Момент истины

Марина Столбова
Серега сидел в «Версале», пил пиво.
Пиво было дрянное, под стать забегаловке.
А между тем, Серегина душа жаждала чего покрепче: вечер пятницы располагал к разгулу и разврату. Но Серега знал свою натуру. Или разгул, или разврат. В одном флаконе никак не получалось. Поэтому пришлось довольствоваться пивом. 
- El momento de la verdad! – вдруг произнес чей-то голос над ухом.
От неожиданности Серега вздрогнул. Перед ним стоял версальский завсегдатай Саныч. По своему обыкновению он был безнадежно пьян.
- El momento de la verdad, - повторил Саныч. – Добычу ждешь?
- Ну.
- Гну, салазки будут. Ты вот скажи, в чем смысл твоей охоты? Просто баба нужна или что другое?
- Сгинь!
- Все мы когда-нибудь сгинем, - качнулся Саныч. – Нет, ты скажи, в чем смысл?
- Смысл придумали жиды, - осклабился Серега.
- Темный ты. Смысл есть во всем. И вот когда случится ОН, - Саныч вытянул указательный палец вверх, - el momento de la verdad,  или момент истины по-нашему, тогда ты и узнаешь, кто ты есть на самом деле. Человек или так… фикция.
Серега раздраженно качнул головой.
- Все, ухожу. Но. Между нами. Появилась тут одна… Огонь!

Версальский полумрак заметно убавлял Сереге лет. На свои пятьдесят два он никак не тянул. Невысок, зато ладно скроен и крепко сшит. К залу повернут его левый почти греческий профиль. Профиль невозмутим и зорок. Охота в разгаре.   
В женском вопросе Серега был неприхотлив, его никогда не волновали ни возраст, ни вес, ни прочие бабские прелести трофея. Правда, существовало одно обязательное условие: добыча и охотник не должны быть знакомы. Такой вот интерес.

Дичь нашла его сама. Подсев за столик, улыбнулась:
- Галина.
Голос приятный, а внешность так себе, на троечку. Колобок сисястый. И  улыбка дебильная… словно приклеенная.
«Значит, огонь, - усмехнулся Серега про себя. – Сейчас мы тебя чуток-то притушим».
Он не спеша повернул голову, подставляя свету правую половину лица.
Женская улыбка тут  же погасла. Отвращение, брезгливость, жалость поочередно мелькнули на Галинином лице:
- Как это?
- Обыкновенно, - ответил Серега, чувствуя, как в душе просыпается знакомый злой червяк.

Раньше, по молодости, в таких случаях он принимался чистосердечно расшаркиваться: так, мол, и так, ошибка судьбы в виде бака с кипящим бельем и он, трехлетний Серега, не в добрый час подвернувшийся под пьяную мамашину руку.
Но ничего кроме обидной жалости те разговоры не несли. И долго после них он ходил как оплеванный, коря себя за глупую откровенность и злясь на людей за их унижающую доброту.
Со временем Серега перестал вдаваться в подробности, а принялся, как умел, доказывать миру свою человеческую профпригодность.
В армии за нанесение тяжких телесных едва не попал под статью. Мамаша отмазала, но дом пришлось продать.
Вернувшись в родной поселок, выбрал самую завидную невесту в округе.
Правда, она за другого замуж собиралась. Отбил. Порыдала, построптивилась, как у баб положено. Зато потом Серега отыгрался по полной, все фокусы женушке припомнил.
Дочка Полинка родилась, красавица в мать, умница в него, Серегу. Замужем в столице. Удачно, между прочим.
Хозяйство у Сереги справное: двадцать соток земли, дом кирпичный, трактор свой. Живи да радуйся.
Только радоваться не получалось. Нет, нет, да и приходилось ему ловить те взгляды обидные, стыдливо в сторону скошенные. Особенно на жалость были бабы тароваты. И выбешивали они его порой до белого каления.
Лучше бы ненавидели… или боялись.
- Хватит пялиться, - приказал Серега, встал из-за стола и зашагал, не оглядываясь, к выходу.

Тихой сапой наползали июльские сумерки.
Серегина «Нива», хоть и не первой свежести, но резвой кобылкой скакала по проселочным ухабам.
Галина пристально вглядывалась в окно, словно пытаясь запомнить дорогу.
- Не боись, - сказал Серега. – Утром доставлю обратно. Все будет тип-топ.
Конечная точка пути в пятнадцати минутах хода. Садовое товарищество «Сокол».
Попутчица продолжала молчать, иногда Серега ловил на себе ее любопытный взгляд.
- На Квазимоду похож? – подзуживал Серегин червяк.
Молчание.
Что он страшен, Серега знал и сам. Собственное лицо изучено им до запятой.
На месте лишь нос. Правую же сторону словно ухватила огромная безжалостная пятерня и играючи сдвинула вниз.
Бровь сползла вместе с глазом, вывернув наизнанку нижнее веко. Глаз почти не закрывался. Щека по-бульдожьи свисала с нижней челюсти, губы щерились, выставляя напоказ редкие зубы.
Когда Серега ел или пил, картинка была не для слабонервных.
- Операцию не пробовал сделать?
- Ага, запросто. Ты хоть понимаешь своей  тыквой, сколько стоит такая операция? Да, где тебе, овце безмозглой, понять…
 И он раздраженно утопил педаль газа.

Лавка-кровать, печка, оконце, из которого виден кусок металлического забора. Все вкривь и вкось. И это безобразие гордо называлось гостевым домиком.
Серега усмехнулся, чтобы такое наворотить, нужно очень постараться.
Беда, когда горожанин возомнит себя хозяином на земле. Какой только фигни не налепит, не накурочит. Особенно, если тот горожанин – москвич.
Москвичей Серега презирал. Самые никчемные люди. Гонору до небес, а пользы от них с гулькин хрен.
Однако его презрение никак не мешало при возможности пользоваться их услугами.
Он на своем тракторе кое-что подгонял хозяину дачи, а тот в свою очередь разрешал пользоваться домиком для Серегиных любовных утех.
Конечно, в свое отсутствие.

Галина сидела на лавке, оглядывалась.
- Цигель, цигель, - пританцовывал Серега, стягивая с себя джинсы.
К слову, в сексе он был незатейлив. Однако имелись и предпочтения.
Сереге нравились позы, когда лицо партнерши было как на ладони.
Как показывал опыт, но рано или поздно, вся бабья притворность, типа, сочувствия, жалости или покорности слетала шелухой. И тогда баба становилась настоящей. Являла миру свою ядовитую гадючью сущность.
Что и требовалось доказать.
Главное – терпение и время. И того, и другого у Сереги было в избытке.
Пока он трудился буквально в поте лица, Галина лежала бревном. Глаза закрыты.
Вот эти женские закрытые глаза Серега не переваривал. Черт знает, что у нее в башке в это время делается. Лежит с ним, а в фантазиях, к примеру, тешится с каким-нибудь Бредом Питом. У них, баб, это запросто.
- Глаза открой, овца! 
Галина вздрогнула и открыла глаза.
Конечно, Серега ее вполне понимал, видеть его оскал – зрелище не из приятных.
Но закрывать глаза, было разрешено лишь супружнице. Серега давно на нее махнул рукой. Доска фригидная.
Он наклонился к лицу женщины, заглянул в глаза.
Что там? Страх?.. Брезгливость?..
Жалость?!
Его лицо перекосилось от злости. С силой вцепился в податливые женские ляжки, Галина охнула, увеличил напор, ускоряясь. Лицо покраснело, как после бани, в ушах зазвенело, и на лежащую обильно полетел град из пота и слюны.
- Суууука, - победно зарычал Серега и упал, шумно дыша, в изнеможении рядом.

Если бы не та промашка судьбы, Серега бы непременно в большие люди вышел. 
Был у него редкий талант: человеческую душу наизнанку выворачивать.
Временами он зависал в интернете на каких-нибудь форумах. Талант совершенствовал.
Тема обсуждения в тех случаях – дело десятое. Главное – общение.
Поначалу все такие пушистые и культурные, аж тошнит. Потом глубже копнешь, и понеслось. Тут что важно – нащупать струну тайную, жалящую. Такая у каждого есть. Исключений не попадалось. И тогда, туши свет. Сопли, слюни, маты, куда та интеллигентность показушная девалась. Стравит всех, столкнет лбами, а сам в сторонку отойдет. Любуется на бывших белых и пушистых.
А нефиг из себя невесть что корчить.

Серега лежал нагишом. Телом своим он гордился.
Галина сидела у стены, закутавшись по шею в простыню.
- Это ты правильно, - кивнул Серега, - такие жиры кутать надо. А то всех клиентов распугаешь. Это ж капец, сколько сала нажрала. Помню в детстве, девчонка по соседству жила, на тебя была похожа. Такая же каракатица. Знаешь, как мы ее звали? Жиртрест-салозаготовка, - и он захохотал.
- А тебя как в детстве звали?
- Все-таки обиделась, - Серегин голос едва дрогнул, но добродушия не потерял. – А зря. На правду обижаться нельзя. На обиженных воду возят, слыхала?
- А то.
- Только ты у нас не водовоз, ты – бл..дь. Причем второсортная. Одно умение, ноги раздвигать. Да и то на троечку.
- Я много чего умею и работы не боюсь. Только те мои умения никому не нужны сегодня.
- Бедная, несчастная, сейчас зарыдаю от жалости. Слышал те сказки слезные тыщу раз. Все вы врете одинаково, чтоб натуру свою блудливую оправдать. А правда одна: за хорошую бабу мужик держится, от плохой бежит.
- А вот и не угадал. Мужика я сама выгнала.
- Да ладно!
- Прохладно.
- И чем он тебе не угодил?
- На тебя был похож…
- Такой же красивый?
- Такой же вонючий.

- Что, что? - Серега даже приподнялся от изумления. – Лахудра, ты как с работодателем разговариваешь? Пасть захлопни, а то ничего не получишь.
- Да пошел ты, - вдруг вскочила Галина и начала одеваться.
- Вот дура-баба. До шоссе топать и топать.
Молчание.
- Иэх, ни жалости в тебе, ни понимания, – Серегин червяк замер в ожидании.
- А чего тебя жалеть? – удивилась женщина, - руки, ноги, голова – все на месте. Одна беда… Дерьма в тебе много.
- А ты думаешь, легко жить с такой-то рожей? Всякий дрыщ норовит в тебя плюнуть.
- А ты рожей не прикрывайся. Вон у моего и рожа нормальная была. Высокий, красивый, на баяне играл, заслушаешься. Только злой, как собака. Пока другого в грязь не втопчет, не успокоится. Душит она вас, что ли… злоба та?
- Говоришь, красивый был? – сказал Серега без эмоций, но левая щека отчего-то дернулась. – На кой хрен красивому такая морда толстомясая сдалась? Ты ж на бабу не похожа. Так… недоразумение.
Галина неожиданно прекратила свои сборы и всплеснула руками:
- Ну, конечно, как я сразу не дотумкала! Это же Боженька тебя пометил. Чтобы люди держались подальше, не вляпывались в твою злобу. Это как лепеха коровья, легче обойти, чем после отмыться!..
 
Что произошло дальше, Серега не помнил, потому что комнату мгновенно заволокло плотным туманом.
Тот туман случался, когда Серега сильно психовал. Нечасто, правда, но бывало. Потом он ничего не помнил, как после знатного бодуна.
…Очнулся от ватной тишины. Дверь закрыта, Галины нет. Тело больное, чужое. 
Серега лег на лавку, накрылся с головой покрывалом и тут же провалился в сон.

Проснулся он от птичьего гвалта за окном. Взял мобильник.
Шесть часов тридцать минут, суббота.
Хлопнул себя по лбу: суббота! Сегодня же приезжает дочь с внуком. Мигом собрался, закрыл домик, ключ спрятал в условное место.
Ехал быстро, в уме перебирая дела, которые надо было успеть сделать до приезда дорогих гостей.
На рынок за парной бараниной сгонять. Мариновал он мясо по собственному рецепту, никому не доверял. Но и результат того стоил: пальчики оближешь.
Дочь Полинка пару раз пыталась привозить из Москвы пластиковые ведерочки с шашлыком. Но Серега лишь снисходительно усмехался: это ж разве мясо. Недоразумение.
Вспомнил он и о рыбалке, давно обещанной внуку. Удочки собраны, осталось только накопать червей. Серега представил радостную мордаху Тимошки и улыбнулся. Внука, как и дочь, он любил до самозабвения.
На обочине заметил голосующую тетку.
«Колобок сисястый», - в Серегиной голове мелькнул образ Галины и тут же пропал.
Впереди ждал праздник.

Молодые явились к полудню.
Сигнал автомобильного клаксона поставил на уши весь дом.
Серега суетливо открывал ворота. Супруга, безголовой курицей, нарезала круги вокруг машины.
Зять поздоровался и, вынув из кармана телефон, отошел в сторону.
Серега поморщился. Зятя он терпел из-за дочери. Правда, при любом удобном случае старался зацепить его. Но делал это без свидетелей, чтобы не расстраивать родное чадо.
Полинка чмокнула мать в щеку, обняла отца:
- Соскучилась.
Серега обрадовался, но виду не подал. Зато нарочито громко произнес:
- А где же наш Тимофей Игоревич? Неужто дома ребенка забыли?
- Его забудешь, - улыбнулась дочь. – Всю дорогу только и разговоров было о деде да рыбалке. Сейчас отстегну его.

Толстощекий синеглазый карапуз, раскинув руки, на всех парах несся к деду:
- Деда, я тут! Я тут!
Серега подхватил внука, под детское восторженное верещание несколько раз подбросил в воздух и поставил на землю.
- Давай рассказывай как жизнь.
- Холосая зизнь, в садик хозу, - делился Тимошка.
- Маму слушаешься?
- Слусаюсь. Деда, а мы на лыбалку пойдем?
- Обязательно. Мы же мужики?
- Музики, - согласился внук.
- А мужики что?
- Музики слово делзат. А клоликов колмить будем?
- И кроликов покормим. Они, между прочим, тебя очень ждут. Спрашивали, когда Тимоша приедет. Пойдем, я тебе удочки покажу. А потом кролей кормить.
 
Серега взял детскую ладошку в свою ручищу, и они степенно зашагали по дорожке к сарайке.
Однако на полпути дед вдруг подхватил внука, легко вскинул себе на шею и загарцевал, высоко вскидывая ноги:
- Мы – красные кавалеристы,
 И про нас былинники речистые
Ведут рассказ…
Тимошка, сидя на дедовой шее и держась за остатки его шевелюры, радостно повизгивал.
Серега с упоением горланил и скакал по участку, с его лица не сходила счастливая улыбка.
Каждой клеточкой тела он ощущал сладкую тяжесть внука, и Серегино сердце таяло от любви и нежности к этому маленькому человечку.
- …о том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные мы гордо,
Мы смело в бой идем!..

Глядя на уморительные па «красных кавалеристов», Полинка смеялась до упаду.
Наконец успокоившись, она кивнула матери:
- Повезло нам с папкой, да, мам?..