Солнечный лучик, вырвался из плотного потока своих братьев-близнецов, и, отразившись в Софийском леднике, устремился в ущелье, где на дне поблескивала кристаллами брызг горная речка. Искупавшись в сиянии радуги грохочущего водопада, вспомнил о чём-то важном и, кинулся к дому, окружённому вековыми буками. Пронзив навылет оконное стекло, ворвался в маленькую комнатку, и обескуражено замер.
Девочка что он должен настырно будить, слепя глаза сквозь закрытые веки, уже сидела в кровати и усердно расчёсывала волосы. Затем она сплела две короткие косички, встала придирчиво оглядела спаленку и, заправив постель, вышла, громко шаркая чунями.
Подойдя к рукомойнику, она взглянула на себя в зеркало, волосы цвета безлунной ночи, зелёные глаза и вздёрнутый носик всё вроде на месте. Язык тоже. Со всем тщанием намылив лицо, не забыв даже уши, стала смывать пену, шумно фыркая и брызгая водой на пол. Вытерлась душисто пахнущим полотенцем и решительно подошла к шкафу, здесь выбрала своё любимое платье, зелёное с рукавами пуфф и подсолнухами по подолу. Надела, присела в жеманном книксене. Осталась довольна.
Зайдя на кухню, и встав в центре уперев руки в боки, окинула всё хозяйским взглядом, и слегка покачав головой, приступила к наведению порядка. Отдёрнула занавески на окне, проверила угольный ящик, пересчитала тыквы, и деловито заглянула в чугунок, громко стукнув его крышкой.
– Ну что за шум в такую рань, – послышалось с полатей, тех, что вдоль трубы муфельной печи. Через секунду там проявилась голова угольно чёрного кота, он сфокусировал взгляд на пигалице и добавил: – греметь в такую рань, тем более пустой посудой правило дурного тона, если не сказать грубее – пошло.
– Можно ли брюзжать в такой чудесный, солнечный день?! – радостно воскликнула девочка, беря в руки до блеска вычищенную кастрюлю.
– Как бы дождь ни пошёл?– кот покосился на окно, зевнул, и принялся умываться, облизывая лапу и беспрестанно теребя ею ухо, – со вчерашнего чего-то кости ломит, хотя может, это к драке.
– Как много дел! Не время пролёживать бока! – девочка, обвела вокруг цепким взглядом, выискивая хотя бы один изъян.
– Кадма, дитя моё, – кот потянулся, слегка подрав когтями, деревянный край полки, – твои почтенные родители уехали на приём к герцогу в Пальфау, чтобы пристроить тебя в обитель близь города Брука, где положено воспитываться каждой уважающей себя ведьме. А не в Эренбургскую школу к волшебницам, и боже упаси от Генского университета, с его толпами напыщенных алхимиков. Ведьма как бы весело ни звенело у неё в кошельке, должна учиться среди себе подобных. И что взамен? Вместо, того чтобы наслаждаться лёгкой дрёмой, вскочила ни свет ни заря, и давай греметь всем чем ни попадя. А вот это делать не надо, хозяйка строго-настрого запретила лазать по…
Девочка, подстелив рушник и скинув чуни, влезла на препаратный стол и стала осматривать содержимое выстроившихся в ряд баночек и жестяных коробок.
– Жабьи глаза есть, мышиных хвостов достаточно, а вот мокриц, – Кадма внимательно присмотрелась к небольшой банке, сквозь стекло, пытаясь подсчитать копошащихся насекомых, – хотя нет, на недельку хватит.
– Дорогая, а может, поиграем в мяч, – заподозрив что-то неладное, замурчал кот, спрыгнул на пол, и вытянулся там, замерев в фигуре – «я самый длинный зверь на свете», – ну где твой бантик? А хочешь, поймаю мыша, и мы им поиграем в «апорт».
– Гофнер, ты уже стар для подобных забав, – наставительным тоном заметила Кадма, не прекращая поиска, – всё бы тебе лодырничать и отлынивать от работы. Взгляни по сторонам…
Девочка не закончила фразу, а с громким стуком поставила очередную склянку на место, довольная ухмылка озарила лицо, и она резво соскочила со стола напевая:
– Паучьи лапки, розмарин, всё мелко помолоть.
– И что значит сей мадригал? – озабочено поинтересовался кот, он кинулся к ногам младшей хозяйки, и принялся, тереться о них.
Кадма, оторвала его от этого занятия, взяла подмышки и, поставив на скамейку, закончив, назидательно указав пальцем на потолок:
– Огонь, и вот уже кипит и никаких хлопот.
Она сняла с вешалки холщевую сумку, осмотрела содержимое и, добавив синий бархатный кисет, перекинула её через плечо.
– Закончилась жёлчь летучих мышей, – снизошла она до объяснения своему питомцу, – сбегаю к верхней пещере отловлю штучек пять и сварганю препарат.
– Там же нетопыри! – зарычал Гофнер, выгнув спину и распушив хвост, – я туда не пойду.
– А тебя никто и не приглашает! – важно заявила ведьмочка, накидывая красный плащ с капюшоном, и выйдя на крыльцо, меняя домашние чуни на кожаные туфельки с загнутыми носками, добавила: – даже шляпу брать не буду, туда всего два шага.
– Но хозяйка поручила мне неусыпно присматривать за тобой, – пустился на уговоры кот, потом улёгся на коврик, что лежал у входной двери, прикинулся умирающим и проскулил, – пожалей мои лапы.
– А представь, как мама обрадуется, когда уведёт, что мы натворим, – восторженно проговорила Кадма, – а папа потреплет по плечу и скажет – молодец! А ты хочешь остаться дома и продрыхнуть весь день, так чем отличаешься от городских помойных попрошаек?
Гофнер съёжился от столь несправедливых обвинений, он даже попытался, обидится, поскольку, ссутулившись и прихрамывая на левую переднюю лапу, побрёл обратно на кухню, беспомощно волоча хвост за собой.
– На тебе дом! – крикнула девочка, понимая, что перегнула палку. Развернулась, и еле сдерживаясь, чтобы не пуститься вприпрыжку, пошла по тропинке на шум водопада.
Раннее утро радостно встретило, рвущимися сквозь листву, косыми лучами слепящего солнца, весёлыми песнями птиц, и деловито жужжащим шмелём. Косуля мелькнула пятнистой спиной, скрываясь в кустах, белка с азартом тащила шишку куда-то вверх по осине, новый день спускался по стволам вековых сосен на дно ущелья. Чистейший горный воздух пьянил. Водопад, шумя и играя солнечными лучами и, раскрыв дугу радуги, полоскал свои седые пряди. Обойдя бушующую стихию справа, Кадма как по лестнице взбежала к его истоку, наступая лишь на корни вросшего в валун дуба. От которого по откосу поднялась к отвесной скале, здесь в тени высоких елей и буков, хищной пастью левиафана затаилась пещера.
Девочка остановилась, озноб пробежал по спине и кольнул чем-то острым в сердце. Она оглянулась в поиске поддержки. Предчувствие, да нет, что за чушь, что с ней может случиться в такой прекрасный день. Дрожь отступила. Теперь надо, успокоив сердце, подойти поближе. Как учила мама? Сначала проморгаться, готовясь к тьме, прислушаться, отделяя звуки и двинуться скользящим шагом, чтобы не оступиться в самый неподходящий момент.
Хруст и короткий мявк, оборвали нерв мгновения. Резкий поворот головы и рот растянулся в широкой улыбке. Гофнер с самым скорбным выражением морды, нелепо завис, вцепившись когтями в ствол ели на высоте двух футов.
– Давай подсажу, – с нескрываемой издёвкой предложила Кадма, – ты чего за мной увязался? Я на тебя дом оставила, как ты мог бросить свой пост.
– Хозяйка поручила присматривать за тобой, – сказал кот, спрыгивая на землю, – она мне хвост оторвёт, если с тобой хоть что-то случиться.
– Вот ещё нашли ребёнка – фыркнула юная авантюристка, она была младшей в семье и её до судорог, до зуда в ладошках бесило, что все её считают несмышлёной дитятей,– нечего меня пасти, я сама кого угодно…
Кадма, сбилась и не стала уточнять, что такого она может учудить, с котом. Резко развернулась и решительно зашагала в сторону зловещей пустоты. Пещера встретила сыростью мрака, стригущими звуками из глубины и затхлым запахом плесени. Глаза быстро привыкли к темноте. Ничего не изменилось с прошлого посещения, всё как всегда, нет лишь уверенности отца за спиной. Пол, устланный ковром останков обитателей сумрака, потолок растворившийся во тьме, а слева небольшой подъём и у призрачной стены копошащийся чёрный клубок чего-то единого и очень опасного. Девочка вздрогнула и немного отступив, обернулась, стараясь нащупать фибру своей уверенности, но у входа напоролась на насмешливый взгляд Гофнера. Это задело и придало сил. Одним движением она сотворила, голубой свет, подвесила его над левым плечом, накинула капюшон плаща на голову и твёрдо, пошла по откосу к замершей в параличе мышиной стае. Мелкие упыри замерли, глядя остекленевшими глазами на искорку и дрожа всем телом. Роста, как обычно, не хватило, привстала на цыпочки и вытянулась стрункой. Вот первый мохнатый зверёк с перепончатыми крыльями в руке его сердечко бешено бьётся, но ангельский огонь напрочь подавил волю. Второй крепко уцепился коготками за известковый полог, но это не помогло и его переложили в левую руку, к собрату. Третий судорожно сжался, и за ним пришлось шагнуть вперёд, под стопой хрустнуло Кадма оступилась и, потеряла равновесие, её повело немного в сторону и назад, где мыском нащупала что-то очень скользкое и обе ноги предательски рванули вверх, отчаянная звероловка замерла в нелепом прыжке. Мысли понеслись как листья на осеннем ветру, сумбурно, но очень изящно и ярко. Ещё мгновение, сильный удар падения вышиб весь воздух из лёгких, другой и она кубарем понеслась по откосу, поднимая едкую пыль, и гремя всеми своими костями. Столкнувшись на противоположной стороне со стенкой, образованной гуано, проломила её и ухнула в расщелину, ярдов в семь, к счастью, падение смягчила вязкая жижа на её дне.
Голубая свеча, потеряв точку опоры, погасла, погрузив пещеру в темноту. Мыши, немного ожив, подняли истошный визг, режущий уши напополам, ещё минуту и они совсем освоятся, и придётся плохо всем, кто посмел их потревожить. Кадма с чавком вытащила правую ногу, увязшую в мерзкой жиже. Проморгалась и быстро, по-обезьяньи, полезла вверх, цепляясь за выступы, а иногда и просто за толстый слой грязи не сводя глаз с еле различимого выхода. И когда до него оставалось совсем чуть-чуть такой удобный нарост, что она присмотрела заранее, обломился. Тело потянуло вниз пальцы левой руки, предательски заскользили по стене, обляпанной дурно-пахнущей слизью. Трясина на дне провала вновь приняла на себя весь удар, ушла в неё почти по колено. Девочка замерла, досчитала до трёх, смрад душил, липкая грязь повсюду, нужно, вытереть руки хоть обо что-нибудь. Очень хотелось плакать. Но шум мышиных крыльев не позволил расслабиться. Кадма мысленно отхлестала себя по щекам, откинула клапан сумки, сунула туда обе руки и энергично принялась оттирать их. Закончив, провела ими по лицу, проверив чистоту, пальцы оставили сальные следы грязи, но что поделать и она вновь кинулась на приступ отвесной стены. Добравшись до дыры, что собой пробила в тонкой корке мышиных отходов, она не стала сразу вылезать, а предусмотрительно просунула туда голову. Заметив это, с десяток упырей отделились от стаи, мечущейся под потолком, и кинулись, вниз метя своими маленькими зубами прямо в лицо. Кадма упёрлась ногами в противоположную стенку, освободившимися руками сотворив фаэрбол, метнула его в летящих на неё мышей. Но он, не приобретя даже голубого цвета, рассыпался на сотню светлячков, кровососы, же отскочив на несколько ярдов, приземлившись и, выстроившись в линию, поползли угрожающе скалясь.
Ситуация не предвещала ни чего хорошего, если она сорвётся, то ещё раз подняться уже не хватит сил. Девочка напряглась, готовясь, бросится вперёд, а там будь что будет. Время остановилось. Сердце бухнуло в груди раз, затем ещё, и в момент, когда должен прозвучать третий удар, нечто с душераздирающим воплем врезалось в боевой порядок упырей. Затем оно, рыча, и бешено молотя врагов лапами, набросилось на тех, кто был справа, ещё мгновение и после невероятного кульбита досталось и тем, кто наступал слева. Мыши бросились в разные стороны, кружащая стая ускорилась, готовясь к новой атаке. Другого шанса не будет, Кадма упёрлась руками в края бреши, оттолкнулась ногами, от удачно подвернувшегося выступа, и рванулась вперёд. Приземление хоть и было весьма болезненным, но повезло не запутаться в длинной юбке и не оступиться на бегу по откосу.
Вырвавшись на светлую сторону мира, девочка прибавила ходу, она неслась, высоко задрав склизкий подол, сверкая сбитыми коленями особо не разбирая пути. Мыши, увлёкшись погоней, зловещей тучей, вылетели из своего логова, но натолкнувшись на свет, с истошным визгом кинулись обратно. Ноги сами несли вперёд. На грани бокового зрения чёрной молнией мчался кот. Теперь вниз к водопаду, и вихрем пролетев мимо, к заветной поляне, где в прошлом году вместе с кузеном построили шалаш, что гордо называли замком. Здесь кот в изнеможении рухнул в траву, Кадма тоже остановилась и, тяжело переводя дыхание, подошла к своему спасителю, тот лёжа на боку, дышал как кузнечные мехи, нервно подрагивая усами, потом с трудом сев на задние лапы сказал:
– Сдаётся, что я уже стар для таких приключений.
– О чём ты? Твой подвиг достоин баллад менестрелей, ты же, как берсерк объевшийся мухоморов ворвался в ряды зубастых упырей, разметал их и почти обратил в бегство, – сказала девочка, присаживаясь на корточки и рассматривая героя, – правда, вон ухо висит, и вся мордочка в крови.
– Лапу прокусили, кровососы чёртовы, – морщась, пожаловался кот, потом взглянув на младшую хозяйку, спросил: – сама-то как?
Девочка поднялась, осмотрела своё новое платье, что так долго клянчило у мамы, накидку – подарок отца на день ангела, изящные туфельки, которыми так щеголяла в воскресной школе, всё под толстым слоем оливковой слизи. Невозможно даже определить первоначальный цвет. Некогда белоснежные панталоны напоминали половую тряпку, полосатые чулки сбились в два гадких сгустка слизи. От омерзения чуть не стошнило.
– Ну и попадёт же нам, такое и за неделю не отстираешь, – с мукой в голосе, выдавила из себя Кадма, брезгливо расправляя слипшиеся складки юбки, – представляю, каким чучелом выгляжу, что скажешь Кыс?
– Не думаю, что мои слова тебя обрадуют – дитя моё, – нараспев проговорил Гофнер, – грянься в зеркало и увидишь всё сама.
Девочка развернула весившую сзади сумку, наперёд и потянула вверх клапан, от увиденного её нервно затрясло. От желания немедленно расплакаться удержала невозможность утереть слёзы, даже любимый носовой платок, с монограммой оказался всё того же серо-зелёного цвета.
– И тут эта гадость, когда я сюда-то залезть успела, – захныкала Кадма, неуверенно разбирая содержимое, затем осторожно, словно голубого тарантула за хвост, вытянула бесформенный сгусток грязи, – а это ещё что?
– Сдаётся мне, – у кота начал прорезаться его обычный сарказм, – ты решила подкармливать нашу мандрагору, этим замечательным удобрением. А что? Эта отвратительно пахнущая лепёшка, не что иное, как настоящее сокровище полная азотом и фосфором.
– Эта то, что не дало мне вылезти сразу, – предположила девочка, припоминая недавние события, пропуская мимо ушей слова Гофнера, передёрнула плечами и брезгливо бросила эту дрянь на землю, – хотела побыстрей избавиться и по привычке сунула в сумку.
Кот, сильно прихрамывая на переднюю лапу, подошёл и принюхался.
– Возьми, что ни будь и оботри слизь, – скомандовал он тоном не терпящем возражения.
Кадма оторвалась от осмотра сумки, сняла её с плеча и поставила на землю. Взяла большой лист лопуха и немного присев, стала с силой оттирать, грязь с чего-то очень большого и твёрдого, но руки не слушались, давали знать недавние упражнения по преодолению отвесных скал. Непонятный предмет, блеснув, нырнул в траву.
– Кристалл, что ли? – спросила девочка сама у себя, нагнувшись и отыскав его в траве, взялась оттирать его чудом сохранившимся чистым местом подола юбки.
– Ну-ка покажи, – сунул морду кот, но различив голубой отлив прозрачного камня, замер в изумлении и долго не мог вымолвить ни слова. Битую минуту он таращился на диковинную вещь в полном молчании, а потом выдал: – это непросто кристалл – это камень Матура Фия. И, несмотря на твою чрезвычайно опасную выходку, и на то, что я не смог тебяе помешать, нам всё сойдёт с рук. Мама по-настоящему будет рада, а папа обнимет и скажет – горжусь тобой.