Шарль Пьер Бодлер вел жизнь "парижского денди", со всеми полагающимися спутниками такой жизни - любовницами, венерическими болезнями, пьянством и безудержной тратой последних денег. О его похождениях были наслышаны все - он был типичный парижанин того времени. Это сейчас подобные нравы вызывают вопросы - тогда, напротив, они никаких вопросов не вызывали...
Но Бодлер был спасен, вытащен, как Мюнхгаузен, за собственные волосы из болота - и был спасен искусством. Он всегда любил творчество, изрядно писал и прочая-прочая, но ему чего-то не хватало. И не хватало именно что "другого гения"...
"В 1846 году Бодлер познакомился с творчеством Эдгара По, и тот увлёк его настолько, что изучению американского писателя и переводу его произведений на французский язык Бодлер посвятил в общей сложности семнадцать лет. Бодлер почувствовал в По родственную душу".
Это неудивительно. Они во многом похожи.
"Эдгар По — пьяница, нищий, изгой, пария — нравится мне гораздо больше, чем какой-нибудь уравновешенный и добродетельный Гёте или Вальтер Скотт", - писал Бодлер. "Я сказал бы о нем... те слова, что приводятся в катехизисе о нашем Господе: «Он много страдал за нас»."
С того момента Бодлер пошел душою ввысь (хотя здоровье его продолжало портиться) - и, можно сказать, раздвоился, обрел двойственность. Теперь было "два Шарля" - один, парижский денди, пишущий про гашиш и соблазнительниц, и другой, который переводил Эдгара По и через его глубину обретавший, можно сказать, самого себя, "второго Шарля".
"Рассуждать меня научили де Местр и Эдгар По" - утверждал один из Бодлеров, и добавлял: "Клянусь самому себе... каждое утро возносить молитву Богу..., и моим заступникам — отцу, Мариетте и По; молить их о ниспослании мне силы, достаточной для исполнения моего долга.... повиноваться правилам самой строгой воздержанности, из коих первое — это отказ от всех возбуждающих средств, каковы бы они ни были".
Эдгар По излечил Бодлера - мистической силой гения, проходящей сквозь века, подобно лучу далекой звезды, пронзающей световые годы.
Наш спасенный писал: "Персонажи Эдгара По, а вернее, его единственный персонаж — человек с необычайно обостренными способностями, с издерганными нервами, человек с пылкой и упорной волей, бросающий вызов любым препятствиям; его взгляд вонзается в предметы с остротой и твердостью клинка, и предметы странно увеличиваются оттого, что он смотрит на них; этот человек — сам Эдгар По".
Но таким же стал и Шарль Бодлер.
И благодаря этой двойственности, "двум разным Бодлерам внутри себя самого", Шарль явился большой обманкой для доверчивых читателей (из тех самых, кто видел, допустим, Эдгара По как готика)...
Его стихи, "Цветы Зла" - творчество тленное (и потому запавшее в головы тленной же "черни", как любил он сам выражаться); и есть не что иное, как "фантазия в часы дурного нрава". А вот его публицистика уже нечто иное: более ярого клеймителя порока и разложения, обывательства и низменности не найти (кто может поражать отточеным пером разложение и порок точнее, чем тот, который познал и то, и другое?)...
И вот, автор "Цветов Зла" писал, поражая теперь и своих "поклонников", жаждущих новых порций "смрада душевного":
"...наряду с тщеславными буржуа множится, кишит развращенный народец чувствительных гризеток, которые также впутывают Бога в свои делишки, публичных девиц, блюдущих неизвестно как и какую ангельскую чистоту, и т. п. Сумятица наличествует среди поэтов, кто без конца употребляет слова святой, святая, экстаз, молитва и т. п. при описании предметов и людей, не имеющих ничего общего ни со святостью, ни с экстатичностью, а также доводят поклонение женщине до самого отвратительного кощунства. Все это тем более нелепо, что возлюбленные поэтов по большей части гнусные шлюхи...".
И вот, когда обманувшийся в нем Верлен, почувствовав в "Цветах Зла" что-то "свое, родное", опубликовал восторженный дифирамб в его адрес, Бодлер... в ужасе отмахнулся от него, сказав: "Эти молодые люди вызывают у меня смертельный ужас..."
Люди, читавшие его стихи о смерти и разложении (и наслаждаясь этим внутри себя), с удивлением натыкались на его осуждение межполовой пошлости или поощрение самой глубокой духовности...
Бодлер был последним из могикан, так сказать - как и По, и Лавкрафт, которые писали о черноте и смерти, но по жизни были вполне жизнелюбивыми людьми, с упорством и настойчивостью одолевавшими всяческие несчастья....
Более того, Шарль понял нечто большее - декаданс декадансом, но проблема лежала именно в том, что... другие люди не были эдгарами по!...
И он точно писал о подобном:
"Всеобщий крах проявится более всего в одичании сердец. Вот тогда сын сбежит из родного дома... и сбежит не ради того, чтобы обессмертить каморку на чердаке возвышенными помыслами, а чтобы обогатиться и составить конкуренцию собственному подлому папаше… И тогда заблудшие, опустившиеся женщины, успевшие переменить по нескольку любовников - вот они-то и предстанут воплощением беспощадной мудрости, которая безоговорочно осудит все, кроме денег...!
Тогда любое свойство, сходное с добродетелью, будет считаться пределом бессмыслицы.
И со временем, благодаря прогрессу, внутри у тебя ничего не останется, кроме кишок!
Времена эти, быть может, совсем недалеки, возможно даже, что они уже пришли..."
...
Бодлер знал, чувствовал, что есть высшая сила, безначальная, всемогущая, нездешняя - как знал об этом По.
И Шарль писал, вторя своему идолу из Балтимора:
“Ненасытная жажда всего нездешнего, которое открывает нам жизнь, является самым живым доказательством нашего БЕССМЕРТИЯ. Именно в поэзии и посредством поэзии, в музыке и посредством музыки душе удается хотя бы мельком взглянуть на те сокровища, которые находятся по ту сторону могилы...”
Он знал об этом лучше других, ибо бессмертие Эдгара По дало ему знать то, что не было дано другим - тем, кто читал лишь "Цветы Зла".