Они сумели сбежать с Анаберки, завернувшись в старые одеяла, и проникнув в гавань под видом нищенок. Весь путь, пока девушки пробирались по странно безмолвному городу, уворачиваясь от патрульных разъездов сквозь проулки, княжна крепко держала Делису за руку и отпустила только в корабельной каюте. В утешение отловной команде достались лишь сундуки с учебниками и шкаф с платьями на съемном жилье.
- А теперь объясните наш побег – попросила Делиса.
- Дева моря. Она не объявилась. И об этом стало известно. На Тармэвару скоро придет вражеский флот. Достаточно? -
Делиса кивнула, принявшись слушать корабль. Его вздрагивания обшивкой, его танец на волнах, перемещение людей на палубах. В дверь постучали. Им принесли чистую одежду, таз, воду и полотнища для обтирания.
- Ширма будет? –
Моряк осмотрел перегородки:
- Нет. Но я принесу молоток, гвозди, веревки и парусину. Разгородитесь как вам угодно –
- Прекрасно –
Пока княжна прибивала гвозди, приматывала веревки и развешивала парусинные занавеси, Делиса в нерешительности разглядывала одежду и украдкой почесывала бедра.
Стук прекратился.
- Ты будешь тосковать? –
- По кому? –
- Я подразумевала остров или город, академию в конце концов –
- Города всегда – люди. Без людей города умирают –
- Кто же это занял твои мысли? Ни этот ли мальчик на посылках? –
- Разве что его собака –
- Согласна. Весьма красивое животное –
В Академии не было заявлено никаких тармэварских княжон. Её порог переступили две купеческие дочери, прибывшие обучаться мирознанию, и быстро влились в круг общения с местной аристократией. Княжна Тиккейра Зафра, плоть от плоти Девы Моря и Древа миндаля, ни разу не играла в общей зале в ми-го, не переставляла фишки в многолетней партии, не прислушивалась к шуршанию песка в часах и не спрашивала советов у своих сторонников. Всё это было жизнью Циоры дочери преуспевающего купеческого дома Наг. Делиса из купеческого дома Миора носила более сложную маску. Она носила данное родителями имя и врала обо всём остальном. Зато ей никогда не придется отрицать собственной жизни. Это она – Делиса Миора – вела журнал партии в ми-го, хранила ключ от шкапа с игральной доской и песочными часами, ходила на лекции и практикумы, открывала, несмотря ни на какие жалобы подруги, ранним утром ставни, покупала продукты в разнос на подъездном крыльце, прохаживалась по торговым кварталам, присматривая красивый садовый горшок или расшитую зеркалами шаль, обедала в студиозной харчевне и гладила пса по кличке Пон-пон, когда тот доверчиво клал свою тяжелую голову ей на колени. Также доверчиво обнимал её ночами хозяин Пон-пона – Риода. При света дня он был подчеркнуто сдержан и отстранен. И это всех устраивало.
- Делиса? Анаберка проникла в тебя, понимаю. А еще, возможно, скоро мы погибнем. Но если бы мы остались - нас бы уже убили –
Ночью, когда княжну наконец-то сморило сном, Делиса, засунув кляп из полотенца себе в рот, подцепляла чешую на внутренней стороне бедер с помощью ногтевой пилки и выдирала наживую из кожи, а после перетянула ободранные ноги бинтами для менструальных повязок и выбросила чешуйки через апертуру за борт.
Многодетна Матерь вод, а более всех держала при себе крепко одну из дочерей - Деву моря. Но той было тесно в тени матери и туго в её любви, а потому она ушла на поиски такого места, где могла бы стать собой. И нашла его на поверхности. На землях Тармеварэ она встретилась с Древом миндаля и они роднили своих дочерей и сыновей с местным народом. А когда её смертное тело сносилось, бессмертный дух Девы моря вернулся в волны. От горя Древо миндаля пустил крону ввысь и корону корней вглубь. Чтобы утешить его, Матерь вод дала Тармеварэ силу, с которой остров стал править странами вокруг и снимать с них дань. А еще Дева моря возрождается на суше, но возвращается к праматери всех матерей зовом собственной крови и в Чаячей башне в воду уходит наклонная плита. По ней Дева моря, обросшая чешуей и с холодной кровью, соскальзывает в пучину, там, на дне морей и океанов охраняет остров.
Анаберка тоже снаряжала корабли. И в доме Риоды не было места тишине. Братья проверяли обмундирование и оружие. Слуги таскали сундуки, готовили провизию, отец встречал и провожал внезапных гостей, сестры показывались на люди во всем великолепии молодости и неопытности. Лишь мать, будучи на сносях, пряталась на верхнем этаже. Женщина плохо спала в последнее время и стала ненавидеть море. Ей становилось дурно от соленого ветра и звука колокола с морской биржи. Она вздрагивала от чаячьих криков и крепче обхватывала руками живот. Донна Ригейра решила перебраться в предгорное поместье и забрать дочерей с собой. От того, что половина домочадцев уходила на войну, а вторая половина готовилась к переезду в предгорье, дом превратился в разворошенный муравейник. Донна открыла окно в сад внутреннего двора – там её и соседские дочери, отловив Пон-пона и навязав ему плащом юбку вокруг туловища, играли в господ и слуг. Девочки озвучивали свои мечты о том, как их родные завоюют загордившийся Тармеварэ, а всех его кичливых людишек обратят в рабов, как они станут богатыми невестами и у каждой будет слуга нести расшитый жемчугом шлейф, а у их мужей будет много земель - и после этого это их кровь будет пахнуть миндалем, тогда как рабам останутся соль крови и слез, вот пусть и плачут кровавыми слезами. Пон-пон взвыл и напугал дурёх. Донна закрыла окно и снова заплакала. Плакала она и в дороге неделями позже. Так горько и громко, что слуги сняли гербовой навес с кареты, чтобы никто не подумал, что донна отправлена за измену в ссылку супругом.
Вернувшись на родину, Тиккейра Зафра возглавила восстановление фортификаций и эвакуации мирного населения вглубь острова. «Займите работой толпу и она сама предотвратит собственную панику» - учили их в Академии:
- Пора применять свои знания – хмуро делилась с подругой новостями княжна и засыпала в её постели, едва успевая разуться. Чаще не успевала. А просто приносила судок с кашей из полевой кухни и падала отсыпаться. Люди вокруг жили, словно в сказке-уравниловке, что им преподавали на курсе общественных теорий: могли спать под вашими стенами, разведя костер, ходили строем, то пели, то молчали, делились друг с другом последним. Они и верили, что сегодня – последнее, что есть. Жадничать не осталось причин.
Делиса же перестала вставать с кровати. Странный у неё дом. Молча проводили, молча встретили, бабушка Мирата с младшей сестрой Айзой жила в другом крыле, брат Жефро отбыл на обучение в Сады, а еще одна сестра Милике была контрактована на срочную медицинскую службу. Отец и мать, узнав об армаде, надвигающейся на Тармевару, смогли проскользнуть на остров и также мудрено взятками и связями выскользнуть из-под власти таможни, увезя Айзу, во Взгорье. Милике отказалась бежать. С Жефро они не смогли связаться, так как послушники Садов ушли в подземелья Святилища. Мирата решила умереть на родной земле. Увидев Делису в лихорадке, родители даже не стали предлагать место на семейном корабле. Только настойчиво просили снестись с княжной, для обеспечения безопасности их затеи.
- С ними-то мне всё понятно! – вскипятилась Тиккейра – Но ты-то, ты! Чего ради ты прилипла к кровати? Думаешь, сразу на ней отчалишь? Спасайся! –
- Не уверена, что могу им довериться. Разве что в твоей компании –
- Делиса... Я не хочу умирать. Я просто не смогу после такого жить –
«Как с языка сняла, да так же горько» - подумала Делиса.
Княжна становилась всё угрюмей. Она, уставшая и грязная, валилась рядом в промокшие от пота простыни и выговаривала свои боль и страхи:
- С Птичьего утеса каждый свет девки прыгают на закланье. Сами. Просят Матерь вод принять их вместо Девы моря. Сегодня пачкой прыгнули. А чтобы не дрейфанул кто, веревками друг с другом перевязались. И словно сардельки в кастрюлю, друг за дружкой – бульк-бульк-бульк! Может, следующим подсказать сразу рядком сигать? Вот ведь – мы тут гавани пытаемся цепями перекрыть и мели щебнем насыпать, а они сейчас по подводному дворцу рассекают. Скоро их столько ухайдокается, что придется и там посольский квартал заложить! –
После княжна смыкала глаза и спала пустыми снами.
Делисе хотелось рассказать подруге, что на дне нет никаких дворцов. А только тьма, холод, жар вулканов, вода и придонный водный мир. Вначале уродливый. Потом – привычный.
На второй неделе Тиккейра пришла бессильная от ярости, надрывно плача и крича:
- Они их убили! Всех, нимесса, всех! От мала до седин! Они никого не пожалели! Агелока! Врывались в дома и резали людей! Наших людей! Миредо! Они сжигали людей в домах и расстреливали тех, кто пытался спастись. В Миграфе местный жрец Светил попытался укрыть людей в святилище по праву защиты у алтаря – его разорвали вместе с нашими поддаными! На Вадейре кровью наших людей мыли улицы! Резали младенцев над корытами для свиней! Посольских кварталов больше нет. Люди резали людей! Нет больше в живых посла Фада! Его и всю семью Анаберка казнила! Засоленную голову жители города Удегара, в котором мы провели столько лет, милостиво прислали для захоронения в родной ему грязи! Ненавижу! Ненавижу!! Ненавижу их всех!!! –
Уже через несколько часов княжна вновь ушла осматривать акведук, обходить улицы на предмет безопасности в составе сторожевого отряда и сопровождать переброс людей на высоты. Лихорадка и слабость грызли Делису, подобно древоточцам, засевших в носовую фигуру. Она постоянно куталась в два-три слоя одежды, чтобы никто не заметил палевого цвета её кожи и не почувствовал трупной жесткости её мышц. Чешуя ороговела и вгрызлась глубоко под кожу, на крестце вспухли кости и начали выпирать подобием хлыст-хвоста, живот стал литым щитком, а груди - меньше, от неё несло рыбой, но от кого в столице теперь пахнет миндалем?
На конец второй недели Делиса проковыляла на пристань. Муравейник, осознавший, что сейчас в него воткнут палку и хорошенько пошерудят. Муравейник, решивший загрызть жестокого ребенка и разгрызть его палку тысячей своих жвал. Обратно её привел незнакомец. Калитку им открыла Митара. Мужчина обратился к ней:
- Внучка ваша в сохранности, сестра –
- Через соседской собаки кобеля я тебе сестра, но доброго тебе пути, человек, а если-таки нужны тебе несколько долей, то пройдись по округе и всем донеси, что старуха Митара из дома при набережной устала жить в страхе и приглашает всех желающих на чашку тиры, а котел у неё глубокий. И ты это, хлеборез свой из пыли подними. Ни я первая, ни я последняя. Надоело –
«Вот и пал твой дом, Делиса Миора. Твои отец и мать бежали. Сестру Айзу ты не успела узнать. Твоя сестра Милике и брат Жефро много храбрее тебя. А твоя бабушка отравлена страхом перед завтрашним днем – и ты всё равно будешь мертва, Делиса Миора, осталось только определить цену».
Если армада появится на горизонте – на Чаячьей башне вспыхнет огонь и мастера сожгут Сады, а люди сожгут свои дома, стада и выпьют за собственный покой тиру – вытяжку из горечи миндаля. Без защиты моря и земли, жители острова оставят завоевателям пепел, соль и трупы. А пока что к острову, затягивая петлю, приближаются со всех сторон корабли, и теперь ей слышно, на каком из них находится Риода, пахнет металлом доспехов, затхлостью давно немытого тела и бахвалится, как имел одну «тармэварскую мохнатку».
Она вышла из дома. И не вернулась.
Риода спал. Иначе и не могло быть. Разве где наяву может быть так темно? И гулко? В чреве кита, но кит не скрипит обшивкой и присвистывает матросскими ругательствами со своих стенок. Не рисует перед носом течений, какие встречаются в толщах воды. На границе протянутых рук появилась светлое пятнышко и начало расти. Будто приближаясь, но постоянно вдалеке, росла фигура. Потом она стала смутно знакомой, после узнаваемой – к нему приближалась Делиса. Риода ощутил смущение. Она шла к нему вероимно нагая. Он поносил её, красуясь перед сослуживцами, он плыл грабить её родину и уничтожать её народ. Он захотел попросить прощения, но Делиса не захотела его слушать. Она его больше не замечала. Она росла и ему стали заметны и хлыст-хвост с жалом, и щитовидный живот, и чешуя, охватившая под кожей всё тело до самой линии волос на черепе. Один глаз был осминожий, а в другом поселилась откипевшая ярость. Улыбаясь, Делиса вдруг нагнулась и взяла воду, как его сестры брали скатерть за края и у него проскочила мысль, которую он успел осознать хребтом, но не головой. Так его сестры на празднике Цветения брали за края полотнище, наполненное лепестками цветов, и резко всхлапывали – подбрасывая лепестки в воздух, чтобы насладиться несколькими секундами дождя из цветочной нежности. В тот момент, когда Делиса вслохпнула пространство вокруг себя, Риода перестал чувствовать свой вес, а в следующую секунду корабль рухнул сначала в пустоту, а затем в скопище других кораблей. Перед тем, как Делиса и Риода перестали быть собой, из темноты в гуле предсмертных криков тараном метнулся киль чужого корабля, преследуемые холодом воды, бьющей молотом тех, кто еще был жив.
В глубине, вне вод Тармэваре, проснулись вулканы. На поверхности океана от Тармэваре во все стороны шла убийственная волна, набирая себе высоту. Она ударила подчиненные острова и низины, пощадив высоты. Счет погибших и пропавших за ту ночь сразу открылся на тысячи. Города и вековые леса выдирало с корнем. Острова становились камнями-пустынями посреди океана. Реки меняли свои русла. Изменилась прибрежная линия. Землю встряхивало от проснувшихся вулканов и благо они были под водою. Санитарные кордоны с Тармэваре топили любые корабли из-за угрозы распространения болезней беженцами и сжигали любую растительность, способную сойти за корабельную древесину.
Донна Ригейра выплакала соль в ночь Волны. Её супруг погиб, её сыновья, кроме новорожденного, еще безымянного, мертвы, дом её смыло в море вместе с Удегаром, их некому защитить. Кто соберет немногий сохранившийся урожай? Кто будет охранять овечье стадо? Собака уже пропала. Скорей всего, её заманили и ободрали на шашлык. Кто по весне вскопает землю? Кто засадит её семенами и откуда их взять?
Когда в поместье появился солдатский разъезд, переждавший Волну в предгорье, а их старшина обратился к ней «госпожа» и она узнала в нём одного из гвардейцев-наёмников, служивших её мужу, улыбка стала той роскошью, которую донна себе позволила. Она позвала дочерей:
- Детство ваше закончилось. Я обручу тебя – она указала на старшую дочь - с одним из этих солдат и даже не пререкайся! Следующей весной ты будешь его женою. Когда крови пойдут у твоей сестры – под мужчину ляжет и она. Нам нужно охранять границы поместья и всё оставшееся в нём. Я бы и сама легла под кого-нибудь, но кто знает, что помешает ему тогда порезать вашего брата на куски, свернуть мне шею, привести в наш дом чужую нам женщину, а вас загнать в пожизненное рабство или выбросить торговать собой на дорогу? Даже если ваш брат умрет, а ваши дети перегрызутся друг с другом, кто-нибудь моей крови выживет, значит, я не зря жила и рисковала собою, рожая всех вас. Нам нужна их сила. Её привязать мы можем женством. Больше нечем. У вас нет богатства или ума. Только ваша молодость и здоровье. Пользуйте их, пока вас не попользовали. Идите, молча обмозгуйте мои слова. Утром рано вставать. Теперь мы все работам на земле. Чего-чего, а земли у нас будет много. По самые уши. До могильного короба –
На дворцовой террасе в Тармэваре княжна Тиккейра всматривалась в волны и прислушивалась к голосам ветров. И на её колени доверчиво положил свою тяжелую голову Пон-пон.