Они проектировали дальше и постепенно дошли до фасадов, которые получались интересными, благодаря необычной, «Г»-образной в плане форме апартаментов, возвышающихся над стилобатной частью здания. Из-за ограничения по инсоляции, используя те условия, в которые их поставила, окружающая застройка, они умело выбрали решение фасадов, которое не маскировало это ограничение, а наоборот подчеркивало выделенной доминантой повышенной, крайней секцией апартаментов.
Работа шла в постоянном страхе, что объект могут отнять, отдав кому угодно, руководствуясь сиюминутным настроением. Платили мало.
Пётр уволился.
У него была семья, двое детей. Надо было как-то жить. Саша не уговаривал его, как, впрочем, и всех, кто уходил. Погибать вместе с ним, в одной лодке никто не был обязан. Сечас, как никогда Саша видел, что летит в пропасть забвения, и, если раньше он очень переживал из-за того, что терял людей, то теперь он смирился, видя неминуемость все череды событий, должную привести к неизбежной гибели института.
* * *
Прошла неделя, и подходил срок очередного совещания у Пеньковой. На которое, Саша собирался нести наработки по фасадам.
Зайдя в комнату к Биатрисе Михайловне и собираясь к совещанию, Саша смотрел распечатанные объёмные картинки. Вдруг в дверном проёме появилась Ответняк.
- Срочно надо передать все, что у вас наработано вот по этому электронному адресу. Или нет, лучше вы мне перекиньте, а я уже сама отправлю, - бесцеремонно сказала она, размахивая клочком бумажки, на котором он был записан.
- Как? У нас, что забирают эту работу? – спросила Биатриса Михайловна.
- А!? Нет. Это электронный адрес архитектурного бюро, которое будет делать нам только фасады, - не догадываясь о том, что отнятие работы над фасадами для архитекторов, равносильно недоверию к ним, как к профессионалам. Не задумываясь о том, что фасады рождаются вместе с планами и, если работу над ними разъединить, получится нечто убогое, и даже весёлое в своей глупости. Получив архитектурное образование, и проработав, какое-то время архитектором, она так и не смогла понять смысл этой профессии, будучи занята выходом на новые рубежи по зарабатыванию денег.
Она не была виновата в своих взглядах. Ведь сейчас так считали все. Это навязывалось самой атмосферой нервозности, искусственно создаваемой вокруг любого процесса, которая была самой важной составляющей огромного механизма, созданного для ломки старого, но ничуть не приспособленному для созидания.
- А мы на что? – спросил Гарик.
- Я не знаю, что ответить на этот вопрос. Мне сказали, я и делаю, - безразлично сказала Ответняк.
Саша стоял в стороне, и ему не хотелось ввязываться в этот разговор. Он видел, что от него теперь ничего не зависит. Если раньше, при Райкине, он был назначен крайним по всем вопросам, отвечая за плохую работу вновь созданных, для ухудшения процесса, отделов, с пристроенными на их руководство, блатными, но очень красивыми девушками, то теперь он был виноват за всех, ни за что, не отвечая. Что было приятней? Он не мог пока для себя решить, и поэтому предпочитал молчать, в любом случае оставаясь виноватым.
- Оксан, а мне говорили, что у тебя архитектурное образование, - сказала Биатриса Михайловна.
- Ну, и что с того? Мне комплексным ГИПом нравится. Да и зарплата, куда больше, - ответила она, нахально улыбаясь.
- А, кто этот архитектор? – спросил Гарик её, где-то в глубине души отказываясь верить в то, что она могла, когда-то учиться на архитектора.
- А хрен его знает. Говорят, что главный архитектор ГУМа. Больше я не знаю ничего.
- Оксан, а дайка мне его адрес посмотреть. Там ведь его имя написано. Я попробую в интернете поискать, что это за творец, - попросил Гарик.
- На, только быстро перепиши, а то мне надо к Правовой бежать. Она мне позвонила чего-то пару минут назад, до вас еще, - сказала Оксана и протянула Гарику обрывок бумажки.
Правову она демонстративно уважала, но не от того, что боялась. Скорее понимала, что та видит в ней саму же себя. Попав когда-то в этот институт, на искусственно созданную должность, Правова испытывала некий ряд комплексов перед остальными, где-то в глубине души понимая, что сидя на хорошей зарплате, одинока в этих стенах, населённых, такими упрямыми проетировщиками, никак не хотящими становиться более профессиональными, каковой она считала себя. Поэтому Правова и искала таких же, себе подобных, несчастных «изгоев», которым было тяжелее всех остальных, потому что их профессии были созданны искусственно, и только изредка приносили пользу другим. В тех случаях, когда они находили в себе силы прислушаться к здравому смыслу вопиющих в пустыне, потерявшихся там проектировщиков.
- Интересно, а сегодня полетят или нет? – сменила тему Биатриса Михайловна.
- Кто? – не поняла Ответняк.
- Самолеты. У них же каждый год четвертого Мая репетиция перед парадом.
- Не полетят, - ответил, вошедший в этот момент в комнату Саша, услышавший начало разговора издалека.
- Почему не полетят? – спросила его Ответняк.
- Да потому, что я так чувствую.
- А, вы в том году то же самое говорили, - вспомнила Биатриса Михайловна.
- Так и в том году не летали. Чему летать-то? Нечему летать уже здесь. И тогда дирижабли были.
- Ну, Александр Александрович, дирижабли так не ревут, - сказала Ответняк.
- Ещё как ревут. Они же с моторчиками, для скорости чтобы.
- Ой Александр Александрович, вам лишь бы голову людям морочить! – сказала Ответняк, не верящая в сказки, взяв у Гарика свою бумажку и уходя из комнаты.
- Ну, что тут у вас? Что за начальник ГУМа? – спросил Саша.
- Да это какой-то народный архитектор Чечни, - сказал Гарик, глядя в монитор.
- Да ладно!?
- Да. Александр Александрович. Тут прямо так и написано. Огромный опыт оформительской работы, - прочитал Гарик в интернете.
- Что же ему в Чечне-то не сидиться!? Ну, и дела! То ли еще будет!
- Все будет хорошо. Ну, что он там сможет нарисовать-то, этот гений из ГУМа? – спросила Биатриса.
- Гений из ГУМа!? Это вы хорошо сказали!.. Послушайте, а зачем мы ещё на работу ходим? – спросил Саша.
- Мы работать на неё ходим. А вот вы зачем, я и не знаю. Одни шуточки у вас теперь везде, - пристыдила Сашу Беатриса Михайловна.
- А, что я могу поделать, если количество моей значимости всё сокращается и сокращается? Кругом гении. Только вот одного не могу понять, почему все они так боятся проектных институтов, словно бы тут могут их раскусить в два счёта?
- Ой, да вы никогда ничего не можете сделать, если вас послушать! Всё время жалуетесь и жалуетесь! Вот у меня зуб вторую неделю болит, а я ни слова не говорю никому! – посетовала Биатриса Михайловна.
- И очень, кстати, зря вы так со своим здоровьем поступаете! – не поддался на провокацию Саша.
- А я, в отличие от вас, не могу так легко переживать проблемы, потому, что мне всё переделывать, а не вам!
- Так и не переделывайте ничего! Зуб важнее! – широко улыбнулся Саша.
- Ладно, давайте лучше гараж обсудим, - предложила Биатриса Михайловна.
* * *
Срочно надо принимать, какое-то решение! - сказала Пенькова, понимавшая, что она проваливает объект, так и не решив, как же его все-таки надо проектировать. С опиранием, или без. Саша знал, как надо действовать в таких случаях, выдавливая из тормозящих проектирование чиновников информацию, но, сейчас ему было совершенно всё равно. За весь процесс теперь отвечал не он. И те, кто должен был отвечать, хорошо знали только одно - как это можно сделать так, чтобы ни за что, не отвечая, создавать никому не нужную суету.
Фёдоров, ГАП Мышкина, так же столкнулась с рядом проблем проектирования, которые ни Пенькова, ни Мышкин, самостоятельно решить не могли.
Всё окутывала какая-то панически лихорадочная атмосфера незнания и безответственности. Созданная Венеровой, беспомощность Пеньковой и невмешательство, основанное на страхе Исходова, сильно влияли на всяческое развитие.