Грагас и Линна сперва не нравились друг другу. Когда старик Дирливангер придирчиво оглядывал стаю, сварливым скрипучим голосом перекликаясь со старшими разведчиками и сторожами, он не преминул, строго скосив карий глаз, заметить смутившемуся Грагасу:
- Пора тебе становиться хозяином и самому растить птенцов, мой внук! Сколько ты будешь ждать ее благосклонности?
Грагас виновато склонил мощную шею, а беззаботная Линна делала вид, что уж ее разговор точно не касается. Зато она грациозно прогуливалась, оглядывая далекое море с высоты редких зеленых холмов египетского оазиса. Как прекрасно ее оборчатое оперение с волнистым рисунком, как изящен розовый клюв! Есть ли в мире что-то совершеннее этой гусыни?!
На исходе африканской зимы Дирливангер поднял стаю над Средиземным морем. Древний зов предков неудержимо гнал серых птиц на север, за степи, за черноземные нивы, над колючими лесами, к изгрызенным холодными ветрами скалам побережья скандинавских морей.
В окрестностях Никосии, на короткой остановке в стране киприотов, Линна была уже более благосклонна. Она позволяла Грагасу искать для нее свежие зеленые росточки, иногда даже разрешала ему коснуться своей идеальной гибкой шеи.
Над снежными полями с редкими черными проталинами оврагов, над круглыми глазами озер северной России, они уже летели крыло к крылу. Любовь кружила Грагасу голову. Он сам нашел и облюбовал уютную кочку посреди оттаявшего блюдца холодной воды, гордо и заботливо следил, как Линна строит из веточек дом для их потомства.
Когда Линна снесла одно-единственное сиротливое яйцо, Дирливангер презрительно сказал Грагасу:
- Вот чего ты добился совей любовью! Из нее получилась никудышная мать.
Грагас закричал на деда, гоня его прочь. Успокаивая Линну, пел ей зябкой ночью:
- Посмотри, дорогая моя, какой он красивый – он живет в необычном палевом яйце. Наверное, наш сын будет очень счастлив…
Когда появился на свет Гусенок, старик Дирливангер соизволил приковылять к гнезду, одобрительно поскрипел широким клювом, снисходительно сказал:
- Весь в меня. Можешь назвать его Оскаром. Мне нравится это имя.
- Хорошо, дедушка, - обрадованно ответила Линна, - Мы так и сделаем.
Дирливангер не удостоил гусыню ответом, лишь с легким пренебрежением оглядел ее полысевшее брюшко и бока – ведь Линна выщипала со своего тела слишком много пуха для гнезда, чтобы Гусенок ни в коем случае не замерз северной ясной ночью.
Грагас гордился сыном. Он сам водил его к воде, учил отыскивать самые сочные корешки травы, редкие зернышки на холодной почве.
А Гусенок был совершенно счастлив! Он быстро подрос, свободно плавал, играл с ровесниками, которых вокруг было великое множество – стая Дирливангера насчитывала больше ста птиц.
Когда вылиняла стая – к концу июля - Гусенок впервые поднялся на крыло. Полет пьянил его, все больше с каждым днем. Звеньевые командиры учили молодежь сбиваться в клин, уходить от опасности, следуя командам разведчиков, искать места для кормежки.
В начале сентября старый Дирливангер забеспокоился – ночью мороз сковывал островки и озерные заводи коркой хрупкого льда.
- Пора в путь, - сказал он как-то утром, - Мы полетим через страны, где был счастлив дед моего деда. Я покажу вам Балтийское море и тучные пшеничные нивы Польши.
- Зачем так далеко, Дирли? – сварливо спросил командир разведчиков, одноглазый Отто, - Летим назад через беловежскую пущу.
- Нет!! – резко гаркнул Дирливангер, - Чувствую – это мой последний полет. Хочу пролететь над галицийскими полями, други…
Возражать ему никто не посмел.
Перелет был непростым. Гусенку тяжело пришлось над свинцовой Балтикой, где на дне мелководных фиордов видны - дремлют - остовы железных кораблей.
Они летели над башнями Дрездена, и Дирливангер хрипло крикнул, поравнявшись с Гусенком:
- Собери свою волю, Оскар! В этом городе людям тоже было страшно, когда британские Вороны, прилетевшие сюда с башен Тауэра, сравняли с землей величие твоих предков с помощью огня и стали.
В Польше уже заканчивали убирать зерно. Красные букашки тракторов объезжали последние квадратики желтых посевов, когда стая с трудом нашла пойменное озерцо в излучине крошечной речки. Быстро падали осенние сумерки, и разведчики с трудом разглядели небольшую стайку сородичей на самой окраине поля, рядом с водой и укромным перелеском.
- Садимся, безопасно! – Дирливангер с облегчением заложил вираж, но Отто-разведчик упрямо крикнул: - Сначала проверю, Дирли! Не спешите!
- Там наши, отец! – радостно пропел Гусенок. Силы у него были на исходе. Ему очень хотелось ополоснуться в озерце и побегать по мягкому скошенному полю: - Я полечу в разведку с дядей Отто!!
- Подожди, малыш!! – крикнул Грагас, но было поздно.
Пара разведчиков и за ними несмышленый Гусенок плавной дугой опустились на поле. Собратья на опушке шевелили крыльями в сумерках, тихонько переговаривались.
- Безопасно!! – крикнул Гусенок в небо и радостно увидел опускающуюся стаю.
Настороженный Отто напряженно прислушивался к разговорам чужой стаи, и вдруг, что-то поняв, помчался, хлопая крыльями на взлет с отчаянным воплем:
- Назад!! Это ловушка!
Гром ударил со всех сторон. Первым погиб старый Дирливангер, приняв сухой грудью заряд дроби. Гусенок совершенно растерялся, ему было очень страшно. Кругом падали собратья, а он все бежал по полю и не мог оторваться от земли. От ужаса он потерял направление и мчался прямо на выстрелы.
- Сынок!! – кричал ему с неба отец, - Мой Оскар, я здесь!
Но Гусенок ничего не слышал. И только когда мать, молчаливая гордая Линна, резко снизившись, хлестнула ему по шее раскрытыми крыльями, он наконец отвернул обратно. В Линну попала всего одна дробина – но прямо в заботливое сердце.
Грагас вполне мог улететь. Его ждала теплая Сицилия, а дальше – щедрая долина Нила, но Линна умерла и Грагас помчался вниз, потому что жизнь без нее была ему не нужна. Свою порцию смерти он получил уже на земле, рядом с распластанным телом возлюбленной.
А Гусенку перебили крыло, и он в испуге долго метался в темных кустах, пока его не вытащил к ногам охотников ушастый добрый спаниель.
- Ты гляди, Вацлав, - живой гусь! – толстый усатый человек осторожно вынул Гусенка из слюнявой пасти собаки, - Э, да это молодой гусенок!! Свернуть ему шею, пане?
- Нет нужды, Янек, - отозвались из темноты, - Стадо целое набили. Отвези Юльке, пусть порадуется дочка. Поселишь его с курами, и всех делов…
- С курями нельзя, - возразил Янек, - Однако, сочиню ему жилище. Живи покуда, голенастый.
Спаниель лизнул Гусенка в раненое крыло и доверительно сказал мягким старческим голосом:
- Повезло тебе, птица. Юлька наша – девочка золотая.
На приусадебном дворе у пана Янека все обитатели жили дружно. Несколько особняком держался черный надменный петух, но и он иногда высказывался:
- На твоем месте, я бы не стал обольщаться, Гусенок. Тот факт, что толстый пан сразу не свернул тебе шею, еще ничего не значит. Вот увидишь – заколют они тебя на Рождество, или на следующую осень, чтоб жирка нагулял.
Спаниель сердито обрывал его:
- Не городи чушь, гребешок! Скорее уж из тебя сварят похлебку, кур топтать совсем ленишься.
Толстомордый кот лениво поддакивал петуху с заборного столба:
- Ты, пес, молчал бы. Еще и с удовольствием закусишь косточками Гусенка.
Только вмешательство Юльки – худенькой малышки в пестрой косыночке – останавливало звериную свару.
- А ну, прекратите немедленно!! Никого есть не будут. В магазине полно продуктов. Что еще за глупости.
Гусенка удивляло сначала, что девочка понимает язык птиц и зверей, но потом кот шепнул ему с почтением:
- Юлька наша – особенная. Сердце у нее – будто первый весенний цветок, и в нем – полно теплого солнца…
В конце зимы пан Янек собрался подрезать Гусенку только зажившее крыло, чтоб не убрался, куда подальше, весною. Но Юлька твердо отстояла:
- Не улетит он, папа! Крыло срослось не правильно, даже на забор порхнуть не может…
Янек постоял с ножницами в задумчивости, пока не вступилась мать Юльки – печальная пани Лена:
- Оставь ты гуся, Ян. Малышка его жалеет, - потом она присела перед девочкой, прижала голову в косынке к себе и залилась слезами:
- Юленька, моя ты девочка!! Как мне Бога еще молить, чтоб помог?!
Гусенок очень подружился с ней. Они проболтали всю долгую зиму. Юлька рассказывала, как часто ей приходится ездить к лекарям, но теперь вот отпустили до лета. Сказали – больше не надо пока.
- А еще, Гусенок, они сказали – косички мои отрастут! – она смеялась, стаскивая с головы в реденьком белом пушке свою пеструю косынку.
Гусенок делился с ней своим горем, рассказывал про мать и отца, и еще про старого Дирливангера.
- А зачем вы летели сюда? – спрашивала Юлька, - наша деревня – Бжезинка. Что тут особенного? Есть рядом только одно нехорошее место, за тем вон холмом, внизу. Там много каменных домов, высокие трубы и старая железная дорога.
Гусенок не знал, что искал старый вожак. Горевал он по Грагасу и Линне, горевал по друзьям. Девочка успокаивала его:
- Не печалься, Гусенок!! Придет весна, снег убежит прочь, и мы с тобой отыщем рядом в лесу мою тайную полянку с подснежниками. Ты знаешь, когда наступает весна, мне всегда становится не так больно. Я радуюсь. Мама говорит, это называется – счастье!
Гусенок думал – а какое оно, Счастье? Наверное, как теплый живот Линны, как прозрачная прохладная вода после жаркого дня, как первый полет?
Весна пришла не тихой оттепелью, а порывистым западным ветром, стремительной капелью и плавящим снег дождем. Гусенок волновался от налетающих порывов урагана, в сердце его росла тревога. Он громко кричал, звал Юльку, но ей стало совсем тяжело и только однажды почерневшая от горя пани Лена вынесла девочку на руках на крыльцо.
- Юлька, меня мучит что-то! – крикнул Гусенок, - Ты обещала, что будет Счастье, а теперь не приходишь. Тоска не дает покоя!!
Девочка тихонько засмеялась. Сжимая бледные губы, смогла сползти с рук матери, обняла его за тугую шею:
- Сегодня утром ты улетишь, Гусенок!! Тебя зовет небо. Там будет твое Счастье. И там, наверное, мы встретимся с тобой.
Пасмурным утром ветер притих, будто оборвалось чье-то дыхание. Деревья, умытые вечерним дождем, едва заметно провожали птицу в дорогу, шевеля черными пальцами ветвей.
Гусенок разбежался по пустому двору и взмыл ввысь. За небольшим перелеском и холмом он разглядел нехорошее место, которое мечтал повидать старый Дирливангер – нагромождение каменных бараков, остатков стен, железных ворот и рельс.
Он заложил крутой вираж в обратную сторону и вдруг лучи солнца пронзили тучи прямо перед ним, разрывая свинцовую пелену и открывая ослепительный голубой горизонт. Гусенок спикировал на знакомый домик с красной крышей и что есть мочи закричал:
- Юлька!! Я понял тебя! Я знаю, что такое Счастье!! Догоняй, нас ждет целый мир!