Пролог
– Бабушка… Тебя и не узнать. Красавица. Старые фотографии, которые я видел, этого, всё равно, не передают.
– Мне сейчас 25 – кокетливо тряхнула она светлыми кудрями, я только-только вышла замуж и всё ещё впереди. Лучшее время. Этот облик я себе и оставила.
– Чаю – будешь? С лимоном. Присядь хоть на минутку! Сейчас бутерброды сделаю. Прости, я ещё толком не проснулся.
– Как это мило с твоей стороны, Костя, предлагать мне присесть, да испить чаю в моей собственной квартире, вновь кокетливо вскинула голову «бабушка». – Не нужно ничего, явилась я не за этим. А поведать тебе одну историю из начала 60-х. Раз уж ты теперь пишешь рассказы. Только, выслушай и ничего не домысливай от себя.
– Хорошо.
– Случилось это в Уссурийске, в школе военного гарнизона, где служил твой дедушка, а я преподавала в начальных классах. Пока его не отправили в запас со всеми почестями, и мы, уже в самом начале 70-х, не переехали в Куйбышев. А тогда, в 1963-м, к нам прислали молодого учителя по распределению сразу после ВУЗа. Десять лет спустя я назвала тебя в его честь. А вовсе не из-за моего любимого режиссёра Константина Сергеевича Станиславского, как ты думаешь. В общем, слушай…
Глава I
– Входите, Константин Сергеевич. Присаживайтесь.
Владимир Николаевич, декан педагогического института, тучноватый мужчина чуть за 60, привычно властно указал на стул в своём кабинете.
– Итак, вы отказались от аспирантуры. И это, как я понимаю, ваше твёрдое решение.
– Да. Более всего я ценю практику, Владимир Николаевич. Применение знаний в кругу людей, а не теоретизирование для научных эссе в тиши лабораторий. И, по правде говоря, очень рад, что вырвусь, наконец, из стен альма-матер.
Декан, едва заметно, но усмехнулся.
– Какой идеалистичный взгляд на мир, молодой человек. «Знания – в жизнь!». «Знания – людям!». Впрочем, зная вас вот уже пять лет, ничего иного я не ожидал. Но… Не боитесь распределения?
– Нет – запальчиво ответил молодой специалист и решительно помотал головой.
– Конечно – уже с нескрываемой иронией изрёк декан – вам думается, что весь Союз похож на Ленинград и отличается, разве что, климатом и часовыми поясами. Сам был таким четыре десятка лет назад, да… Впрочем, судьба ваша решена вчера уже безотносительно наших лёгких философствований. Вы отправляетесь по распределению в Уссурийск. Всего два года, и далее вы вольны самостоятельно определять свою судьбу. Пожелаете – вернётесь к нам. Лично я буду только рад.
Но юный учитель хранил тягостное молчание, которое, впрочем, не было никакой нужды прерывать. Всё было написано на его лице.
– Что же это вы, Константин Сергеевич, нос воротите? – уже с металлическими нотками в голосе произнёс декан. – Не забудьте, страна 15 лет вкладывалась в ваше бесплатное образование. Кормила, поила, воспитывала, чтобы вы могли сосредоточиться на главном. Более того, благодаря Никите Сергеевичу начала беспрецедентное масштабное строительство бесплатного жилья для советских семей. А вы не желаете отдать долг в регионе, где пока меньше удобств и не столь развитой социализм, как в нашем родном Ленинграде. Очень некрасиво с вашей стороны! И никаких контраргументов я даже выслушивать не стану.
Он слегка понизил голос:
– И зарплата, кстати, 85 рублей. 65 – оклад молодого специалиста, и 20 – северные надбавки. В общем, бедствовать не будете точно.
Было совершенно невозможно понять, где Владимир Николаевич говорит искренне, а где произносит «политически правильные» слова. Но Костя, оценив ситуацию, уже смирился. Тихонько кивнул и произнёс:
– Хорошо. Простите. Я всё понимаю. Когда отъезд?
Глава II
– Лектор приехал! – насмешливо произнёс сторож Васильич. – Ты чё это, сынок, в воскресенье в школу пожаловал? Никого нету сёдня. Но, если хочешь, покажу тебе здание. Но, вообще-то, завтра поутру приходи устраиваться.
Молодой специалист, изрядно проморозившись в пути к дальневосточному захолустью и час назад уныло оглядев свою пусть и отдельную, но совершенно обшарпанную комнатку, явился в среднюю школу по причине смеси ужаса и любопытства. Неужели она ещё хуже всего, что он уже успел повидать, или…
И впал в простительное раздражение:
– Вот что, отец. Хоть мы уже и «на ты», но я тебе не лектор. А преподаватель русского языка и литературы Константин Сергеевич Калинин, приехавший по распределению из Ленинграда. Заниматься со старшеклассниками, а не фиглярствовать глуповатыми прозвищами.
Васильич вдруг обрёл глубокий взгляд, совершенно не свойственный «простолюдину». И произнёс неторопливо-примирительно:
– Я ведь, сынок, многое помню в свои 75. Застал ещё ту Россию, дореволюционную. Когда к нам в деревушку под Рязанью приезжал учёный человек, мы, ребятня, бежали за повозкой и кричали с восторгом «Лектор приехал!». Без издёвки. А с почтением и любопытством. И таких тогда ценили поболе, чем сейчас. При нынешних… (Он осёкся, не заметив, как увлёкся политикой и едва не произнёс крамолу для властей).
– Так что, ты уж не серчай на старика. Я с добром. Школу осматривать будешь?
Костя уже отошёл от своей сиюсекундной вспышки и слегка отогрелся в школьном вестибюле. Но помотал головой и лишь произнёс:
– Прости, отец. Спасибо! Завтра приду устраиваться на работу и всё увижу. Как к тебе можно обращаться?
– Антиллигенция, как я и предполагал, по-доброму усмехнулся сторож. – Не переживай, сынок. Васильич я. Вполне достаточно. Народ у нас простой, но добрый и по-своему мудрый. Сам поймёшь, со временем.
Он проводил молодого гостя до дверей, вернулся за столик, зажёг махорку и включил радио. Никита Сергеич Хрущёв в очередной раз вещал «об ошибках и перегибах недавнего прошлого».
– Тьфу ты! – смачно плюнул Васильич и посмотрел на часы. Ничего, через час – футбол. Наши играют. Послушаем.
Глава III
– Итак, дорогие коллеги, позвольте представить вам нашего нового учителя русского языка и литературы в старших классах, Константина Сергеевича Калинина. 23 года, наилучшие рекомендации из Ленинграда, где он учился. Прошу любить и жаловать – с тонкой снисходительностью в голосе произнесла 52-летняя директриса Елена Станиславовна. (Он привстал и вежливо кивнул присутствующим).
– Мужчина в нашем маленьком коллективе всегда редкость (голос Елены Станиславовны внезапно обрёл какой-то мечтательный оттенок). – Ваш собрат по полу – наш физрук, Степан Богданович.
– Очень приятно – протянул ему руку мужчина под 40 с легко угадываемыми на лице следами утреннего похмелья. – Елена Станиславовна, если позволите, у меня зал к уроку не готов. Я вас покину.
– Хорошо – снисходительно кивнула директриса, прекрасно зная, что Богданычу необходимо испить спасительную настойку, чтобы через полчасика предстать перед детьми менее-более свежим.
– Клавдия Петровна, завуч и моя правая рука в учебном процессе. К ней можете обращаться, как ко мне. Далее, Вера Александровна, учительница начальных классов с почти 20-летним стажем.
– 17-летним – поправила её миловидная светловолосая женщина, на вид чуть за тридцать. Очень приятно – кивнула она.
– Вера Александровна – наш лучший специалист. Учитель года в дальневосточном округе. Так что если будет нужен совет, спрашивайте у неё. (Голос директрисы внезапно утратил снисходительную насмешливость и обрёл уважительные нотки).
После представления ещё нескольких педагогов дошла очередь до скромной «серой мышки», которую Константин не сразу и заметил.
– А это наша Юлечка, по распределению из Горького. И ваш прямой конкурент в средних и старших классах – вновь насмешливо изрекла Елена Станиславовна. (Девушка едва заметно кивнула). – На самом деле, у неё больше всех оснований радоваться вашему приезду. Людей не хватает, да ещё и Танечка в декретном. Разгрузите ей часы, хоть немного.
И зарплату! – беззвучно съязвил Калинин. Впрочем, подумал он, так лучше. Серенькая девчушка, попавшая сюда по такому же глупому распределению соцсистемы. С ней возможно хоть о чём-то договориться. Не то, что с 60-летней тёткой, мнящей себя «заслуженным педагогом».
– Всем спасибо, все свободны! – в тысячный раз произнесла директриса фразу в режиме вежливого робота. – А вы, Константин Сергеевич, приступаете к занятиям завтра. Если пожелаете, можете обсудить часы с Юлией Владимировной. Я распределила их по её желанию, так как она работает в нашей школе второй год. Но если у вас будут возражения, я готова их выслушать.
– Нет, возражений не будет – произнёс он с явным облегчением в голосе по причине завершения педсовета. И взглянул на Юлечку. Но та даже не удостоила его ответным взглядом, с интересом рассматривая портрет Никиты Сергеевича Хрущёва между Марксом и Лениным на стене учительской.
По окончании педсовета Елена Станиславовна и Клавдия Петровна задержались привычно посплетничать. Заварив душистый чай, директриса изрекла:
– Таких недотрог я ещё не встречала. А ведь и внешность в порядке, и ум на месте. Так и останется старой девой наша Юленька.
– Ну и дурочка – понимающе поддержала её завуч – а парень очень неплохой. Эх, скинуть бы мне пару десятков годочков! – мечтательно произнесла она, я бы…
– И не говори, Петровна, подхватила Елена Станиславовна, – но одинокие сами выбирают свою судьбу.
Эта фраза с претензией на мудрую афористичность явилась кульминацией педсовета. Человеку, который хорошо знаком изнутри со школьной рутиной, было очевидно подлинное предназначение большинства схожих совещаний безотносительно их формального повода: развеять скуку, посплетничать и немного помечтать.
Глава IV
Его урок с девятым Б – второй. Но он явился в школу к началу первого. Посидеть в пустом классе, настроиться и сосредоточиться. Прекрасно понимая, что ничего общего с ленинградской практикой на старших курсах это занятие не имеет. Новые лица. Уже почти взрослые. Незнакомый учитель. Да и неведомый ему северный менталитет – тоже.
Через несколько минут после начала первого урока он услышал звонковатый девичий голос в соседней аудитории. И тихонько шагнул в коридор, чтобы различить слова.
– Итак, как вы уже знаете, Пушкин первым предвосхитил Великую Октябрьскую Революцию. Не будучи знаком с трудами Маркса и Энгельса, блестящим переосмыслением Ленина, он чуткой душою классика уловил саму суть: отсталый царский режим – рухнет, народы обретут свободу – сначала в России, ныне – в Восточной Европе, а со временем и во всём мире. Диалектика марксизма дала ответы на все вопросы, которые Александр Сергеевич формулировал наощупь только благодаря своему огромному таланту. Не имея перед глазами пример советского человека, он, тем не менее, безошибочно прочувствовал, что царские мещанство, купечество и духовенство обречены.
– Мотивы октября в творчестве классика, что так смущали его цензоров и вызывали прямую неприязнь режима, можно проследить в таких произведениях, как…
Он даже не услышал шаги позади. Физрук Богданыч мечтательно подмигнул:
– Юлечка! Она у нас умничка! Так бы и слушал часами её голос.
Впрочем, по лицу Стёпы было заметно, что мечтает он, скорее, не о Юлечке, а нескольких вечерних кружках разливного пива в душевной компании. Костя кивнул ради приличия и вернулся в свой класс. С минуту перебирал конспекты сегодняшнего урока. После чего внезапно всё скомкал и метко запустил в урну.
– Какой кошмар! – произнёс он сам себе, но достаточно тихо, чтобы никто не услышал. – И это – урок литературы? Нет, это бездарность, которая прячется за великим классиком, политикой партии и женской красотой, вдобавок. Наверное, мечтает вступить в КПСС и нести свою чудовищно-патетичную чушь с более высоких трибун.
Продолжая невесёлые и уже беззвучные размышления, он вовсе не заметил, как в аудиторию, которой он по институтской привычке именовал школьный класс, вошла девчонка. И смущённо остановилась на пороге:
– Здравствуйте, Константин Сергеевич! Вы наш новый учитель русского и литературы, да?
– А вам здесь уже всё известно, улыбнулся он, очнувшись, наконец, от грустных мыслей.
– Городок у нас небольшой. Все всё друг о друге знают. Так что, не удивляйтесь, улыбнулась в ответ она.
– Что ж, садись…
– Лена.
– Леночка. Боишься опоздать на урок? Отличница? – немного насмешливо произнёс он.
– Нет, что вы. Просто я живу на другом конце городка, так получилось. А бросать любимую школу ради другой и неизвестной, не хочу. Автобус ходит по неудобному расписанию, с интервалом в час. Или я приезжаю раньше всех, или опаздываю. Что к первому, что ко второму уроку.
– Ну и отлично! Раз ты пришла раньше всех, назначаю тебя старостой на моих уроках. Считай, что я тебе доверяю. Но не надейся при этом на завышенные оценки.
– Нет, что вы – кивнула она, и было заметно, что не кокетничает.
– Расскажешь мне немного об учениках твоего класса. И о том, нравились ли тебе предыдущие занятия литературой (он слегка вздрогнул, вновь вспомнив недавнее «литературоведение» Юленьки).
***
Спустя несколько минут он ощутил вдохновение. То, что внешне берётся «из ниоткуда» и совершенно точно не стяжается муштрой и «правильной жизнью». Девятый класс, почти взрослые уже – подумал он. Не нужно сюсюкаться, равно как и изображать из себя авторитета. По-человечески. На равных. И слова придут сами.
– Доброе утро! Я, Константин Сергеевич Калинин, ваш новый учитель русского и литературы. На этом давайте завершим «официальную часть».
Он сделал паузу и вгляделся в лица учеников. Внешне класс как класс. Старательные отличники-хорошисты на первых партах и пара двоечников, вечно изображающих из себя брутальных хулиганов, «на галёрке». Основная масса – та же, что и повсюду, от Москвы до Камчатки. Троечники-пофигисты. Главный «электорат». Если хоть немного расшевелить-заинтересовать их, среда преобразится. Отличники станут ещё лучше, а двоечники ощутят себя изгоями. И волей-неволей, но потянутся за остальными.
Потом он взял методичку с заранее заложенной закладкой и раскрыл с ироничным лицом.
– Вот, план сегодняшнего урока. «Лирика Лермонтова в поздний период творчества». «Классики, предвосхитившие образ советского человека». Не переживайте, план мы выполним. На это хватит последних 15-20-ти минут занятия. А сейчас я раздам вам чистые листочки – Леночка, помоги мне – и попрошу две минуты полного внимания.
Еле слышное, но удивлённое шушуканье. Вот и прекрасно, подумал он.
– Для чего нужна литература, как и любая классика вообще? Допускаю, что многие из вас уже успели возненавидеть всех этих «бородатых графов» и «лекарей в старомодном пенсне». В самом деле, зачем мне эти страдания-мытарства прошлого века, а то и нескольких столетий тому назад? Во имя чего? Вызубрить правильные слова из хрестоматии и получить пятёрку? Стать «как все» и рассказать, что я тоже читал тот обязательный набор произведений школьной программы, и даже способен вспомнить, кто такая Катерина из пьесы Островского?
Он доверительно улыбнулся.
– Вам сейчас по 15-16. Всего несколько лет, и вы вступите в полностью взрослую жизнь. Однажды – влюбитесь, захотите завести семью (где-то ближе к задним партам послышалось сдерживаемое, но слышное девичье хихиканье). – И те вопросы, от которых человек отмахивается по юношеской беспечности, всё равно, встанут перед ним во весь рост. Для чего я живу? А есть ли сокрытое, но благо в неразделённой любви? Как стать хоть немного, но лучше во имя близкого человека? А возможно ли доверять и доверяться самому? И как пережить потери и страдания?
– Так вот, на все эти вопросы, ничуть не хуже философии, даёт ответы и русская, и мировая литература. Потому что люди размышляют над ними не одну тысячу лет, и, в самом деле, нет ничего важнее на свете. По большому счёту, свойство подлинного писателя только одно. Ты не просто смотришь на ситуацию глазами его героя, но и сам переживаешь её в процессе чтения.
– Но и ответы для каждого из вас – свои. Даже на один и тот же вопрос. Как и книги, которые помогут приблизиться к осознанию Истины, для каждого индивидуальны. Именно поэтому, я попрошу вас сейчас написать список произведений (любое количество!), которые трогают вас не потому, что находятся в школьной программе, или их написал условный классик Пушкин, а лишь оттого, что они вам созвучны по-настоящему. И вы готовы их читать и перечитывать с любой страницы. И не стесняйтесь, если вспомните только одну книгу. Не дописывайте ничего «для количества». Открою вам маленький секрет: по-настоящему хороших книг в этом мире совсем немного, несмотря на всё внешнее разнообразие. Но я могу пообещать, что в течение учебного года мы обсудим всё из вашего списка – и коллективно, и индивидуально. А если вас сильно заботят оценки, сам факт того, что вы согласитесь пойти на общее обсуждение и рассказать всем, отчего полюбили свою книгу, достаточен для нескольких пятёрок…
В классе повисла такая тишина, что стал слышен шелест осенних листьев на улице. Леночка, уже раздавшая всем листочки, взяла перо, потом беззвучно положила назад на парту, и (как ему показалось) посмотрела на учителя глазами взрослой девушки.
Тогда он совершил последний продуманный ход в этой «шахматной партии».
– Пишите. Даю вам пять минут, чтобы вспомнить. Я сейчас вернусь.
Он вышел из класса, нарочно прикрыв дверь не до конца. И остановился. С минуту было слышно неразборчиво-удивлённое шушуканье. Потом раздался голос завзятого хулигана Димки с задней парты:
– Слышь, ребя! Этому училку мелких пакостей не делать! Лепить двойки он точно не станет, а послушать его интересно.
– Идиот ты, Димка, – произнесла Леночка – и дурачок со всеми своими «инструкциями». И так всем всё понятно.
Вскоре девятиклассники старательно заскрипели перьями. Некоторые из них нашёптывали слова, вспоминая «главные книги», и со стороны казалось, что они произносят молитву перед тем, как написать нечто важное.
Константин Сергеевич чуть отошёл от двери и сжал обе руки, словно здороваясь сам с собой. Получилось!
Урок пролетел незаметно. После звонка никто не вскочил из-за парты и даже не заёрзал на стуле.
– Что у вас там по расписанию дальше? – улыбнулся новый учитель.
– Математика! – грянул класс дружным хором.
– Царица всех наук! – иронично произнёс он. – Идите, все свободны. И до встречи завтра…
(окончание следует)