Чернел лес, окаймленный лучами спускающегося за горизонт солнца. Теплый вечер волшебной палочкой зажигал на небе крошек-звёздочек, а в деревне - огоньки в уличных фонариках и домашних светильниках.
Уставшие, но довольные плодотворным рабочим днём карлики возвращались домой со свежевспаханных полей к своим любимым карлицам-жёнушкам и детишкам. А вся молодёжь, наоборот, только оживала и собиралась на вечерние гуляния.
И Анитас, молодой маленький карлик, юлой кружился по комнатам в поисках то галстучка, то потерянной пуговицы, то гребня, то шнурков, при этом восклицая, как жутко он опаздывает. За его мучениями наблюдал его отец, старый карл, из-за стремительных перемещений сына он и сам не находил себе места и медленно, громко шаркая и сгорбившись крюком, следовал за ним из комнаты в комнату.
- Ну чего ты беснуешься? Ее может там и не быть.
- Нет, она будет. Она ждёт, я знаю.
Щетка усов старого карла недовольно подёргивалась, а глаза разной величины - из-за того, что правый увеличивался за толстым стеклом монокля – неотрывно следили за сыном. Отец Анитаса всегда имел чуть нахмуренное, строгое лицо, но сердце его было добрым и имело привычку всегда идти на поводу у сына.
- Надеюсь, ты приведёшь ее однажды в наш дом, а в руках у неё будут розы.
Анитас смущенно улыбнулся отцу, но потом вмиг состроил оскорбленную мину.
- Не лезь в мои дела, - то ли из злобы, то ли из напускной самостоятельности отрезал он и, наконец готовый, вылетел на улицу.
В затихшем доме под желтой крышей раздался тяжёлый вздох.
Анитасу предстояло пересечь всю деревню из маленьких домиков, как две капли воды похожие на грибы, чем выше белая ножка, тем больше этажей в доме, чем роскошнее шляпка, тем шире чердак и балкон. Витиеватые тропинки, по которым стремглав нёсся Анитас, вели его с холма вниз к широкой реке, за которой начинался дикий лес. На песочном берегу уже собралась вся компания друзей, они разожгли большой костёр, бегали вокруг него и пытались перепрыгнуть танцующее в воздухе пламя.
Можно предположить, что для них это очень сложно, потому что карлики едва ли достигали метра, имели миниатюрные тела и короткие ножки, и если уж совсем откровенно говорить, то двигались и разговаривали они очень быстро, значительно быстрее, чем это делают люди, отличались прыткостью, устойчивостью и пластичностью, и карлики справедливо считались лучшими прыгунами, бегунами, плавунами и танцорами. Маленький рост был достоинством у карликов, и чем ниже карлик, тем он тоньше и прытче.
Анитас тем временем уже затерялся в ворохе карликов, сгустившихся вокруг костра, но его голова была занята не тем, как перепрыгнуть костёр выше Аклиса, самого низкого и видного из карликов, и не тем, чтобы перекусить вкусными жареными пуленками, - это маленькие лесные зверьки, живущие под корнями деревьев, - нет, его взгляд был прикован к Тилу.
Нужно обязательно сказать, у карликов мужские имена всегда начинались с гласной ударной буквы, склонялись по падежам, а женские имена начинались с согласной буквы, имели неизменную форму, а ударение падало на последний слог. Так повелось, и с этим можно связать особенность, что мальчики-карлики со временем росли, взрослели, а потом старели, а девочки, хоть и взрослели вместе с мальчиками, внешне менялись мало, у них никогда не выпадали зубы и волосы, и не дряхлели лица. Мужчины-карлики это объясняли тем, что женщины не работают, не устают, а, значит, и не стареют. А карлицы им на это говорили, что они, наоборот, по дому много работают, но зато мало грустят, ворчат и кричат, в отличие от них, поэтому старость карлицам не грозит.
- Тилу, ты меня ждала? – Анитас незаметно приблизился к одной из самых миниатюрных и красивых карлиц, одетую в белый вязаный жилетик и красную юбочку-лилию, на ее маленьком фарфорово-белом лице сияли большие зеленые глаза, а вишневые губки были сложены в хитрую улыбочку.
- Зачем мне тебя ждать, Анитушка? – Тилу игриво ребром пальчика коснулась кончика его носа.
- Потому что я тебе кое-что принёс. Пойдём погуляем?
Анитас взял за руку Тилу, и они направились в еловую рощицу.
Тилу шла и молчала, скромно опустив ресницы и спереди сложив руки. Она была из тех карлиц, которые разговаривают очень мало и дают слово другому. А Анитас, всегда очень говорливый, в этот раз волнительно теребил руки и закусывал губу, не зная, как сказать то, что очень хотело прозвучать.
- Анитас, а где твоя мама? – спросила Тилу, устав от тишины, но тут же смутилась, заметив переменившееся лицо спутника.
- У неё упало сердце, очень давно, - бесстрастно произнёс карлик и непроизвольно поднёс руку к грудной клетке.
Человек умирает тогда, когда перестаёт работать его мозг, а карлик умирает по-другому, от того, что его сердце перестаёт работать, срывается со своего места и ухает в ноги. Мама Анистаса очень долго пыталась удержать сердце на месте, но оно становилось все больше и тяжелее.
- Теперь она живёт в моем сердце, а отец ушёл надолго и оставил меня одного, только через много лет вернулся, ему в моем сердце места нет, - Анитас вынул из-под своей желтой жилетки чайные розы красного и белого цвета и протянул Тилу. – А ты хочешь быть в моем сердце?
Тилу очень долго смотрела на протянутый букет и не смела его принять. Ей нравился Анитас, но она не признавалась себе, что влюблена в него, ведь он не был из карликов самым низким и трудоспособным, самым умным и сильным, самым внимательным и добрым, не таким, о каком карлике она грезила. Но она влюбилась в другое: в его самый красивый голос из всех, которых она слышала, в его чистые и доверчивые голубые глаза в звёздной радужке, в его тёплые руки, которые трепетно грели ее. И что же ей делать? Принять розы или отказаться?
Если карлица принимает розы от карлика, это значит обещание быть с ним одним-единственным навсегда. У карликов не было свадеб и чего-то похожего, посвящение карлицы карлику и карлика карлице было таинством, праздником только на двоих и больше ни для кого. После этого карлица всегда должна следовать за карликом, а карлик должен заботиться о карлице.
Для такого события в качестве доказательства подлинных чувств использовалось не обручальное кольцо, как у людей, а именно цветы, потому что чтобы их вырастить карлику самостоятельно, нужны любовь и забота - то, что он обещает своей возлюбленной.
Что же сделала маленькая Тилу? Приняла розы. Они были такие крохотные, аккуратные, живые и насыщенные, что она охотно поверила в чувства Анитаса. А в свои собственные?
Рощица тем временем призвала всю красоту и романтику этого места: позвала Луну на небо, чтобы она освещала Анитасу милое личико Тилу, разогнала лесную тьму, чтобы засияли стройные ели нарядами пушистых иголочек и шишек, разбудила лесных птиц, чтобы зазвучала трелями любовная серенада, произвела уборку и спрятала нерадиво выпирающие корни под землю, прогнала прочь ветер гонять ворон с полей, а не ворошить прекрасные лепестки розочек в маленьких ручках, убрала лишний шум деревьев, чтобы ничего не отвлекало влюблённых друг от друга и мелодии их нежных чувств.
- Ты теперь моя малютка, а я теперь твой карлик, - заветно, как заклинание, произнёс Анитас, и Тилу кольнула его сердце завороженным взглядом больших глаз.
- Да, Анитушка, - и счастливая улыбка Анитаса не смогла спрятаться внутри.
Анитас проводил карлицу до её домика с белой высокой ножкой и красной худенькой шляпкой. Комнатка маленькой Тилу была на самом высоком этаже, в ней была кроватка, сделанная из круглого пенька и наваленных друг на друга хлопковых подушек, большой шкаф из ореховой скорлупы, полный платьиц и юбочек, туалетный столик с большим количеством баночек и тюбиков и зеркало в ее рост в пол-метра (такой рост гордость для карлицы).
Первым делом, как зайти в комнату, Тилу подошла к зеркалу и улыбнулась своему отражению одной из своих самых волшебных улыбок. Можно предположить, что Тилу много молчала не потому, что была скромной, а потому что в ее голове было не так уж и много мыслей, ещё меньше из них были посвящены не ей самой. Забытый букет запоздало был поставлен в вазочку, лепестки успели немножко завять. На её столике лежало письмо, уже ею распечатанное и прочтенное. Сладкие речи посланника письма тщеславно обжигали сердечко запретным огнём и заливали щёчки алым румянцем, а большие глаза заблестели ещё живее.
Раздался стук в окошко, которого она ждала все это время.
Это Аклес влез к ней на подоконник и нетерпеливо барабанил по стеклу.
- Тилу, открой! – и крошка Тилу пустила гостя в комнату. – Уже прочла моё письмо? Ну что, согласна? Будешь моей? – и Аклес протянул карлице розу, изрядно потрепанную и бесцветную.
Тилу закусила нервно дрожащую губу и печально посмотрела на Аклеса.
- Я уже пообещала быть с Анитасом до конца своих дней.
- Так что же, мне уйти? – равнодушно произнёс карлик.
- Нет, это роза тоже для меня, - крепла уверенность в её голосе.
Что-то внутри сломилось, стремительно перевернулось и поменялось полюсами, доверие лопнуло, как шарик, пристанище любви грубо вытолкнуло и громко и быстро захлопнуло для карлицы дверцы. И как настырно, упрямо и отчаянно она не стучала, он ей не открыл.
Сердце Анитаса, прежде легкое от искренней любви, которая воспаряет естество в небо, потяжелело от душевных мук, стало каменным, серым, рыхлым. Карлики не живут без любви, и его сердце устремилось вниз.
Но все же, как бы ни были горьки слезы и громки рыдания отвергнутой Тилу об Анитушке, тяжелее их был одинокий тихий вздох отвергнутого старого карла.