Маленькое предисловие: - Отвечая на вопрос анкеты Х.И. Попова о местных традициях и достопримечательностях, сельский староста Петренко в качестве наиболее характерного указал на пристрастие к питию:
"НАПИТКИ УПОТРЕБЛЯЮТСЯ ДНЁМ И НОЧЬЮ В БОЛЬШОМ ПРИЁМЕ ДО БЕСЧУВСТВИЯ, ПЬЮТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ХЛЕБНОЕ ВИНО(ВОДКУ), ЭТО САМЫЙ В ДАННОЕ ВРЕМЯ ИЗЛЮБЛЕННЫЙ И МОДНЫЙ НАПИТОК, КОТОРЫЙ УПОТРЕБЛЯЕТСЯ БЕЗВРЕМЕННО ПРИ ВСЯКИХ БЛАГОПРИЯТНЫХ СОБЫТИЯХ, И ПОСЛЕДСТВИЯ ЭТОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ ОТРАЖАЮТСЯ НА ЗНАЧИТЕЛЬНО ПЕЧАЛЬНЫХ РЕЗУЛЬТАТАХ".
Про Дуську самогонщицу
... А вы знаете, что у нас в хуторе богаче всех самогонщица Дуська? И хвастунья она больше всех девок и баб, - так начал Толян травить на «поляне» у самого Тихого Дона, где «квасили» по случаю праздника Святого Николая Угодника, покровителя всех рыбаков
- И нарядов у неё поболее чем у всех девок и баб хутора, - добавлял он.
- Огурец, а ты что в её сундуках рылся и знаешь сколько у неё чего? – интересуется Лёха Волк. - А, может, ты скажешь, что ночуешь у неё, пока её Дзендзель рыбу ловит?
- Ночевать я не ночую у неё, мне своя баба уже надоела хуже горькой редьки, а вот приглядываться кто да как на хуторе живёт – моё дело. Я ж в «органах» служил в отделе наружного наблюдения, а это не халам-балам, - и Огурцов сощуривал левый глаз, говоря: - у меня глаз, как алмаз. Я всех насквозь вижу.
- Ага, видит он всех насквозь! Особенно после «поляны» видит! – Разжигая Толяна, как бы подливает масла в огонь, Паша, муж Вальки Пэрдэчихы, справный хозяин в домУ.
- Паша, раз я говорю, значит знаю. Я никогда не брешу. Давайте выпьем и я расскажу как я Дуську вычеслил.
Выпили. Уши навострили. Для того Огурцова и звали всегда на «поляну» чтобы послушать его байки из «Конторы Глубокого Бурения», как он называл КГБ. Толяна уговаривать не надо было. Он заводился с пол-оборота. И попёр:
- Было это в большой праздник святого Ивана Купалы. Все хуторяне по улице гулянкой шли. Вырядились, кто как мог по своим капиталам. И Дуська выдвинула себя. И так себя вырядила, что народ столбами останавливался, на самогонщицу глядят, глаза протирают, себя проверяют: так ли есть, как видится?
Такой наряженности рыковчане отродясь не видели!
Напялила Дуська платье самое широкое с бантами, с лентами, с оборками, со вставками. Крахмальные кружева пеной торчат, бусы всякие навешала на себя.
Оделась широко, а ей всё мало кажется. Нарядов много, хочет всеми похвастать. Пробовала комод с нарядами и шкаф с платьями на себя, да силы недостало тащить.
Придумала-таки Дуська, как народ удивить. Себе на бока по пятнадцать платьеы нацепила для показу нарядностей запасу. На голову надела медный таз для варки варенья, посудина редкостная, пожалуй, всего одна на весь хутор. Таз надела ручкой вперёд, малость набок. На таз большой глиняный цветочник с живыми розанами поставила, шёлковой шалью подвязала.Такой шляпы и в городе не видывали.
Под мышкой у Дуськи зонтик большой. – компания, представляя, хохочет, а Толян звездит дальше» - Это ещё не всё. Перед самым праздником её Дзендзель привёз из Ростова большие часы стенные. Часы с боем, с большим маятником. Эту обновку ещё никто не видал, - как не похвастать?.
Дуська и часы на себя напялила. Спереду повесила. Идёт и завод вертит, на громкий бой заводит. Маятник из стороны в сторону размахивает. Народ увёртывается, едва успевает отскакивать.
Часы бить стали. Сначала зашипело. Все хуторяне, и я с ними, подумали что Дуська на горячу сковороду села. Шипит громко, а пару не видать, и жареным не пахнет.
Часы отшипели и ударили бой частым громким звоном в один колокол и на весь Рыков!
Похоже на сполох.
Пожарники в Старочеркасске услышали, мешкать не стали, рванули на паром. Переправились. Подлетели на своём драндулете с двенадцатью шлангами-рукавами. В самогонщицу воду с пеной стеной пустили сразу со всех рукавов.
"Раз бъют сполох – значит заливай!" - Так в пожарном уставе написано.
Дуська зонтик растопырила, от воды загородилась, домой идти поворотилась. Она бы ещё погуляла, да наряды носить на своих больших телесах уморилась и жрать захотела.
А вольнопожарная команда воду из двенадцати шлангов льёт и льёт. Перед Дуськой лужа больщущая, широчащая, во всю ширину улицы. Лужу не обойти, не перескочить.
А тут Никита Шуба с пацанами лодку притащили, перевоз устроили. Цену брали по пятёрке с носа.
Дуська кое-как к перевозу дотащилась.
- Везите меня на ту сторону, мне обедать пора!
Пацаны ей и говорят:
- С тебя, самогонщица-богачка, пятёрки мало, плати по десять с пуда!
Дуська носом дёрнула, медным тазом на голове блеснула, живыми розанами качнула.
- Я с мелкими деньгами не знаюсь. У меня деньги только крупные.
- Так ты тысчёнку давай. А не хочешь – жди, когда лужа высохнет.
У Дуськи от злости волнение произошло, от голоду в животе заурчало. Отдала тысячу.
А тут поп Сиволдай из Старочеркасского монастыря будто по сговору явился. От праздничных сборов поповских поборов поповская ряса раздулась амбаром, карманы чемоданами. Поп руки воздел и закозлил:
Вот как я вовремя, в пору поспел,
Как в иголку вдел!
Самогонщицу за тыщщу везите,
За ту тыщщу и меня перевезите.
Сиволдай с Дуськой в лодку разом сели. Лодка булькнула и на дно села. При всём честном народе, посередки хутора поп Сиволдай с самогонщицей Дуськой в луже сидят. Угрузило их богатство, которое на них, хоть и не очень их.
Сиволдай барахтается, воду бурлит, вода через край пошла. Часы маятником размахивают, воду выплескивают. Вода вскоре вся ушла. А посреди хутора мокрое грязное место и до сих пор, заросшее бурьяном, стоит.
P.S. «Поляна» зашумела, загалдела, а вскоре запела:
... Над серебрянной рекой,
На злато-ом песо-очке
До-олго де-евы молодой
Я иска-а-ал следочки...
И другие задушевные песни казачьи, передаваемые из поколения в поколения.