Узлы были сделаны на совесть. До петли, обвивавшей ноги, удалось дотянуться и даже ухватить ее зубами, но это не помогло – тугая конопляная веревка не поддавалась. Да и много ли толку от свободных ног, если руки все равно намертво связаны за спиной? Старый Али-Хаджи часто говорил: видишь, что дергаться бесполезно, – не трать силы, береги до нужного мига. Сейчас оставалось только устроиться в тряской повозке поудобнее да изредка через прореху в рогоже посматривать на густой лес по сторонам, тощий конский зад впереди и двух толстяков, правящих колымагой. С этой парочкой неповоротливых бочек вполне можно было сладить, если бы не проклятая веревка. Лес шелестел кипучей листвой раннего лета, увальни негромко болтали друг с другом, грубая повозка скрипела, подпрыгивая на корнях деревьев.
– Да чтоб мне! – прошипел один из толстяков. Второй громко выругался. Повозка остановилась.
Сквозь дыру было видно, что путь впереди преграждают двое. Один, рослый и крепкий, стоял прямо посреди дороги, поигрывая двумя кинжалами. Второй, среднего роста, худощавый и широкоплечий, приготовил длинный деревянный лук. И, хотя оружие было опущено, а стрела спокойно лежала на не натянутой пока тетиве, не было никаких сомнений: один миг – и стрела окажется в груди противника.
Старому Али-Хаджи понравилось бы, как этот белобрысый держит лук. Очень понравилось бы.
– Добрый вам вечер, святые отцы, – весело сказал лучник. – В город направляетесь? Что везете?
– Что может быть у бедных монахов из Ньюстеда? Пустая повозка.
– И кошельки пустые? Зачем ехать на завтрашнюю ярмарку с пустой повозкой и без денег? Скарлет, срежь у них кошельки и проверь, что в телеге. Только осторожно.
Белобрысый чуть приподнял лук и едва заметно натянул тетиву. Его напарник ловко срезал поясные мешки монахов и, бросив их под ноги лучнику, направился к повозке.
– А звенят, словно полные. Не переживайте, святые отцы, каждый пенс пойдет на доброе дело. Ну, что там, Скарлет?
– Два мешка муки, котомка со снедью в дорогу, – начал парень с двумя кинжалами и вдруг растерянно добавил, – девка.
– Что?
– Девка, говорю. Связана. Избита. На сарацинку похожа.
– Помоги ей выбраться.
– Эй, – затараторил парень с кинжалами, – ты… ты меня понимаешь? Двигаться можешь? Говорить? Рот, что ли, заткнут?
– Могу. Была тряпка, я ее выплюнула.
– Выбирайся. Да не бойся ты!
Девушка внутри зашевелилась и, осторожно перекатившись, выбралась наружу. Выглядела она потрепанно, но на ногах держалась вполне твердо. Простое, не слишком чистое платье грубой шерсти было перехвачено веревкой и от этого четко обрисовывало броскую восточную фигуру: хрупкие плечи, тонкую талию и крутые пышные бедра. Босые ноги были сбиты в кровь, длинные черные косы – растрепаны. Ссадины на лице и шее казались совсем свежими.
– Кости целы? – быстро спросил белобрысый.
Пленница молча кивнула.
– Прекрасно развлекаетесь, святые отцы, – видя, что перепуганные монахи даже не пытаются шелохнуться, он убрал стрелу в колчан, закинул на плечо лук и вместо этого вынул из кожаных ножен на поясе легкий охотничий нож. – Никогда мне не нравилось, что ваш монастырь носит имя Святой Марии.
– Нам просто велели ее отвезти!
– Они что-нибудь тебе сделали?
– Эти? – фыркнула девушка. – Попробовали бы!
– Скарлет, свяжи мешки и закинь на свою лошадь. Она выдержит?
– Она Джона выдерживает, – Скарлет, шагнув в сторону от дороги, исчез в лесной зелени, но через несколько мгновений вернулся, ведя под уздцы двух коней – чубарого и серого.
Белобрысый тем временем быстро перерезал петли на ногах пленницы.
– Повернись, давай руки. Не бойся. Как тебя зовут?
– Ясмина.
Когда петли на руках ослабли, девушка зашипела: ее запястья были истерты в клочья, и пеньковая веревка, пропитавшись кровью, за время пути успела намертво присохнуть к ранам.
– На лошади удержишься? Ну, придержу, если что.
Скарлет уже сидел на сером коне, два мешка с мукой были переброшены через седло. Белобрысый, быстро подобрав срезанные у монахов кошельки, закинул их в седельную сумку.
– Подожди, – Ясмина, развернувшись, шагнула к одному из монахов и протянула ладонь. – Кольцо.
– Какое еще кольцо? – попытался было отмахнуться толстяк, но девушка едва уловимым движением схватила его за руку и резко, быстро вывернула кисть на излом.
Монах взвыл.
– Мое кольцо, – спокойно повторила она, не ослабляя хватки. – Ну?
– Отпусти! Сейчас, сейчас! – толстяк судорожно рылся свободной рукой в складках сутаны. – Вот!
В ладонь Ясмины легло кольцо с крупным зеленым камнем.
– Поехали, – белобрысый запрыгнул на чубарого коня, потом, наклонившись с седла, легко подхватил девушку. – Придется тебе немного прокатиться на холке. Но тут рядом, да и поедем шагом. Скарлет, отвези мешки в Эдвинстоу. Потом в лагерь. Прощайте, святые отцы! Ноттингем недалеко, до закрытия ворот вы успеете. И покормите лошадь – на нее смотреть больно.
Через полчаса чубарый конь довез своих седоков до большой поляны, со всех сторон защищенной высокими дубами. Посреди поляны было устроено кострище, по краям разбито несколько саксонских шатров, у дальнего края виднелся навес.
– Все, мы на месте, – всадник, спешившись, осторожно снял с коня девушку. – Что ты так смотришь?
– Пытаюсь понять, ты меня спас или похитил?
Белобрысый рассмеялся:
– Все сразу. Не бойся, ты не пленница.
– А вдруг меня за дело связали? Может, я страшный человек? Убила кого-нибудь?
– Здесь тебя никто расспрашивать не будет. Захочешь – расскажешь, нет – значит, нет.
– Не сейчас, ладно?
– Хорошо.
Он повернулся и, увидев подошедшего толстяка в монашеской сутане, махнул ему рукой.
– Я уж собирался тебя искать. Это Ясмина, наша гостья. Это отец Тук, мастер обработки ран и ссадин, он тебе поможет.
– Пойдем, девочка, не бойся, – монах приосанился, услышав слова белобрысого. – Робин, она в надежных руках.
– Робин? – Ясмина отступила на шаг, из-за разницы в росте ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть белобрысому в глаза – оказалось, что они чистого серого цвета. – Так это о тебе поют на окрестных постоялых дворах?
– А что, поют, да? – рассмеялся он.
– Еще как. И ты правда попадаешь в тонкий ивовый прутик со ста шагов?
– Со ста тридцати.
Старый Али-Хаджи одобрил бы такую уверенность. Не хвастовство, а именно уверенность.
Едва Тук с Ясминой ушли в один из шатров, из другого выбежала высокая, очень красивая девушка с пепельными косами.
– Марион! – белобрысый легко подхватил ее на руки и закружил. – Ну все, все, крошка, сейчас расседлаю коня и приду. Подожди немного.
– Что за женщина с тобой?
– Не знаю. Монахи везли ее в Ноттингем. Связанную.
– Красивая?
– Не заметил. Кстати, найдется у тебя платье, которое не жалко? А то она вся как из бочки с дикими кошками.
– Найдется. Сейчас отнесу ей, заодно отведу к ручью, пусть хоть отмоется.
Вскоре обитатели лагеря стали собираться у костра. Небо еще не начало темнеть, а на вертеле уже жарилась кабанья туша, за которой следил монах Тук. Вернувшийся Скарлет устроился на длинном широком бревне, напротив, подальше от дыма, на старом потрепанном плаще села Марион. Подтянулись и еще несколько человек, среди них выделялся косматый верзила с широченным торсом и зычным голосом.
– Опять нарушаете лесной закон и стреляете королевскую дичь? Что-нибудь найдется у нас, кроме кабанятины? – Робин, появившись у костра, опустился на плащ рядом с Марион и, повернувшись, положил голову ей на колени.
– Ты решил податься в сарацины? – захохотал косматый верзила. – А что, я слышал, там по несколько жен можно! Марион, ну-ка покажи ему!
– Есть заяц, – отозвался монах. – Уж как-нибудь не оставим твою гостью голодной. О, а вот и она.
Ясмина, подойдя к костру, неловко остановилась в стороне.
– Да не бойся, садись на бревно, – подбодрил ее Скарлет. – Места полно.
– Спасибо.
– Мое платье на тебе трещит, – фыркнула Марион и, прищурив светло-голубые глаза, обняла лежавшего у нее на коленях разбойника.
– Оно мне еще и длинно, – улыбнулась в ответ Ясмина. – И в груди и бедрах правда трещит. Зато в талии и плечах болтается, так что в целом замечательно, спасибо! – она ловко проскользнула к бревну и села рядом со Скарлетом.
Робин, легко выпрямившись, посмотрел на собравшихся.
– Вроде все, кто свободен, здесь, – сказал он. – Ну, знакомься. Отца Тука ты уже знаешь. Это Уилл Скарлет, мастер мечевого боя. Хотя вы тоже уже знакомы. Это Марион, самая красивая девушка Англии. Это Джон, он устрашает врага одним своим видом. А если возьмет в руки дубину – все, живых не останется. Дик, лучший охотник. Может разглядеть и прочитать любой след на земле, да и след утки в небе увидит. Эмиль из Нидароса, неудержим в драке, особенно если выпьет. Теодор, сын конюха, орудует дубиной не хуже Джона. Он у нас самый молодой, мечтает о путешествиях и наверняка будет тебя расспрашивать про восток.
Ясмина, улыбнувшись, посмотрела на любопытного паренька, которому едва ли было больше четырнадцати-пятнадцати лет, потом снова перевела взгляд на главаря разбойников, но тот уже вполголоса переговаривался о чем-то с монахом.
– Не вздумай, – хмурился отец Тук. – Тьфу, мальчишество!
– Мальчишество, нет ли, а тридцать шиллингов не лишние. После Троицы и ярмарки с крестьян будут собирать налог, и что? Что у них есть? Они сегодня Скарлета за пару мешков муки чуть не расцеловали. А с них денег хотят.
– И ты решил устроить героическую жертву!
– Да почему жертву-то?
– Твою белобрысую башку знает каждый стражник Ноттингема! И после прошлой выходки с расщепленной стрелой на турнире тебя теперь будут ждать с распростертыми объятиями. И чем меньше лучников будет оставаться – тем внимательней и шериф, и все его стражники начнут присматриваться к каждому из оставшихся. Хоть сто капюшонов напяль, а походку и осанку ты не скроешь. В прошлый раз каким-то чудом получилось, – наверное, просто такой наглости никто не ждал. Но второй раз тебе это с рук не сойдет. Лучше пойди и просто сдайся – за тебя обещано пятьдесят шиллингов. Двадцатка чистой выгоды, а возни меньше.
– Так, – вступила Марион. Она склонила голову, длинные пепельно-русые волосы рассыпались по ее крепким широким плечам. – Ты никуда не пойдешь.
Ясмина вслушивалась в разговор. Спросить, о чем речь, ей было неловко, но вдруг ее глаза в упор встретились с серыми глазами главаря разбойников.
– Надо было просто молча завтра поехать и все сделать, – усмехнулся он ей.
– Это ты о чем?
– А, ну да, прости, – он протянул в сторону глиняную кружку. – Скарлет, плесни мне эля. Спасибо. Если ты слышала песни про нас – может, слышала и то, что мы иногда помогаем тем, кому совсем есть нечего.
– Слышала, но не поверила.
– Да брось, почти все мы деревенские, нам ли не знать, каково оно? Джон – сын мельника, Скарлет – кузнеца. Завтра Троица, в Ноттингеме будет шумная ярмарка и турнир лучников. Плата за участие смешная, а награда победителю – тридцать шиллингов. Я собирался пойти и выиграть, а они меня отговаривают.
– А если ты не выиграешь?
– В смысле? – Робин чуть не захлебнулся элем.
– Я что-то не то сказала?
– Нет-нет, продолжай, – он рассмеялся. – Такого я еще не слышал.
– Они правы. Наверняка на этом турнире тебя будут ждать и выслеживать.
– Знаю. Но я увертливый.
– И у тебя десять жизней, да? – Ясмина устроилась на бревне поудобнее, наклонившись ближе к огню, так, что разбойник видел через отблески костра ее лицо – высокие скулы, черные брови вразлет и длинные темные ресницы. Что там спрашивала Марион насчет красоты? Нет, красивой гостья не была, ее портили и черты лица, тонкие, но неправильные, и глубокая косая морщинка между бровей, придававшая серьезности и возраста. Невысокая, хрупкая, эта девушка почему-то казалась похожей на горячий напиток, в который переложили пряного, острого и горького.
– А как проходят турниры?
– Ты что, ни разу не видела турнир лучников?
– Я четвертый день в Англии, – улыбнулась Ясмина и тихо, быстро, только ему добавила, –больше пока сказать не могу.
– Ого, – обернулся монах. – Четвертый день, а так лихо говоришь! Нет, акцент слышен, но…
– Мой родной язык – фарси, но я выросла, слыша английскую и французскую речь. Так как проводятся турниры?
Робин оживился:
– Сначала герольды записывают всех, кто соревнуется, и принимают плату. Потом ставят мишени, и каждый стреляет по одному разу. Начинают с сорока ярдов. После каждого захода половина стрелков отсеивается, а мишени отодвигаются еще на пять ярдов. И так до тех пор, пока не останется двое или трое, а дальше уж оставшиеся соревнуются друг с другом.
– А кто может участвовать?
– Да кто угодно, лишь бы заплатил взнос. Это не рыцарский турнир, тут не надо быть благородной крови.
– А стрелять можно из любого лука?
– Да.
– И ты наверняка знаешь всех оружейников Ноттингема. У них можно найти хороший лук?
– Эй, ты что задумала?
– Можно или нет?
– Да у нас в лагере полно.
– Хороший лук – это не гнутая тисовая палка, а благородное восточное оружие. А такой, как у тебя, мне и не натянуть.
– Считай, я не слышал про гнутую тисовую палку. Что ты задумала?
Все, кто был у костра, обернулись к гостье.
– Тук прав, тебя наверняка ждут на этом турнире. И будут выискивать стройного светловолосого мужчину. А на, например, невысокого подростка никто не обратит внимания. Потому что невысокий подросток – это не ты. Я все равно собиралась продать кольцо – мне нужна хорошая лошадь, неприметная одежда и что-нибудь на всякий случай для обороны. Если завтра с утра, до турнира, я успею подобрать подходящий лук – пойду и выиграю. Меня-то точно никто не узнает. Будут вам тридцать шиллингов.
– А если не выиграешь? – усмехнулся Робин. Видно было, что предложение гостьи его развеселило.
– В смысле? – передразнила Ясмина.
Девушка отбросила назад длинные черные волосы и снова через костер посмотрела в серые глаза разбойника:
– У тебя же наверняка есть проверенный золотых дел мастер, который скупает добычу? – она подняла тонкую смуглую руку, на которой в отблесках пламени сверкал зеленый камень. – Это асуанский изумруд. Даже если мне дадут за него лишь треть цены – хватит и на лошадь со сбруей, и на одежду, и на то, чтобы мне добраться, куда надо.
– А ведь это кольцо делали для тебя, девочка, – вмешался Тук. – Оно сделано по твоей руке очень хорошим мастером. И мало кому подойдет, надо еще найти такие тонкие пальцы.
– Ничего. Пусть купят просто из-за камня.
– Почему те, кто тебя связал и отправил в Ноттингем, не забрали кольцо? – нахмурился Робин. – Оно стоит как полгорода.
– Им нужна была только я. А вот монахи польстились.
– Ну еще бы. И ты не боишься ехать с таким состоянием на ярмарку?
– Но ты же будешь со мной. Чего тогда бояться?
В его серых глазах заблестели веселые искры:
– Ты придумала такую чушь, что я даже не удивлюсь, если это сработает. Тебе правда доводилось держать в руках лук?
– Мне давали потрогать.
Продолжение - вторая глава:
http://www.proza.ru/2019/10/08/294