Ну-ка, чайка, отвечай-ка...

Протодиакон Сергий Шалберов
(История одной фотографии)
               

                Светлой памяти протоиерея Георгия Антонова (+2018)

Осеннее утро мерцало от морского ветра.  На деревянном пирсе толпились петербургские паломники, с волнением глядящие на тревожную свинцовость северного моря, переходившую вдали в успокаивающую серебристость. Над их головами бронзовым арбузом вздымался дальний купол часовни. Облака летели от горизонта и прорывались, обнажая на мгновенье лёгкую изумлённую синеву. По белому борту пришвартованного соловецкого катера тревожно трепетала пенистыми брызгами световая рябь. На деревянном помосте монастырской  пристани, прислушиваясь к шумному колыханию волн, прижав к нагрудному кресту пухлые руки, стоит невысокий батюшка средних лет -  благодушный священник  в золотых очках. Его тёмные волосы и аккуратная бородка отчетливо подстрижены. Высокий чистый лоб придаёт ему вид порядочности и спокойствия.  Он повернулся к  неуверенно перешёптывающимся паломникам, долго рылся в карманной псалтири и, найдя соответствующую молитву, перекрестился, поглядел вверх на небо и строго сказал:
— Молитесь Богу о благополучном плавании, вот и всё тут, а разговаривать нечего!

Стоящий рядом лохматый диакон, втянул в себя воздух, быстро перекрестился и намеренно громко, чтоб другие крестились, трижды пробасил:
-— Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже!

Прочитав молитву, батюшка вздохнул и, кладя псалтирь в карман, не спеша, благословил всех:
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа... Ежели вдруг укачивать начнёт, поминайте Господа и глубже дышите…

Отчаливая от пирса с трубным прощаньем, судно заскользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Удаляясь от берега, оно шло ещё дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность. Когда корабль вышел из тесной гавани в отрытое море, в солёном воздухе будто что-то порвалось, сильно рванул ветер и с шумом, со свистом окружил судно. Тотчас же тёмные волны подняли ропот, за кормой  спирально закружилась водяная пыль, побежала за кораблём и, увлекая за собой стаю чаек, холодным вертящимся столбом поднялась к небу, затуманив блеклое северное солнце.  Галдящие чайки, вмиг окружив корабль, мелькают крыльями и хвостом - они похожи то ли на рыболовные блесны, играющие своей пестротой, то ли на больших мотыльков. Охотясь, они низко спускаются к воде, и тогда чёрные кончики крыльев сливаются с тёмными клювиками.
Паломники, устрашившись шквального ветра, ушли с палубы, только священник с диаконом укрылись от порывов на корме. Батюшка, опираясь на фальшборт ладонями назад отогнутых рук, задумчиво смотрел, как  встревоженные чайки плачут и жалуются на судьбу…
— Голодные они… Истинно, материя питает плоть, и только человеку духовная пища питает душу!

Священник  покрутил большой апостольской головой и, поблескивая очками, улыбнулся:
— Отец диакон, а чем бы и нам плоть свою укрепить?

Диакон похлопал по тугому рюкзачку.
—  Да вот брат Евгений передал нам дорожный паёк. Собирался с нами на Соловки, только деловая встреча какая-то помешала.

— Это твой друг с моржовыми усами, у которого своя пивоварня? - вспоминая, батюшка наморщил лоб.

Диакон, согласно кивнув, торопливо достал из рюкзака пакет, из которого выглядывала горловина пластиковой бутылки с лагером.

— Так  будет же нам путеводительное укрепление и пуза, и духа! – батюшка перекрестил пакет, но с легкой иронией в углах ласковых глаз осмотрительно предложил:
 — Зайдём-ка  лучше в рубку… Прихожанам нашим трудно представить, что священники такие же земные люди, и могут, как все, потреблять пиво.

За дверью кормовой надстройки диакон вынул из пакета большую алюминиевую кружку, вытер её платком, наполнил янтарной влагой из бутылки и протянул священнику, потом ещё раз налил, и, зажмурившись от удовольствия, выпил сам, завернул кружку в платок и положил её обратно в рюкзак.  Со своими длинными волосами и клочковатой бородой, он был очень похож на изголодавшегося Робинзона Крузо:
— Отец Георгий, посмотри – тут ещё две коробки гренок…

От ржаных хрустящих сухариков, от светлого душистого пива хотелось мирно сидеть, тихо беседовать, неторопливо думая о жизни. Из трюма доносилось мерное урчание дизеля со сладковатым выхлопом солярки – чтобы проветрить каюту, диакон повернул дверной засов. В пройму открытой двери ворвалось свежее и могучее дыхание Белого моря, трепет и блеск пенящихся волн. Добрым светом поблескивали очки отца Георгия, сидевшего в углу рубки под белесой от соли и времени навигационной картой:
— Слава Богу, грешное чрево напитали – пора теперь и о тварях Божиих позаботиться…

Отец Георгий вышел на корму и, придерживая одной рукой развевающуюся рясу, другой протянул кусочек сухого хлеба в сторону мечущихся чаек:
— Ну-ка, чайка, отвечай-ка: друг ты или нет? – пропел батюшка мягким баритоном.

Вдруг, встревоженным вихрем откуда-то из-за капитанского мостика вылетел громадный баклан. Он летел за ветром, а не против, как все птицы; от этого его перья взъерошились, весь он раздулся до величины кондора и имел очень сердитый, внушительный вид. Мгновенное пикирование - и с завидной  ловкостью он взвился вверх, унося в клюве кусок хлеба. Переполошённые чайки возмущенно стали рыскать над кораблем…
— Попробуй и ты, -  батюшка протянул диакону несколько сухарей,  —- А у меня камера хорошая, сниму, как ты птиц Божьих питаешь любовью…

Диакон взял их высоко поднятой рукой, сощурив глаза и шумно втягивая в себя воздух, точно готовясь произнести великую ектенью.  В воздухе послышался особенный свистящий звук - баклан снайперски точно спикировал на цель, Несколько раз щелкнул затвор – батюшка, благодушно улыбнувшись, вгляделся в экран:
— Смотри, как интересно получилось – словно не ты, а он тебя кормит, как ворон в давние времена приносил хлеб Антонию Великому в египетской пустыни. 

Где-то на горизонте зачернела полоска архипелага. Словно молитвенным заступничеством святых подвижников неведомая сила мало-помалу сковала ветер и воздух, уложила водяную пыль, волны покорно застыли – паломники высыпали на палубу. Чайки нагнали катер, одна из них, сильно взмахивая кривыми крыльями, повисла над бортом, и красивая, как античная Афродита, женщина с глазами спелой черешни, закинув кудрявую голову, звонко и весело смеётся, бросая ей печенье. Птицы, ловя куски, падают за борт и снова, жадно вскрикивая, поднимаются в голубую пустоту над морем. У всех осталось воспоминание о маленькой радости, разделённой между людьми и птицами на пустынном пространстве моря…


                2019, пос.Шапки