Бессмысленно искать былое в немом, чуть тлеющем костре.
Ты обернёшься... Чей-то голос тебя окликнет в тишине.
Но никого. И свет так редок: всего один фонарь горит.
Предупреждал когда-то предок: "В полночной хмари не броди!"
Стена обугленного дома. В пустынных окнах темнота.
Тебе картина незнакома — наружу чёрная труба.
А ведь когда-то в этих окнах горел улыбчиво рассвет,
А за стеклом, в крахмальных шторах, терялся от торшера свет.
И ты заглядывал подростком в одно из окон: там жила
Девчонка маленького роста, по пояс русая коса.
Она смеялась, танцевала, включая старый патефон,
А позже что-то рисовала... Но, может, то был только сон?
Дом жил когда-то полной жизнью — в миг покосился и ослеп;
И вот теперь, справляя тризну, напоминает больше склеп.
И эта участь поджидает всю улицу, что вниз ведёт
К реке, что по весне оттает и в море юность унесёт.
Тоска сжимает сердце. Крутит рука брелок и два ключа.
Ты так давно мечтал вернуться — рубил безжалостно, с плеча,
Искал причину, оправданье; а тот последний разговор
Вгрызался памятью в молчанье, в гудков тоскливый недозвон.
Что с ней? И где теперь родная, девчонка — русая коса?
Она теперь совсем большая; есть муж, наверно, и семья.
А ты бессонными ночами всё как вернешься представлял
И постучишь в окно ключами... Но нет ответа. Дом молчал.
Темно, а город зазывает с проспектов — только заверни!
Там жизнь весёлая, шальная, забыться, да в запой уйти...
Но старый дом зажал клешнями, на месте вертишь ты дыру —
Как будто здесь пророс корнями, примотан скотчем к фонарю.
Вперёд пройдёшь, знакомый голос тебя окликнет в тишине.
Ты обернёшься... Чёлки волос от глаз закроет, что извне.