На фотографии Руха, Седьмая рота 1986-й год. Допускаю, что на снимке запечатлён мой пулемёт.
К завтрашнему выходу в горы я готовился не долго и не мучительно. Насчёт подготовки для меня было всё привычно и понятно. От Замполита я двинул к Старшине, получил сухпай на трое суток. Затем пошел в оружейку, чтобы получить свой пулемёт. За время, пока я быковал в госпитале, расположение нашей роты облагородили оружейной комнатой. В один небольшой ослятник вставили металлическую дверь, сваренную из уголка и арматуры, затем сволокли туда оружие тех, кто угодил в госпиталь или смылся в какую-нибудь другую отлучку. Бойцы, кто был в строю, таскали свои автоматы с собой на повседневке, шарились с ними по горам или по расположению полка, а на ночь приносили в расположение взвода. Всё остальное оружие вместе с моим РПК снесли в тот ослятник и заперли под замок.
Не помню почему, но по какой-то причине этот замок для меня отпер Серёга Кондрашин. Может быть он был дежурным по роте, может он был добровольным помощником дежурного по роте. Не знаю, каким боком он поимел отношение к наряду, однако, назавтра каким-то чудесным образом он ушел на операцию в горы вместе со всей ротой. Короче, не помню почему, но помню, что для меня дверь отпер Серёга Кондрашин. Он зашел в «оружейку» вместе со мной, взялся помогать найти мой РПК.
Первое, на что мы оба наткнулись, был пулемёт ПК, весь избитый осколками. Защита мушки была срезана чем-то острым, ствол был не просто исцарапан. Он был буквально посечен чем-то невероятно твёрдым.
- Чем это его так? – Я поглядел сначала на избитый пулемёт, потом на Кандера.
- Это Драндрова ПК.
- Ну, понимаю. А чем ему ствол так изуродовало? Пацаны говорили, что в Драндрова стреляли из гранатомёта. У гранатомёта осколки алюминиевые. Они лёгкие и мягкие, сталь им не побить.
- Ну да. – Кандер спокойно посмотрел на меня. – Это я Драндрову «эфку» в СПС закинул. Салман недавно ему морду набил, а Драндров простучался. Тут мы пошли в горы, а в горах случился обстрел. Ну, я под шумок закинул ему гранату, чтобы не стучал. А все думают, что это духи из гранатомёта жахнули.
Я смотрел на Кандера. Он чё, рехнулся что ли? Зачем он такую хрень говорит? Может быть проверяет меня «на вшивость»? То есть, если этот слушок поползёт по роте или, тем более, дойдёт до кого-нибудь из офицеров, то сделается понятно, что я трепло. Не могу я придумать никакого другого объяснения такой безобразной брехне. Надо поставить себе галочку на заметку – никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не пересказывать эту хернь. Не было её.
Забрал я из ослятника свой пулемёт, попёрся искать «лифчик». Оказалось, его напялил на себя Андрюха Орлов перед последней для него операцией. Андрюху со 107-й станцией Рогачев перевел в первый взвод, соответственно я направился именно туда. «Лифчик» пацаны мне отдали. Он был вымазан чем-то бурым. Кровью запёкшейся он был вымазан. Меня перекосило от мысли, что это Андрюхина кровь. То есть в этом моём «лифоне» погиб Андрюха Орлов. Осознание этого факта вызвало в моей голове какие-то невероятные загоны про «фронтовую мистику». В памяти всплыло, что сначала на неё, на мистику, пробило Ачкасова. Потом Ачкасов погиб, а Орлов показывал в лицах, как это произошло. Существует мнение, что на себе не надо показывать, кто как получил порезы, ранения и травмы. А Орёл показал. Теперь сам погиб. Причем от пули ДШК, как Ачкасов. Да к тому же получил её в спину, как Ачкасов и в добавок ко всему умирал точно так, как Ачкасов.
Для ещё большего напора мистики я вспомнил, что фамилии Орлов и Драндров шли в списке роты одна за другой. Все ржали всегда, когда звучало «Орлов-Драндров». Эти два бойца в один день прибыли в роту, их фамилии попали в список одна за другой, а теперь эти бойцы погибли один за другим в один день, в одном бою. Трындец какой-то. Нехорошие мысли и вид бурой крови на брезенте так сильно нахлобучили меня, что мне стало очень сцыкотно одевать окровавленный «лифон» на себя.
Однако, завтра придётся в чём-то пойти в горы. В чём? Новый лифчик пошить? Завтра рано утром надо выходить, а я, бля, всю ночь буду не спать, буду шить новый «лифчик»? Я ж потом на подъёме сдохну. Чего ради? Ради того, что мне страшно? Блин, мне, сцуко, было реально страшно. Человек же погиб в этом «лифчике». Вдруг и ко мне эту сраную мистику притянет?
Затем мне пришла в голову мысль, что неплохо было бы сходить к какому-нибудь авторитетному мужику. Спросить у него чё там с мистикой на войне бывает. Это просто совпадения или на самом деле следует следить за своими поступками?
«Попа нятным» причинам я начал размышлять, кто для меня является авторитетом. Решил, что Хайретдинов, конечно же. За три месяца совместной службы на Зубе Дракона, Хайретдинов стал для меня офигенный авторитет. Раз селявя такова, то надобно пойти к нему.
Собрался было я идти в 8-ю роту, но, неожиданно поймал себя на мысли что это тоже для меня страшно. Потому что Хайретдинов «рэзкий», Хайретдинов борзый. Мне представилась картина, что я приду к нему со своими загонами про мистику, а он, как всегда, впендюрит свои глазюки в мои и прямо в морду мне будет ржать: - «Ха-га-га-га! Солдат! Судьба фронтовая такая у тебя! Бля, иди окоп глубже копай! Чем окоп «глыбЕе», тем солдат целее! Кру-гом! Окоп копать шагом-марш!» Он уже говорил такое мне на Зубе Дракона. Я всё помню, я был не пьяный. А раз так, то не надо нам второй Хиросимы, не пойду я к Хайретдинову. Заранее понятно, что он скажет.
Постоял я над измазанным запёкшейся кровью «лифчиком», потупил изрядно, затем принял волевое решение, что нехер сцать. Судьба у меня фронтовая такая. Блин. Сделаю вид, что мне похрен вся эта мистика. Пойду в СВОЁМ «лифчике». Забрал я его у пацанов, принялся внимательно осматривать. Оказалось, что мои любимые длинные пулемётные магазины в кармашках отсутствовали. Гранаты присутствовали на своих местах, а магазины нет. Потому что гранаты нахрен никому не нужны. Во внутреннем дворе нашей роты их валялось такое количество, что «хоць на галавУ сабе накладывай» (старинный белорусский фразеологический оборот). Ножик духовский тоже присутствовал в кармане моего «лифчика». Не каждому атлету захочется таскать эту железяку по горам. А пулемётные магазины таскать по горам захотели все. Поэтому они вынули длинные магазины из лифчика и растащили в неизвестном направлении.
Как можно ходить в горы без магазинов? Никак не можно. Попёрся я по подразделению их разыскивать. Благо, что подписаны они были моей фамилией по всей длине. Острой пулей я прохерачил огромные буквы глубокими царапинами. Опыт создания надписи «Пи@дец врагу» у меня уже был, это всё я уже умел.
Ходил я, ходил, походил и нашел. Все шесть магазинов были у разных людей. То есть взяли пацаны по одному магазину. Из всех расхитителей лишь один хитрожопый узбек зацарапал мою фамилию сеточкой из царапин. Но, царапай не царапай, а такие большие буквы и такую длинную фамилию полностью скрыть не получится. Так что отдал узбек мне мой магазин, как миленький. Ещё причитал, что это не он зацарапал, что это ТАК И БЫЛО. Да ладно, было так было. Я не стал клеить обидки. Никто не мог знать сколько времени я валялся бы в госпитале. А пацанам надо было на войну ходить. В такой ситуации не надо, чтобы магазины валялись под нарами. Я не стал ни на кого обижаться, что взяли. Тем более, всё вернули по первому требованию.
Остальное моё армейское барахло лежало в вещмешке под нарами. Я проверил на всякий случай комплектность – всё оказалось на месте. Тогда я развязал мешочек с патронами, сделанный из старой штанины от штанов х/б. Решил посмотреть в каком состоянии у меня боеприпася. В горах постоянно происходят скачкИ температуры, на металлических изделиях часто выпадает роса. Конденсат из воздуха. Поскольку патроны катаются на мне в полотняном мешочке, то они трутся друг об друга, кварцевая пыль с песком разрушает лако-красочное защитное покрытие. Поэтому очень быстро патроны, которые таскаешь с собой в вещмешке, становятся непригодными для стрельбы. Гильзы заржавеют, потом ржавчина не позволит патрону правильно войти в патронник. Периодически надо осматривать в каком состоянии у тебя боеприпасы. Иначе можно прийти к ситуации, когда будешь швырять их в душманов голыми руками, а не выстреливать через канал ствола.
Патроны я осмотрел. Пришел к выводу, что они пока ещё в порядке. Почистил свежей солярочкой пулемёт. Так, без фанатизма, просто протёр от пыли. Порохового нагара не было, из моего пулемёта никто не стрелял. Я стёр пыль, смазал пулемёт тонким слоем солярового масла, чтобы предотвратить ржавление.
Затем залил во фляги свежую воду, приготовил сменную форму, почесал за ухом, пришел к выводу, что можно ложиться спать. Покурил и улёгся.
Утром мы поднялись, закинули на себя вещмешки и потопали в горы. Никто на БТРах никуда нас не подвозил. Прямо из батальонного дувала мы потянулись колонной к КПП-1. За кэпэпэхой тропа пошла вниз, мы потопали по ней бодро и резво.
Первые струйки пота потекли по роже, когда мы подошли к берегу реки, к подвесному мостику. Там крутой спуск к воде и мосту. Нам пришлось поупираться.
Мост проскочили быстро, вышли на левый берег Панджшера. По большим круглым валунам двинулись к Мариштану. Этих валунов здесь было набросано целое поле. Речка Хисарак, которая бежит из ущелья Хисарак, накидала сюда за многие столетия скал, обточила их до сферического состояния. Выглядело это каменное царство великолепно, однако, передвигаться по шарообразным препятствиям было очень коряво и неудобно. Мы вспотели пуще прежнего.
После того как преодолели каменную россыпь, мы вошли в Мариштан. В Мариштане тропа пошла на подъём. Обычно это русская народная примета, что вода протекает в самой нижней точке ущелья. Поэтому, как только мы начали двигаться от воды, то нам пришлось подниматься вверх.
Рогачев вел нас прямо по духовским полям, расположенным на террасах. Мариштан был заминирован весь, как булочка с маком нашпигована грецкими орехами. Из-за частых подрывов у нас возникало такое ощущение, что каждая мина в Мариштане установлена на ещё одной мине. Поэтому Рогачев попёр через поля. Он сказал, что душманы навряд ли додумаются ставить мины в свою делянку пшеницы. Дорого бы им обошелся сбор урожая.
Моё место находилось примерно в середине колонны. Я хорошо видел, как голова колонны залезала на делянки полей, как пацаны проламывали каменные заборы, сложенные из крупных валунов. Нормально так проламывать забор, когда у тебя на горбу болтается полцентнера железа.
Не знаю, как жилось здесь гражданам душманам до нашего прихода. Хрен знает, может быть им не хватало пищевых припасов. Может быть, дети у них с голодухи грызли подоконники длинными зимними ночами. Но, с того момента, как я сюдой очутился, меня регулярно пробивало на поросячий восторг с точки зрения красоты природы. Руха, Мариштан, Хисарак - это непередаваемо красивые места. Мощные фиолетовые горы обжимали своими тушами делянки зелёных посевов. Высокое безоблачное небо сияло над горами невероятной синевой. Прозрачная вода речки Хисарак журчала, булькала и искрилась между обточенных булыжников.
- Аах@итэльний красывий! – В приступе немого восторга выдохнул из-под неподъёмного вещмешка Бахрам.
Через какой-то промежуток времени мы дошли до царандойского поста. Справа по ходу движения нашей колонны из зарослей густого фруктового сада открылся вид на огромный желтый дувал. Из-под каменной стенки, окаймляющей границы владений этого дувала, торчала шестиметровая труба от советского топливопровода. На конце трубы была пришпандорена пятилитровая жестяная банка, изрешеченная автоматными пулями. По трубе в банку поступала упругая толстая струя холодной воды из арыка, затем через множество дырочек от пуль эта вода рассеивалась невообразимым огромным душем. Мириады мелких брызг чистой, искрящейся на солнце воды сияли огромной яркой радугой. От этого сверкающего фонтана веяло свежестью и прохладой.
- Командор! Рафик! – Наверху, над трубой, на стене дувала под тенью садовых деревьев стоял царандоец. Он широко улыбался и махал нам рукой.
Царандоец блестел крупными перлами белых зубов на всё высокое безоблачное небо, которое сияло над горами невероятной синевой, а мне было не до улыбок. Мы уже нормально вспотели и очень тяжело дышали. Мы надрывались под огромными вещмешками, пёрли их в гору за его родину, а он тащился в оазисе возле прохладного душа. Почему не наоборот? Наверное, я что-то не понял в этой жизни. У меня на Родине было сыто и спокойно, а у него на родине шла гражданская война. Но почему-то в горы по минам шагал я, а не он. Херня какая-то получается. Из-за ощущения этой херни и Вселенской несправедливости мне очень захотелось нагрубить улыбчивому царандойцу. Я принялся вспоминать всевозможные обидные ругательства на всех языках, которые мне довелось изучать. А чего такого я там мог наизучать в свои пятнадцать мальчишеских лет? В школе корпел над английским, в университете тоже. Только навряд ли это дитя Гиндукуша способно понять хоть слово из англо-саксонской тарабарщины. Для него надо было вспомнить что-нибудь более человекообразное.
- Котак пхап, скаман маймун! – Помахал ему рукой я. За моей спиной заржало несколько пацанов из Узбекистана.
Чтобы как-то скрасить моё огорчение от вселенской несправедливости, я настроился на позитивный лад, принялся вспоминать рассказ Ахмеда о том, как он «нагнул» этот пост царандойцев. Он тогда едва прибыл в Руху из Кундуза. Кроме как выпекать булки на хлебзаводе, да бить рожи по вечерам в драках с «дедами», он пока ещё никаким другим воинским искусством не овладел. А его взяли бод белы-рученьки-ноженьки да направили на Тринадцатый пост стационарного боевого охранения над Мариштаном. Ну дык Ахмед вернулся с того поста и давай же нам рассказывать небылицы одна другой веселее. Грит:
- Там у нас, на Тринадцатом посту, был миномёт «Василёк». Его нам на вертушке доставили. С «Васильком» приехали один даг (дагестанец) и один грузин. Они миномётчиками были. Через пару недель грузин мне говорит: - «Пошли, прикол покажу».
За нашим постом, вглубь ущелья, там царандойский пост стоял. Грузин подошел к АГСу, выстрелил прямо под пост царандойцам. Выстрелил и упал на дно окопа. А я стою, как столб. Грузин орёт «ложись»! А я-то не въеду в чем прикол. Типа, пальнуть из АГСа что ли прикол? Тоже мне прикол. Короче, не догадался я упасть, а тут такой обстрел со стороны царандоя начался! Оказывается, грузин каждый раз так делал – задирал царандойцев. А они из всех стволов ему отвечали.
В этот раз тоже царандойцы как дали по нам! А я стоял, никак не мог въехать в чем прикол. А даг тогда увидел, что мне сейчас хана будет. Он как перемкнул из того «Василька» прямо им по посту! Царандойцы тут же заткнулись. А у меня первое боевое крещенье получилось.
Вспомнил я это «боевое крещение» Ахмеда, проглотил лютую зависть насчёт фонтана из самой сладкой в мире воды, потопал мимо счастливого царандойца вглубь Мариштана. Примерно в середине кишлака, мы круто повернули вправо, пошли на настоящий подъём в горы. На Зуб Дракона полезли, короче. За лето я многократно прошел по этому маршруту. Не буду грузить про то, как мы пёрли на Зуб, потому что это один из самых неприятных подъёмов. На Зуб и на Пятнадцатый. Скажу лишь, что 9-го июня я шел примерно с таким же грузом ровно здесь же. Мы поднимались целый день, но, до Зуба так и не дошли. Если учесть, что длина светового дня 9-го июня на два с половиной часа больше, чем 30 сентября, то, казалось бы, сегодня мы никак не сможем засветло дойти до Зуба. Однако, как это ни странно, до Зуба мы дошли. Более того, мы проскочили за Зуб, дошли до поста на вершине 3070, проскочили за него и полезли дальше в горы. Там мы наткнулись на место попадания миномётной мины калибра 82 мм. Это, скорее всего, стреляли с поста 3070, у них там установлен миномёт. Если посчитать и прикинуть, что миномёт бьёт не ближе, чем 400 метров от своей позиции, то получается, что от поста 3070 мы ушли вперёд не меньше, чем на полкилометра. Думаю, что больше. За не полный осенний световой день. Прекратили движение мы засветло по команде Рогачева: - «Рота, стой! Всем занять позиции, закрепиться и приготовиться на ночь».
Лично я вижу единственное объяснение нашей феноменальной скорости подъёма. Закалка и тренировка. Как там в детстве мы шутили? На всё нужна сноровка, закуска, поллитровка. А если без шуток задуматься насчет того, как шпарят по горам душманы и в каком состоянии пошли на первый подъём мы, то должно сделаться очень грустно. Душманы выросли здесь, у них в этих горах каждый день и закалка и тренировка. С самого детства. А тебя никто не будет на войне ждать, пока ты закалишься, потренируешься, настроишься, разомнёшься, подойдёшь к рефери, выслушаешь правила битвы. Не будет на войне времени на разминку, не будет рефери. Не будет "честной битвы". Нахер ты никому не нужен, чтобы ты с красной мордой махал боевой дубиной и орал «Выходи на честный бой!» Не будет честного боя. Тебя подкараулят ночью, когда ты вымашешься, уснёшь с открытым ртом и забудешь выставить часовых. Или подловят во время похода в туалет. Мочить тебя будут гурьбой на одного в самой неудобной для тебя позе.
Это не душманы придумали. Две тысячи лет тому назад это придумал Сунь-Цзы. А ты, ботаник, вместо Сунь-Цзы читал всякую пургу про романтику, про рыцарей и честные поединки. Ну хрен с ним, ты не ботаник. Ты химик. Всё равно ты читал и смотрел по телеку всякую пургу и веришь во всякую пургу. А в жизни этой пурги не будет. Вас всех, сраных ботаников и химиков натянут и убьют. Вас всех сожрут шакалы. Если вы не научитесь мочить шакалов. Шакалы нападут в тот момент, когда ты будешь не готов отразить их нападение.
Сегодня ты не готов.