6.
«Континент-банк» набирал обороты не по дням, а по часам. И безграничная пронырливость Аркадия Перовского (пользуясь вольницей новых времен, он узаконил в качестве фамилии студенческий псевдоним), и салонная обходительность бывшей телезвезды Лёнечки Изяславского, и степенная осанистость Мокрушина – все личные качества «птенцов гнезда Русланова», помноженные на стратегическое мастерство самого Сурикова, делали своё дело. Точнее – дело Матвея Абрамовича Лебедянского (или просто Моти, как за глаза называли своего президента сотрудники). Некоторые операции банка оставались тайной для широкой общественности – к примеру, перевод счетов богатенького министерства транспорта на депозиты «КБ». Зато другие – такие, как покупка подмосковного хлебозавода, построенного в ходе последней советской пятилетки по новейшим канадским технологиям, или крупнейшего обогатительного комбината в районе Курской магнитной аномалии – не только весомо увеличивали активы банка, но и приносили ему всё большую известность, открывали двери всё более высоких кабинетов.
Однажды утром Валерий увидел на своём рабочем столе свежий номер «Деловой недели». С первой полосы смотрел огромный портрет Лебедянского, сопровождаемый таким же внушительным заголовком – «Континент» работает на Россию». Интервью, начинаясь под портретом, продолжалось и на второй, и на третьей странице. В конце публикации значилось: «Беседу вёл Юрий Сливочкин».
«Оп-па! – восхитился Валерий. – Вот тебе и публицист по особо важным делам!» Со смешанным чувством брезгливости и любопытства стал читать – и с первых же абзацев пришлось признать, что материал написан умело. Факт недавней публикации того же Сливочкина, в которой банк обвинялся в махинациях с акциями, не замалчивался, а наоборот, стал отправной точкой беседы. Это сразу вызывало доверие читателя и к дальнейшему разговору, тем более, что Матвей Абрамович от острых вопросов не уклонялся, а с подкупающей искренностью рассказал, почему банку пришлось пойти на некоторые нарушения. Главная проблема, оказывается, была в несовершенстве законодательства. Да, признавал Лебедянский, некоторые сотрудники превысили свои полномочия, за что уже понесли заслуженные наказания, но в целом, и в этом убеждают данные всей молодой банковской системы страны, фирма действовала исключительно в интересах отечественной экономики – это признали и депутаты Государственной думы (следовали вполне авторитетные фамилии), которые готовят серьёзные поправки к закону.
Последующие вопросы журналиста тоже были не формальными: в меру задушевными, местами – ироничными, кое-где – даже дерзкими. Иногда они касались политических симпатий преуспевающего банкира, его личной жизни. И нигде собеседник газеты откровенно не сфальшивил, исповедуясь подчас в такой степени, что, казалось, он открывает читателю не только святая святых своего ремесла, но и тайные пружины власти.
Одно лишь оставалось скрытым от любознательной публики – сама цель публикации. Даже посвящённые вряд ли могли прочитать между строк больше, чем стремление банкира отмыться от недавней скандальной критики в той же газете. Хотя они-то понимали, что такая примитивная задача вряд ли вдохновила бы Лебедянского на серьезные траты. А в том, что за интервью «Континент-банк» щедро расплатился и с редакцией, и с автором, Валерий не сомневался – в ушах до сих пор стоял густой барский голос Моти, прозвучавший в кабинете Сурикова: «Сколько он стоит, этот Сливочкин?»
- Ну как, ознакомился? – раздался за спиной голос Аркадия. – Это я тебе подложил!
- Большое человеческое спасибо, – в салонном стиле откликнулся Валерий. – Пойду отксерю на память.
- Не напрягайся, экземпляр – твой… Согласись, мудёр таки наш Руслан! Не зря его Мотя ценит.
- Ну, что мудёр – в этих стенах и спору нет, - повторил Валерий. – Это у него, кажется, от Архимеда: дайте мне точку материальной опоры – и я переверну мир.
- Примитивно рассуждаешь! – Аркадий с удовольствием в очередной раз вошел в роль банковского гуру. – Мыслишь в стиле позднего социализма: ты мне, я - тебе. Нет ещё в тебе стратегического мышления.
- И в чём же тут стратегия? – насмешливо подогрел его амбиции Валерий.
- А в том, - внушал Аркадий, - что Руслан прекрасно понимал: Адама Шерстенникова за наличные не купишь…
- Адам – это владелец «Деловой недели»?
- Ну да! Тот самый, железорудный олигарх… Как только «Континент» перехватил у него обогатительный комбинат в Старом Осколе, тут же появилась статейка, из-за которой ты ездил в редакцию. Руслан всё понял и рассудил: платить придётся по-крупному. Уступать комбинат, конечно, глупо – не за то боролись. А вот если предложить Адаму мощное лобби за выгодные изменения в законодательстве – от этого он, не будь дурак, не откажется… На том и сошлись.
«И этот стратег с кругозором мелкого лавочника уверен в гениальности своего ловкача-босса!» – думал Валерий, не отводя глаз от вдохновенного лица Аркадия. Тот истолковал его взгляд по-своему:
- Учись, пока я жив!
«Я-то чем лучше? – досадливо спохватился Валерий, и настроение у него окончательно испортилось. – По крайней мере, он искренне счастлив в своем лакейском призвании. А я? Застрял тут, как… - не сразу найдя подходящее сравнение, он выбрал из пришедших на ум самое грубое: - …как глист в заднице! Ни тебе уюта в дерьме, ни геройской смерти под солнцем…»
- Чему учиться? У кого учиться?
Это Мокрушин, который к началу рабочего дня, по обыкновению, опоздал, пользуясь своим привилегированным статусом, отозвался на последнюю реплику Аркадия.
- У жизни, Степан Власьевич, у жизни, – вздохнул Валерий.
- Золотые слова! – поддержал отставной прокурор. – Тогда пойдём покурим. Угощаю…
- С удовольствием! – Валерий поднялся с кресла.
- Говорят, в помещении банка скоро вообще курить запретят, - заметил Аркадий, сожалея, что не удастся продолжить нравоучительную лекцию.
- «Говорят», дорогой Аркадий Алексеевич, - не та категория, которая годится для правоприменительной практики, - заметил Мокрушин. – Так что, уж позвольте пока законно наслаждаться этим скудным административным вакуумом.
На лестничной площадке после первых затяжек он спросил у Валерия:
- Что вас так расстроило?.. - и, не дожидаясь ответа, поспешил с утешением: - Не переживайте! У наших оренбургских степняков есть поговорка: буран пройдет – песок на место ляжет…
- Это вы к чему? – удивился Валерий.
- Ну, ваш товарищ, наверное, уже передал вам сплетню?
- Какую?! – Валерий почуял, что каким-то образом сплетня касается его.
- Извините, я думал… - понимая, что невольным сплетником оказался он сам, Мокрушин, не докурив сигарету, неловко полез за другой. – В общем… говорят, у вас с Наташей… ну, вы понимаете…
- Что?! – Валерий даже закашлялся, проглотив порцию дыма. – Что за х… - но, спохватившись, закончил эвфемизмом: - Что за х-хор, когда в горле сухо?!
- Вы же понимаете, я только вам… Да вы зря волнуетесь, здесь романы в порядке вещей. Народ молодой, дело житейское…
- Вы всерьёз?
- Хотите совет, Валерий Сергеевич? Чем больше вы будете отрицать, тем меньше вам будут верить.
«Подлец Аркашка! – приходил в себя Валерий. – Наверняка, его молотилка сработала…»
У него зазвонил мобильник.
- Валерий Сергеевич, - услыхал он голос Наташи, - вы где? Зайдите, пожалуйста, к Руслану Юрьевичу.
«Не хватало еще сцены ревности! – припомнились ему намеки Аркадия на особые отношения Сурикова со своей секретаршей. – Но шеф-то не дурак – понимать должен…»
К счастью, ожидания не оправдались. Суриков был в кабинете не один. Представив гостю Валерия как «лучшего нашего спич-райтера» («а я, оказывается, успел продвинуться!» - усмехнулся про себя Валерий), он сказал:
- Думаю, Валерий Сергеевич не откажется нам помочь.
Потом объяснил Валерию:
- Игорь Михайлович – президент группы «ШАГ» и наш деловой партнер. Ему нужно составить один документ… непростой, но весьма конфиденциальный. Не откажетесь?
Валерий пожал плечами: в его ли положении отказываться? Гость понял это по-своему.
- Литманович, - запоздало представился он и, не вставая с дивана, протянул руку. – Естественно, услуга будет оплачена.
Валерий руку подал, но опять пожал плечами – теперь от неведения, что принято говорить в таких случаях.
- Может, прямо сейчас и поедем? – Литманович сказал это уже не ему, а о нём. «Как о вещи!» - отметил Валерий.
Фамилия этого человека была в Москве на слуху. Поговаривали, будто успехом своего бизнеса он обязан покровительству мэра столицы, благодаря которому получал от городских властей подряды на ремонт старого элитного жилья в центральных районах. После ремонта половину обновленных квартир он возвращал городу, другую получал в собственность и продавал – причём, по таким ценам, о которых в недавние времена тут слыхом не слыхивали.
…Ехали молча и довольно долго. Офис Литмановича, в отличие от «Континент-банка», размещался почти на окраине, у метро «Беляево», в неказистой пристройке к какому-то заводоуправлению – правда, отделённой от остального двора решётчатым металлическим забором. Пройдя два поста охраны, оборудованных видеокамерами и металлоискателями, они оказались в помещении уже с претензией на деловой шик: паркет, зеркала, компьютеры, глянцевые издания на журнальном столике в приёмной… «Стандарт номер один, - отметил про себя Валерий. - Сейчас последует «Чай? Кофе? Может, с коньячком?»…
Но Литманович галантностью себя не затруднял.
- Зина, - распорядился он по телефону, - нам два кофе, бутерброды – и ни с кем не соединяйте.
После чего пригласил наконец Валерия сесть.
- Я наводил о вас справки не только у Сурикова, - сообщил он, когда Зина, исполнив порученное, вышла. – Квалификация и порядочность сомнений у меня не вызывают, политические взгляды к делу не относятся, сексуальная ориентация – тем более…
Литманович дал понять, что шутит, и улыбка у него оказалась неожиданно располагающей, почти дружеской.
- Проблема в том, - продолжил он уже серьёзно, - что мне предстоит поездка в Давос, на международный экономический форум. Конечно, из России будет целая делегация, но мне, в частности, предложили выступить. А сами понимаете, опыта по этой части у меня… да что говорить – ни у кого из нас!.. никакого… Мне сказали, вы и английским владеете? – неожиданно нарушил он исповедальную интонацию.
- В какой-то степени, - не стал Валерий давать слишком щедрые авансы.
- Конечно, переводчик у меня найдется, и довольно квалифицированный – бывшая преподавательница из МИДа. Но чем позже мы обратимся к её услугам, тем меньше… - Литманович понизил голос, - тем меньше опасность преждевременной утечки информации. А речь… речь должна быть краткой, энергичной и конструктивной. Такой, чтобы у нас появились в мире не просто партнеры, а союзники. Понимаете?
Валерий кивнул.
- Материалы для вас подготовлены, - Литманович кивнул на край своего стола, где лежала папка с документами, - кабинет с компьютером - рядом, связь со мной – прямая и круглосуточная…
Валерий удивленно поднял глаза.
- Да, я не сказал главного: времени у нас в обрез! Вылетать через неделю, но уже послезавтра я должен согласовать текст… ну, будем говорить, с коллегами, - Литманович поднял ладонь и неопределенно покрутил ею в воздухе. – То есть, работать придётся допоздна. Еда, напитки, справочная литература, машина – всё в вашем распоряжении, Зина - тоже… В хорошем смысле! – улыбнулся Литманович, поняв двусмысленность последних слов. – Ещё вопросы?
- Кроме сути дела – никаких! – хмыкнул Валерий. Задача ему казалась интересной, человек, так уверенно расчертивший его ближайшие дни, вызывал симпатию, и он уже чувствовал в себе приближение того азарта, тот процесс концентрации энергии, которая всегда возбуждала его перед новой и сложной творческой задачей.
- Отлично! – Литманович хлопнул обеими руками по столу. – Тогда прошу в ваши апартаменты.
Отступление 3-е
- Еда, напитки, машина – все в вашем распоряжении…
Без малого двадцать лет прошло, страна распалась, строй жизни изменился, а слова – слова те же самые! Правда, тогда дело было не в Москве, а в маленьком районном центре на берегу реки Оскол, и говорил их не президент коммерческой группы «ШАГ», а первый секретарь райкома партии Павел Валерьевич Голубев – круглоликий, лоснящийся, источавший изо всех пор, не говоря уж о глазах, медовое чувство любви не только к нему, Валерию, но и в его лице – ко всему журналистскому сообществу.
- Как это ловко у вас получается! – восхищался сладкоголосый Павел Валерьевич. – Слово к слову – и готова речь! Причем, на любую тему! Но ведь вы не можете быть специалистом во всех областях… Ведь не можете? – настаивал он.
- Нет, конечно, - соглашался Валерий.
- Вот! А речь или статью – запросто! – Павел Валерьевич вскидывал ладошки и восхищённым хлопком соединял их перед собой. – Вот я почвовед… По образованию! – торопливо уточнял он, чтобы не уронить свой теперешний партийный статус. И застенчиво хихикал: – В вашем журналистском деле не смыслю ни-че-го! А вы… вы всё можете!
Валерий понимал, что в другой ситуации подобных восторгов ему бы услышать не довелось, но доля правды в этих словах для него была, и потому казались они вполне искренними. По просьбе своего бывшего редактора Василия Николаевича Игаркова, теперь уже – секретаря обкома, он утром приехал из областного центра, чтобы для очередного номера газеты подготовить статью этого самого Голубева – как раз к областной отчетно-выборной партконференции. Времени было в обрез, назавтра после полудня статья должна была стоять в полосе, поэтому у Валерия по пути созрел революционный план. По его просьбе Голубев собрал членов бюро райкома, раздал им задания по сбору примеров и фактов, которые, как считал Валерий, придадут статье необходимую степень глубины и убедительности, и определил срок – до 23 часов вечера. Когда члены бюро послушно, как школяры, отправились выполнять поручения заезжего щелкопёра (в иной раз они его и на порог не сразу допустили бы!), Голубев удивленно спросил:
- А писать-то вам когда?..
Услышав: «Ночью!», он и произнес ту самую восторженную тираду. Но, похоже, поверил не совсем. Потому что далеко за полночь, едва у Валерия из разрозненных фактов и цифр сложился план статьи, он сам приехал в райком – правда, не с пустыми руками, а с большущим картонным ящиком, из которого на стол были выставлены блюда с цыплятами табака, розоватым на срезе салом, крутобокими маринованными помидорами, полупрозрачными мочеными яблоками, а, кроме того – миски с орехами, изюмом и черносливом, бутылки с квасом и еще бог весть что, чего хватило бы целой бригаде не только до утра – до следующего вечера.
- Вот, Валерий Сергеевич, не побрезгуйте – всё из своего погребка. Пища для ума, так сказать! - отдышавшись, сказал Павел Валерьевич. - Пишите, пишите, не буду мешать! – откланялся он, как только гость попытался возразить.
Утром, опять же по предложению Валерия, члены бюро в полном составе собрались снова – чтобы, выслушав текст, внести необходимые, на их взгляд, поправки. После этого статью продиктовали стенографисткам в редакцию, а Валерий, приняв очередную порцию комплиментов, в сладкой дреме исполненного долга отбыл на райкомовской машине восвояси.
На конференции Голубева избрали членом бюро обкома и заведующим отделом. Ко всеобщему удивлению, отдел ему достался не аграрный, как можно было ожидать, а пропаганды и агитации. «Я знаю силу слов, я знаю слов набат!...» - декламировал Валерий в коридорах редакции горлана-поэта. Но через пару недель шутки кончились. К вечеру, когда очередной номер газеты был почти готов, телетайп передал сообщение ТАСС об очередном пленуме Центрального Комитета КПСС. Валерию, как ответственному секретарю, надо было принять решение: перевёрстывать ради этого две первых полосы, что при тогдашней полиграфии заняло бы часа три, или поставить сообщение на видное место, ограничившись снятием лишь одного небольшого материала. Поскольку пленум, как следовало из лаконичного сообщения, судьбоносных вопросов не решал, Валерий принял решение в пользу второго варианта. А на следующий день…
На следующий день в его кабинете раздался телефонный звонок. В трубке, не здороваясь, загремел Голубев:
- Вы что там, совсем ох..ели?! Ни хрена в газетном деле не понимаете?!
- Что случилось, Павел Валерьевич?
Куда делись недавний пиетет перед журналистами, признания в собственной некомпетентности! И это тот самый человек, который ещё вчера униженно благодарил его, Валерия, за услугу?.. А голос в трубке продолжал разнос – за то, как выяснилось, что сообщение о пленуме ЦК было поставлено с нарушением принятого партийно-газетного этикета…
Славка Луков, который в один год с Валерием пришел в эту редакцию (Игарков приметил его из числа рабкоров и всякий раз с гордостью подчеркивал: мол, вчерашний столяр мебельной фабрики, а сегодня - заместитель главного редактора областной партийной газеты), когда Валерий рассказал ему о разносе, философски заметил:
- А ты чего ждал? Думаешь, статью написал – и стал для него личным другом? Так наше место еще Хрущёв определил: мы с тобой – подручные партии!
Валерий взвился:
- Подручные партии – но не лакеи Голубева! Я, между прочим, такой же коммунист, как и он. И заявление писал не о том, чтоб меня приняли в его дворню! Так что выслушивать его хамские эскапады не намерен!
- А что ты сделаешь? Вызовешь на дуэль? Или потребуешь объявить ему выговор?
Ни того, ни другого Валерий, конечно, не сделал. Но, оказавшись вскоре в обкомовском кабинете Игаркова, высказал своему бывшему наставнику запекшуюся обиду. Тот поначалу вроде бы тоже возмутился. Но, прошагав раз пять до двери и обратно, вдруг остановился перед Валерием и с укором сказал:
- Какой ты всё же заносчивый парень!
- Я?!
- Именно ты! Ведь Голубев – член бюро обкома. Он мог бы тебя официально вызвать и не просто отчитать, а серьёзно наказать за политическую незрелость. Вместо этого он тебе по-дружески позвонил и просто, по-мужски упрекнул за то, что ты его подставил.
- Подставил?
- Конечно! Ведь газету получают и в ЦК. Увидят эту, прости, затычку, которую ты сотворил, и скажут: видно, новый завотделом пропаганды чего-то недопонимает… Разве не так?.. Я думаю, ты должен пойти к нему извиниться!
Валерий онемел. Извиняться – ему?
- Вот теперь я понял, - произнес он, едва сдерживая дрожь в голосе. – В следующий раз буду знать, что матерят меня здесь исключительно по-дружески – и буду посылать туда же. Тоже по-дружески!
Он выскочил из кабинета, так хлопнув дверью, что секретарша выронила на стол папку с документами. Последствия не заставили себя ждать: спустя полгода, когда редактора областной газеты проводили на пенсию, новым главным был назначен не он, Валерий, который по сути давно уже вел газету, а Славка Луков. И все поняли: не за таланты – за «управляемость». Опять же, и рабочую биографию зачли… Единственное, чего добился Валерий: ни разу после того случая Голубев, быстро прослывший на всю область записным хамом, по отношению к нему не позволял себе не то что грубого – даже фамильярного тона. И это вполне устраивало Валерия, который в ответ на сочувственные расспросы с удовольствием цитировал классическое: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!»
Впрочем, Голубев вскоре пошёл на повышение. Закончив курсы при Академии общественных наук и написав руками все того же Лукова реферат на тему дифференцированной идеологической работы с различными категориями населения, он стал сперва инспектором ЦК КПСС, а затем выдвинут вторым секретарем ЦК Компартии Латвии. Позже, будучи уже спецкором центральной газеты, Валерий встретил его в Москве. Латвия, как и все балтийские республики, была тогда беременна независимостью, вести оттуда приходили все более удивительные, и Голубев, с которым Валерий столкнулся на улице в районе Старой площади, выглядел каким-то потрепанным и растерянным. В голосе его зазвучали давно забытые льстивые нотки:
- О, Валерий Сергеевич! Сколько лет, сколько зим… Зазнались, забываете старых друзей – нехорошо!..
На предложение зайти в кафе на чарку чая Валерий согласился: интересно было понять, что происходит теперь с этим почвоведом. Но буквально через четверть часа ему стало скучно: только страх, только сетования на судьбу, так некстати затуманившую его карьеру, да еще всегдашняя готовность «угадать и угодить» - угадать, что будет востребовано теперь сильными мира сего, и угодить новым запросам.
- А ведь это вы, вы лично, Павел Валерьевич, виноваты в крушении поезда! – Валерий посмотрел на него в упор.
Посмотрел – но слов этих не сказал. Какой смысл?
…К вечеру Литманович зашел справиться, как идет работа.
- О чём задумались? – полюбопытствовал он, застав Валерия над чистым листом.
- О том, чем Давос удивлять, - задумчиво проговорил Валерий.
- Не перемудрить бы! Времени-то – всего ничего…
- Завтра в шестнадцать прочту вам первый вариант.
- Да?! – в голосе Литмановича смешались недоверие и восторг.
Но когда на следующий день Валерий стал читать ему подготовленный текст, лицо его с первых слов стало вытягиваться от изумления.
«Уважаемые дамы и господа! – начал Валерий. – Сейчас в мире принято сочувствовать России по поводу того, какое тяжелое наследство досталось ей от недавнего коммунистического прошлого. В связи с этим по пути сюда я припомнил французскую сказку, которую мне в детстве читала мама…»
- Валерий Сергеевич! – воскликнул Литманович. – Мне там всего-то пятнадцать минут предоставят. Может, не стоит им сказочки рассказывать?
Валерий пропустил реплику мимо ушей и продолжал:
«… Сказку о том, как три брата, Пьер, Жан и Жак, не получили от бедного отца ничего путного – только петуха, кота да еще старый серп. Чего, казалось бы, с таким наследством добьешься в жизни? Но Пьер попал в страну, где люди страдали от нашествия мышей, – и с помощью кота стал королевским зятем. Жителей другой страны Жан со своим петухом научил ускорять наступление дня – и тоже женился на дочери короля. А Жак, умело орудуя серпом, принес богатство всему населению третьей страны, которое единодушно избрало его своим королем. Сказка эта, старая как мир, учит тому, что даже самым скупым наследством важно умело распорядиться. А в России, как вы знаете, остались далеко не только коты или петухи…»
Литманович слушал не перебивая. Человек неглупый, он уже понял все преимущества такого зачина. Тут был и тонкий комплимент западным партнерам, и эрудиция выступающего, и деликатный юмор, и намёк на богатые экономические возможности его страны, и ненавязчивое предложение использовать эти возможности совместно… Остальной текст был выдержан в более серьёзных тонах, но воспринимался так же легко, живо и должен был с гарантией укрепить возникавшие с первых слов симпатию и доверие зала.
- Отлично! – не сдерживая эмоций, вскочил он, когда Валерий закончил чтение.
Позже, за чашкой кофе с коньяком, вручив Валерию не только оговоренную сумму, но и весомо сверх того, Литманович полюбопытствовал:
- А что вы делаете у Сурикова?
- Жду, - невесело усмехнулся Валерий.
- Не понял…
И неожиданно для себя Валерий стал рассказывать о будущем журнале, о том, насколько привлекательным он стал бы для мировой русской диаспоры, помнившей ещё те, старые «Лики России», которые издавали в Париже эмигранты первой волны, и о том, как новая концепция издания могла бы работать на деловой имидж современной России.
- Знаете что… – Литманович посмотрел на него как-то загадочно. – Мне эта идея нравится. Суриков ее финансирует?
- Пока нет, - признался Валерий. – Говорит, рыночная конъюнктура не благоприятствует.
- Тут он прав, - согласился Литманович, но, помолчав, повторил: – А все же идея заманчива… Жаль потерять!.. Вы ещё кому-нибудь говорили о ней?
- В подробностях – нет. Хотя, не скрою, деньги найти пытался.
- Давайте-ка сделаем вот что… - лицо Литмановича опять затуманилось только ему известной тайной. – Вы переходите работать ко мне, а я… Я берусь финансировать этот проект!
- Перехожу? В каком качестве?
- Разве я не сказал?.. Руководителем пресс-службы!
- А журнал? Насколько это совместимо?
- Журнал-то выпускать мы начнём не завтра!
Валерий задумался. Впервые за несколько лет метаний его мечта предстала почти осязаемой. Он боялся поверить, что, согласись он сейчас на предложение этого человека, - и уже завтра мог бы взяться за дело: готовить макет журнала, регистрировать его в министерстве, подыскивать помещение для редакции, подбирать кадры… Но что, если это очередной мираж? Кто его знает, этого Литмановича: насколько обязателен, не потребует ли подчинить журнал лишь своим коммерческим интересам? И что это такое – руководить пресс-службой? Конечно, это ему ближе, чем привлекать министерские бюджеты на депозиты «Континент-банка» или покупать какие-то хлебозаводы, да и братьев-журналистов скупать оптом и в розницу – тоже мало чести…
- Давайте договоримся так, - словно прочтя его сомнения, заключил Литманович. – Я лечу в Давос, а недельки через две… нет, через три!.. вы мне позвоните. Идёт?