, за день набегаются, и уже никакими гостями их не заманишь. У меня тоже работы много, но моя все на месте, дома. Раньше, когда молодым был, такая обстановка мне подходила: никто не отвлекает, не донимает, не мельтешит. Теперь же затворничество моё, всегда одинокое и сиротливое, начинает вытеснять тяга к семейному очагу. Иначе, как мне кажется, в этом омуте и утонуть можно. Только в вас и вижу спасение своё. Не случайно мне вас судьба послала. Одна вы такая на всём свете, зажгли пламя любви в сердце моем. С тех пор мысли только о вас. Мысли эти и помогают мне окончательно не раствориться в окружающей рутине и грязи. Жалею, что пока нет возможности видеться с вами, и приходится всю горечь свою на бумагу изливать.
Ну вот, снова меня в сторону потащило. Про соседей, значит, я. Давайте вернемся к ним. Слева от меня какой-то студент квартиру снимает. Почему студент? Да потому сложилось у меня такое мнение, что выглядит он надлежащим образом: молодой, худой, вечно в коротком пальтишке ходит. Бывает на улице зябко – и дождь моросит, и ветер рвет – а он все не по погоде одет, и вечно какие-то конспекты под мышкой носит, книжки разные. Но этот не из тех студентов, которые любят веселые компании и шумные посиделки. Мой студент – парень самостоятельный. Да и денег, видать, у него не очень много. Посему заключил я – родители его бедны. Такой вывод сделал я по заношенной одежде на нем и по вечно бледному лицу с темными кругами под глазами, скорее всего, вызванными скудным питанием и недосыпом. Больно странному распорядку дня он придерживается. Под вечер уходит – видимо, ночная подработка. Чуть свет – домой спешит. Заглянет к себе на часик, возьмет свои тетради, и на учебу. Вечером домой, а в ночь заново уходит. Бывает, по несколько дней его не видно, не слышно. Потом слышишь – замок заскрипел, дверь хлопнула, в комнате шуршание послышалось – и понимаешь, что сосед вернулся. Поначалу я даже беспокоился, переживал, думал, может, случилось что. Со временем привык к его причудам. Однажды наблюдал картину, как вышел мой сосед днём на улицу. Поначалу думал я, на учебу собрался, но потом смотрю, сел он на лавку возле дороги, посмотрел на часы, достал из пакета какие-то тетради, видимо, конспекты, и начал читать. Сидит полчаса, час, периодически посматривает на часы и дальше листает тетрадь. Наверное, ждет кого-то – подумал я. Тут неожиданно небо нахмурилось, ветер поднялся, и первые капли окрасили асфальт в темный цвет. А студент как будто не замечает ненастья, все сидит и читает. Только когда отдельные капли сменились дождем, нещадно хлещущим по всему телу, он скромненько прижался к одной стороне лавки, той самой, которая расположилась под широкими листьями клёна, и как ни в чем не бывало дальше продолжил читать. Наблюдая эту картину, так не хорошо мне вдруг стало, так жалостно студента, что даже в груди сжалось. Я едва слезы тогда сдержал. Таким он мне жалким показался. Просто до крайности несчастным. Уж было хотел открыть окно и крикнуть ему, чтобы не дурил и заходил в подъезд. В то же мгновение, словно почувствовал он моё намерение, встрепенулся, ещё раз посмотрел на часы и удалился обратно в подъезд.
Не один час я потом думал об этом. Все пытался понять, что же заставило молодого парня так долго сидеть у дороги, не взирая на дождь. Почему он так часто смотрел на часы? Может, неудачное свидание? Добился встречи от какой-нибудь молодой особы из университета, которая давно мучила своей красотой его, и, подавшись сладостным мечтаниям, решительно не замечал обман. А может, это и не свидание вовсе, а деловая встреча с приятелем по учебе. Может, разговор должен был касаться учебы, предстоящей сессии, требовательного профессора или сложного экзамена. Может, его ночная работа не проходит бесследно и не лучшим образом сказывается на учебе. Теперь же, отстав по каким-то дисциплинам, а возможно, и по всей линейке предметов, он пытается через приятеля найти способы решения проблемы. Приятель почему-то не пришел, а он отказывался это принять. Именно поэтому так долго просидел он в ожидании, невзирая на холод и дождь. Может, ещё какие обстоятельства заставили моего студента мокнуть на улице. Так, моя дорогая Ольга Сергеевна, я провел вечер, все думая об этом юноше. Уже лежа в кровати с закрытыми глазами, долго мне ещё представлялся студент в коротком пальтишке, который, сидя на мокрой скамейке, четно пытался закрыться от беспощадных порывов ветра.
Кто подо мной живет – не знаю, люди там часто меняются, никто не задерживается, а по большей части пустует квартира.
Домишко, где я живу, как вы заметили, гораздо старше вашего. Конечно, не царских времён, как дома по соседству, без всякого убранства и роскоши. Не встретишь на нем ни архивольты, ни бровки, ни сандрики, ни каких-либо ещё архитектурных излишеств. Не красуется на его фасаде гербовый картуш – нет этого ничего. Однако, несмотря на его простой вид, тоже имеет свою историю. Если не подводит меня память, возвели его в тридцать седьмом году, как раз в пик репрессий, которые с фанатичным задором прокатились по нашей стране. Слышал я от кого-то, сейчас уже не вспомню от кого, что строили его осужденные, на месте доходного дома. Вроде, какой-то купец для своих нужд возвёл. Первые годы после революции тяжёлые выдались – перебои с отоплением были, кто-то буржуйку на скорую руку приделал в одной из комнат, халатно её растопил, за огнём не досмотрел, искра убежала и дом спалила. Потом лет десять одни стены и стояли, пока рабочих не пригнали на постройку нового здания. На вашей стороне тоже долго купеческие домики стояли, но во времена всенародного расселения снесли их по-быстрому и построили малосемейки, а через сорок лет и их убрали. Вот только недавно, прямо перед вашим приездом, решили наконец-то возвести достойное жилье: новое, светлое, чистое. Правда, запала, как вы видите, только на один ваш дом и хватило. Теперь он стоит на нашей улице один-одинёшенек, такой красивый и молодой, как принц среди нищих и убогих, и вынужден терпеть насмешки от завистливых соседей.
Мой дом ненамного лучше более поздних соплеменников: потолки высокие, кухни маленькие, коридоры и лестницы узкие. Зимой тепло, летом прохладно. Квартир на этаже двенадцать – шесть с каждой стороны. Длинный коридор с раскинутыми по обеим сторонам квартирами напоминает общежитие, и только наличие собственных кухонь и уборных исключают подобное сравнение. В коридоре стены страшные, исписанные, грязные. На потолке виднеются желтые разводы, побелка местами отвалилась. Лампы в коридоре горят через одну. Лично я возле своей квартиры исправно меняю, строго слежу за этим. Честно признаться, отроду не любил темноту и мрак, и поначалу, как переехал сюда, не только у себя, но и во всем коридоре лампы менял. Но как известно, инициатива наказуема. Однажды, меняя лампу в начале коридора, прямо возле лестничной площадки, неожиданно отворилась дверь напротив – кто там живет, я и до сих пор понять не могу, жильцов крайне редко наблюдаю – выходит оттуда пожилая женщина и начинает на меня ругаться, мол, я лампы ворую. Я ей попытался объяснить, что как раз наоборот пытаюсь заменить неработающую лампу, на что та обвинила меня в наглости и лжи. Когда все же я вкрутил лампу и яркий белый свет осветил ту часть коридора, где до этого момента царил мрак, мне было сказано, что я просто испугался и вернул лампу на своё место. Я незамедлительно продемонстрировал женщине перегоревшую лампу, до этого времени находившуюся в патроннике, но мои доказательства не произвели на неё должного впечатления, и в мой адрес полились потоки брани. В тот момент, стоя на табурете посередине коридора, думал, что сгорю от стыда за своё, как мне казалось, благородное начинание. Я стоял и молчал, а женщина, наполовину высунувшись из квартирки, продолжала кричать. Удивительно, что никто не вышел на её крик, а кричала она громко и страшно. После чего я зарекся менять лампу только возле своей двери. Признаюсь, со временем к полумраку в коридоре привык и у себя уже редко свет включаю, больше при настольной лампе работаю. Наверное, даже полюбил этот мрак. Теперь яркий свет глаза режет. Так посидишь вечер под лампой, а потом кто-то приходит, включает свет, и прямо как-то неуютно чувствуешь себя в освещенной комнате. С тех пор наш длинный коридор, разукрашенный надписями и потрепанный временем, так и освещается как зря.
Когда по работе народ приезжает и после своих роскошных машин поднимается ко мне, многие даже в лице меняются, откровенно показывая свою брезгливость к моему жилью. Такой контраст невольно заставляет их окунуться в суровую реальность и воочию увидеть все краски старых домиков окраин. Неоднократно мне задавали вопрос: почему ты не снимешь что-то получше, почему не сбежишь отсюда? Но в ответ я ничего не говорю, только улыбаюсь. Вам, наверное, будет интересно почему, ведь дело вовсе не в деньгах. Благодаря своей работе, я, слава богу, нужды не испытываю, здесь дело в другом. Духовная привязанность. Мне, если хотите, этот обшарпанный дом и старая квартира дороже любого элитного жилья на Манхэтоне, ну или, по крайней мере, на нашей центральной улице. Здесь я впервые сделал по-настоящему стоящую работу и ощутил себя нужным. С тех пор я не представляю себе другое место для работы. Каждый угол, каждый кирпичик стал мне родным. Мне он нравится, и менять свои четыре стены на роскошные палаты в современных коробках из стекла и бетона не собираюсь. По крайней мере, пока я живу один, а дальше видно будет. Двери в основном деревянные, старого штампа. Местами скрипучие, местами сухие. Только несколько квартир на этаже оборудованы современными дверьми, а про такой шик, как стеклопакет, я вообще молчу. В нашем доме такого не встретишь. Порой мне становится даже стыдно от одной мысли, что вы в гости можете прийти. Скажете, что живу я в какой-то дыре убогой. Но, как я писал выше, ещё не время с моей берлогой прощаться. Жду стимула. Может быть, вы и будите тем самым стимулом, моя дорогая Ольга Сергеевна.
Ваш П.