В этот раз рыбалка была не самой удачной, а когда зарядил дождь, мы с другом сбежали в сеновал, каких в годы нашей молодости ещё хватало, а ныне на лугах не стало да и луга, что назывались Великими, зарастают. А какие были покосы! Что уж говорить о других пожнях по речкам и рекам.
В сумраке сеновала мы задремали. но поспать нам не дали два девичьих голоса и мы прикрылись ворохами сена.
-Ну, совсем вымокли в такой ливень! даже трусы сырые. Придётся раздеваться догола.
-А всё равно никто не увидит. Ведь мы когда с тобой косили, нигде больше поблизости косы не звенели.Это же только в анекдоте, когда две девушки голышом купались, к ним откуда не возьмись ребята пристали и стали их соблазнять. Девушки соглашались, если женятся, а ребята отвечали, что им могут родители не разрешить жениться, ведь они ещё в школу ходят.
Мы, конечно видели сначала силуэты раздевшихся девушек, но потом их во всей красе при вспышках молний и в полосе света из открывшихся дверей, когда девицы выбегали нагими по нужде за угол сеновала.
- Я даже подмылась ливнем, чисто, как в бане или в реке. Посмотри , какая у меня красивая!
-Так что же твой жених от твоей такой красивой сбежал перед самой свадьбой? Хоть успели вы налюбиться-то?!
-Да только одну ночь в бане да одну в горнице.
-Так чего ему не понравилось то? Может ты ему, как говорят городские, минет не делала.
-Да делала я в бане дважды да и в горнице раз, очень ему это дело понравилось. Уж так и этак он меня после этого любил. Если бы я молчала, может бы и свадьба была, а может и жизнь бы семейная заладилась.
-А что ты говорила? Наверное просила, чтоб ещё любил и лёжа, и сидя. Так тебе захотелось..
-Да, конечно, чем больше любишь, тем больше хочется. Я сейчас как вспомнила. насколько сладко было, что поверишь ли, сейчас бы дала более-менее симпатичному парню.
-И не говори! Я вот ещё ни разочка ни с кем не пробовала, а иной раз во сне приснится, что терпенья нет.. А отчего он сбежал, если ты ему не жалела своих прелестей?!
-Да оттого, что я ему стихи свои читала. Не понравились. И в райгазете, говорят, что слабые, печатать нельзя.
-А ты что с матерком про любовь пишешь, что даже печать нельзя?!
-Да, нет я только в частушках матерюсь, а стихи без мата, но слабые, говорят. Хоть бы кто меня подучил или поправил, а я бы того полюбила, досыта, сколько ему хочется.
Тут уж мой друг не выдержал, встал и говорит:
-Да вот мой друг из любого стиха сделает конфетку, если любить его будешь. Его стихи и в газетах, и в журналах печатают.
Девчата сначала застеснялись, хотели платьицами прикрыться, а они сырые.
-Не хочется сырые платья и даже трусы одевать. Тем более, что ты уж початая, глядишь, если полюбит и стихи из благодарности сделает, как надо.
-А правда что ли? Да я ради этого, чтобы мой стих хотя бы в районной газете появился, готова тебя любить, как хочешь...
И она стала меня целовать и ласкать, всё жарче и жарче, а когда я присел на свою рубашку, расстеленную на сене, оседала меня и стала всё энергичнее двигаться, говоря:
-Ой, как сладко!
-А мне что дать? Тоже на вас глядя, захотелось?!
-А дай его другу, симпатичный же парень, почти красавец.
Пока кончился дождь, мы успели не раз полюбить девушек. На солнце обсохли и пошли к ним в гости. Я почти переписал пять стихотворений, оставив отдельные удачные строчки. Чувства разгорались, а после публикации в районной газете у девушки совсем закружилась голова и она будила меня за ночь не раз и для любви и дописывать её стихи.
Когда мы расстались, я нередко вспоминал простых душой и красивых телом молодых девушек. И не раз порывался к ним вернуться.
Однажды со мной приключилась история, в которой я рисковал жизнью , спасая двух девчонок, батрачивших на хозяев недалеко от берега реки, по которой я плыл.
Они купались голышом, а увидев меня, стали обнимать и целовать , умоляя спасти. С одной из них на плоту дошло до близости. Я вырубил ещё два кола, чтобы быстрей отчалить от опасного места. Девушки не хуже меня отталкивались колом и плот ,обогнув камыши, плыл довольно быстро. Но вот вдоль реки пошло шоссе и я спрятал девушек под брезент, где они блаженно спали несколько часов, до вечера. Вечером мы пристали к берегу в камышах, чтобы нас не было видно. Рядом оказался яблоневый сад, довольно старый, видно бывший колхозный. Мы нарвали яблок и наткнулись на мужика, подумали, что сторож, но он оказался обычным рыбаком.
- А у кого можно теперь купить хлеба? Магазин наверное уже закрылся.
-Да тут есть тётка-самогонщица. Она к бутылке самогона продаёт каравай хлеба.
У меня ещё были деньги и я купив бутылку самогона, уговорил продать два каравая хлеба и маленькую баночку мёда. Мёд я вливал для сладости и вкуса в бутылку самогона, мы по очереди отпивали и закусывали хлебом. Один каравай съели и насытились, а от половины бутылки самогона девушки опьянели сильнее меня и стали обнимать и целовать, как спасителя. Разделись до гола, не стесняясь меня. Я ополоснулся и вытерся полотенцем и позволял их любить меня по очереди.
-Если бы ты увёз нас хоть в какую дальнюю деревню, мы бы жили с тобой, как гражданские жёны или любовницы. Конечно бы работу какую-то нашли, не стали у тебя сидеть на шее.
И тут я вспомнил своих знакомых девушек, из них особенно душевной и жалостливой была поэтесса. У меня еле хватило денег на себя и на девушек, чтобы добраться до неё.
Сначала она их приютила, больше обрадовавшись, конечно, мне. Когда они помогали ей косить сено и ломать берёзовые и осиновые веники для коз, она их кормила, а меня за то, что я дорабатывал её стихи, но ночью она не подпускала их ко мне, не желая с ними делиться. Хотя, когда она крепко засыпала, они успевали меня полюбить. Потом я уехал в город, а там пригласили меня поработать в газете и я лишь на редкие выходные к ним наведывался.
Когда они забеременели, она не столько чтобы избавиться от них, а сколько оберегая видимо меня, познакомила их с вдовцом и сыном его, которые на них и женились.