Лера первой увидела, что с Николь не все ладно, и она, с криком бросилась туда, где качались лодки. Миг отчаяния и желание плыть в неизвестность по лунной дорожке, часто охватывающее Николь, быстро прошли, но спровоцировали ситуацию, – и в воде вдоль её пути потянулись гибкие стебли водорослей, они задевали ноги и ей показалось, что она запуталась в них. И чем дольше она думала об этом, тем сильнее это происходило, как – будто выдуманное действо обращалось в реальность, используя путаницу в душе и слабости человека.
Дальше было хуже, но она не хотела кричать: ситуация показалась глупой, но потом она решила, что все может плохо закончится и лучше позвать на помощь. Но крик уже не шел, а спазмы сжимали мышцы гортани. Отчаянные, резкие движения рук усложнили ситуацию - она ушла под воду и её мир, там в пучине, обращался в сумрак. Желание же быть живым собралось в исчезающем сознании в рассыпавшиеся светлые шары, которые быстро раскатывались по плоскости, ища и не находя способ вновь соединиться, но затем, чьей – то волей, им это удалось и они собрались в свет и ей захотелось к нему. И тогда он обратился в Клима, и протянул ей руки. Мышцы же обрели гибкость, и плавно изогнувшись, она сделала несколько взмахов - ей удалось освободиться.
Живущее в ней сбросило наваждение, и судорожный кашель, потрясший грудь выбросил из легких проникшую туда воду. Это все могло плохо кончиться: не доброе нагоняло страх и, злое захватывало, порабощая душу. Но главное она теперь знала – с ними надо было справиться и верить в то, что найдется тот, кто тебе поможет.
Она поняла что свободна, и уже вывернувшись, увидела откуда-то из середины озера спешившую лодку, и теперь без страха жестом показала пловцу, что уже нет в нужды в спасении, ибо нашелся тот, кто спас, кто подвел в её сознание эти факторы и что-то хотел этим сказать. Она, уже повернувшись на спину, отдыхала на глади вод, и волны, бежавшие от корпуса лодки, покачивали её. Лодка постояла, а за тем развернувшись, вновь ушла вдаль, ведомая пловцом. Николь же возвращалась к берегу. Она была бесконечно благодарна и пловцу, что в такой момент далеко от берегов, оказался вблизи, был зорким в обеспечении порядка и быстро приблизил лодку. И Лера была вся – внимание … и что – то от Клима было в ней.
Николь скользнула на невысокую волну, что бы отдохнуть, как делала часто, а потом неторопливо поплыла к берегу. И она подумала, что если бы она не освободилась, некто все равно бы спас её, но и если бы не спас, то тот, кто заботился о ней, все равно бы не оставил её. Злое топило её и призывало к погибели, но вода озера, где она провела детство, поднимала её и давала мужество, как купель, в которой отец окрестил её. Но об этом она догадалась потом.
Гладь озера отдавала тусклым блеском и холодок, стекая с поверхности воды терялся во тьме степи, куда они шли, удаляясь от берега. Луна уже давно закатилась за горизонт, и лишь угли затушенного костра иногда вспыхивали тусклыми искрами, вернее их уже давно не было и только отблески, в глубине сознания вновь и вновь склоняли к непростому - прошедшему. Клим был мастером разводить такой костерок, который мог дать тепло: и для небольшого котелка и для прикорнувших у неяркого пламени людей, а струйки внезапно срывавшегося из пламени дыма, к тому же были способны разогнать не многих комаров. Они шли, взявшись за руки: Николь со своей корзинкой, а Клим с вывернутой из земли крепкой веткой, которой обследовал дорогу.
Клим переживал то, что сказала ему Николь у неяркого костра. Эта тропа ей была хорошо знакомой, хотя кромешная тьма окутывала степь, но она знала путь, и твердо шла вперед. Клим это чувствовал, и он готов был к Недоброму, что таилось во тьме и сжимая ветку продолжавшую руку, чувствовал способность преодолеть его, как в детстве, когда вступая в товарищеские игры, одерживая победы, не боясь выйти фехтовать один с целой группой сверстников, хотя внешне ни в чем их не превосходил, и даже был более худ и менее костист.
Лера и Самет ушли далеко вперед. Они понимали, что следовало их оставить, что бы дать им успокоение - они знали, что последуют слезы, горячность рук и объятий, а Любовь успокоит их и приведет в унисон. И Лера понимала, что её нравоучения уже ни к чему и все, что было с Николь уже в прошлом и теперь занимается новая жизнь, ибо Господь даровал им прощение.
Слова, которые шептал ей Клим были традиционными: разве важно, мы возьмем малыша в приюте, и он будет нашим, добро и любовь соединяет людей, а не молекулы и клетки, жизнь, прожитая вместе за единые ценности. Они и раньше слышали эти советские слова, они были в их душах вероятно всегда, а не только из библейских строк, где то прочитанных или услышанных. Но теперь пришло время, постоять за них. И что было удивительно, но естественно для них – они, ни сколько не боялись, так поступить, они знали, что надо будет долго ждать и что будут и трудности с воспитанием и не знакомая наследственность. Они знали, каждый по своему, Николь потому что с ней это произошло из-за ошибок, за слабости и доброту, а Клим интересовался этим вопросом - неизвестно почему. И они знали, что будет и очень трудно, но они были готовы все это преодолеть, что бы была семья и будущее.
Почему, иногда думала Николь, уже после первого поцелуя и даже до, их встретившиеся глаза сказали им о многом, Клим вдруг заговорил о малыше. Это было не характерно ни мужчине, ни женщине, а Николь подумала, что это вероятно от того что она и сама думала об этом, когда из жизни уходили её близкие, и когда она особенно остро понимала: вот Отец и Мама и случись, что.. Но Зло действовало против того, что она особенно ценила. Как будто кто то проникал в её сознание и узнав самоё нужное и близкое, отнимал его. Она должна была сразу сказать об этом Климу, но молчала, а он писал ей об этом, как будто их дети неминуемы и даже уже родились. Это приносило сладкую боль.. и отдаляло его от неё, и она уже боялась его, а встретившись случайно – не могла успокоиться. И только летний дождь девичьих слез успокаивал душу как, будто смывая дневную жару. Почему он так говорил, хотя он не был искушен в том, что бывает у мужчины и женщины. Это Николь имевшая на беду кое, какой опыт сразу почувствовала в нем, тогда в комнате, когда она пришла к нему.
Он как будто чувствовал их будущее, а будущее требовало от Николь прояснить то, что с ней произошло, но обстоятельства были таковы, что сказать было нельзя. И она просили того о ком иногда говорили родители простить её, хотя не считала себя виноватой - просто обстоятельства оказывались сильнее. Она думала об этом, когда смотрела на себя в спорт. зале ловкую и стройную, хотя и не много поджарую, не высокую …каких любят мужчины, и в ней была жизнь, горячая кровь, да еще она была рыжей. А спортивная судьба не легка и поезда и дороги, и тренеры и команды - смотря какая тебе достанется. Увы, человек развивается и в одной и второй и третьей жизни, но в каждой всегда находиться изъян. Но Николь забывала обо всем с ним и ей казалось, что ничего дурного с ней не было и она чувствовала себя школьницей, и ей хотелось говорить .. глупости, хотя она была умна и даже весьма практична, И она иногда забывалась, а вуз казался продолжением школьных дней. Вероятно то, что должно было выпасть ей в девушках настоятельно требовало своего.
И она могла решить задачу данную обстоятельствами стоило ей успокоиться, сесть и хорошо подумать - в ней была эта взрослость рационального мышления. И в тоже время она легко забыла его после первого испытания и увлекалась другими, хотя в глубине она чувствовала: что–то не так и когда Клим вернулся (а она думала об этом помня, что он собирался вновь поступать на вечернее отделение и иногда вспоминала о нем). Но их новая встреча разбудила её, и внесла трудности общения – обстоятельства изменились. И она уже не могла брать на себя инициативу, хотя ей этого хотелось, но чувствовала, что этого делать не надо. И еще потому, что где-то считала себя виноватой.. и что Клим этот мальчишка разлюбит её. И что бы она не предпринимала из своих девчоночьих хитростей, что всегда работало, а теперь срывалось. И она не могла сказать главного. И все складывалось так, что бы разделить их – не дать им встретиться. Подбирались случайно сказанные слова, смешиваясь в немыслимые комбинации, так, чтобы они еще более не поняли друг друга. И подруги её уже не поддерживали в этом, да и его друзья тоже, они видимо считали, что они не пара, хотя всем им нравилось начало и продолжение этого воздушного романа, их взаимной грусти и откровенные страдания Клима, это щекотало нервы.
Николь понимала, что следовало броситься в омут, не смотря ни на мнения, ни на мысли, не обдумывать все это. Но что- то сдерживало её. И она знала свои недостатки и демонстрировала их ему – выдержит – ли, не разлюбит. И сны её тягучие, мучительные, где Клим искал её, и не мог найти. Это тянулось годами и, проснувшись, ей уже казалось, что, в самом деле, прошло много лет, а Клима все нет. И тоже самое творилось с Климом. И раз она смотрела на него вьющегося у окон, когда они играли в мяч, как он был безудержно ловок в азарте, как легко проходил защиту и делал то, что не могли спортсмены, которых она знала и которые таковыми считались. Он был худ и болезненно тонок. Но только откуда вдруг появлялась в нем эта энергия, и откуда открывались темные моря глаз, в которых сквозила печаль, и бродил туман чего–то странного. Он не был похож, ни на кого. И в нем она видела огромный мир – иную вселенную. И тогда она сходила с ума и думала, что ей не достичь её. Однажды, она увидела Клима за окном и вдруг тоска охватила её, что это в последний раз, что стоявшая рядом у окна подруга заголосила вместе ней, как тогда после провала физики: Клим.. Климушка, а он словно и не слышал и опять не подошел к окну.
Темная волна, поднявшись из глубин её сознания, захлестнула мир - в ней не было надежды, но, то, что называют депрессией. А ведь и подруге хотелось того единственного, что никому не удавалось и надежда увидеть его у Николь, оставляла надежду и ей и она стонала, как подстреленная волчица, у которых унесли волчат, которых уже не вернут. Впрочем, депрессия проходила и жизнь продолжалась. Она любила и того другого, но ей случалось встречать и тех к кому тянуло больше, и она думала, что это от того, что с ней нет Клима, что она не обрела его и не защитила их жизнь. Не обыденную ….. не выдуманную, школьными вечерами и книгами. Вот от него бы никто не отвлек ее, и даже сама мысль об этом была бы кощунственной. И ей не приходило в голову о эстрогене, выплескивающемся в кровь и физиологии организма, когда длительное отсутствие трудностей и страданий воплощается в пагубную страсть.
Но теперь он был обретен, и она верила ему и верила себе.
Они приближались к Кургальжино и свет городка рассеял все сомнения. У дома они вошли в калитку и увидели женщину на скамье в саду под кустами Винограда, она поднялась и Николь быстро шагнула к ней: Мама.. Женщина смотрела на Клима
…Это Клим- сказала Николь,- мой однокурсник.
И по тону он понял о нем здесь кое что знают, вероятно не все, но все же… Клим поздоровался и тихо сказал Николь:
- Ну.. я пошел,
Смущенная Николь вышла за ним и спросила, Куда же ты,.. что-нибудь придумаем. Нет сказал Клим, я пойду, не беспокойся…
Он не пошел к Самету, а отправился на вокзал и просидел на скамейке всю ночь, было зябко, но мысли о счастье согревали его и сквозь дремоту он ощущал, как светлеет небо и первые лучи звезды по имени Солнце коснулись век.
Николь подошла к нему и в руках её был не большой узелок, и она тихо рассмеялась, Ребята любят желудком, Тут я тебя кое-что собрала. Я проеду с тобой до следующей станции. И надо же так повезти - в купе не было никого, и они, заперев дверь, прилегли на нижней полке слушая перестук колес. Дуновение свежего ветерка сквозь ситцевые занавески проливалось на них. И они ощущали внутри себя толчки мчащегося поезда. Жена моя тихо шепнул ей Клим. Муж мой ответила Николь. Было спокойно, а утро за окнами перестука обещало добрый день.
Уже у себя в городе к Климу иногда возвращалась боль за их будущую судьбу. Он не боялся за ребенка, которого решили взять, но они не знали еще как это сделать и как это объяснить маме Клима. Но Клим знал, что он все-таки поступит так, и он был готов к трудностям, а боль была другого порядка которого он раньше не имел. Были ли в нем сомнения в Николь он такогого не сказал бы, но они могли существовать где-то подспудно, в подсознании.
Николь приезжала к нему, и они бродили по городу безумные и счастливые. От того, что им следовало пережить еще несколько лет назад, но мальчишество не ушло из него и он был бесконечно счастлив в этих маленьких кафе, где он сидя за столом смотрел как Николь акуратно ест из сверкающей посуды, он смотрел на её уложенные волосы - теперь уже без косиц, а со стрижкой под мальчика, и он вспоминал её голос когда лежа на балконе в ночи слышал Как она идет по бульвару и кому то говорит:
- мне холодно, я вся дрожу
и она даже не знает, что в ночи голос её волнующий и узнаваемый разноситься среди высоких деревьев, он один на все огромнмое темное пространство бульвара и различим, как звук странного музыкального инструментра в ночи рождающего тоску и боль, и она даже не знает, что он здесь рядом и слышит ее, и способен отличить её голос как бабочка слышащая свою патнершу за многие километры. И потом они выходили из кафе и шли по бульвару и синий вечер ложил на её лицо таинственне тени, и углублял взгляд. Они верояно были в эти мгновения хороши собой и они прижимались друк к другу и искали уединения. Они садились в автобус и все уже узнавали их и перглядывались и весь город уже знал об их счастье, и только Клим не знал как сказать это маме, но она уже знала сама о бо всем и ждала разговора и от того что Николь была русская, ведь тоже могло стать темой. Николь же и не ожидала, что о бо всем вдруг можно забыть и что она вновь девочка и студентка и что вернулось то что она так ждала, но была и боль за то что она не может дать ему то, что должна была дать и когда она оставалась одна и думала о Климе и его маме тоска забирала её, но что то говорило, что она справиться, что она удержиться и что все будет хорошо, хотя и через большие трудности. И ей теперь не приходилов голову, что в любви они могли совершить за одну ночь и сравнивать это с чем- то. Счастье и близость не нуждались в сравнениях – оно было в том, что имели, к чему они так долго шли. И он влиял на нее и она влияла. Возможно так не должно было быть, но так было как будто они пережили сотни перерождений и много раз были откорректированны. И Им было легче чем другим – они верили в Любовь, хотя и по детски, и хотя и после череды перерождений, но все еще могли наделать делов и они это понимали .. и остерегались.
Потом Николь уезжала, она уже работала, там где когда то трудился её отец и чувство, что её здесь знают, не только облегчало её приобщение, но и заставляло настойчивей разбираться в чертежах, делать выписки и закладки в справочниках, заново разбираться в технологических процессах, подходить к старым мастерам и изучать оснастку, и особенности работы и правки инстумента для её выполнения. Она одевала легкий платок, её милое лицо, общительность и настойчивость в рассматриваемых проблемах привлекало людей, но впрочем к этому она привыкла и в студенческие годы. Она же ни к кому теперь не присматривалась, а когда в цехах стал появляться Клим, когда он приезжал к ней, и она ему, что то показывала из своих разработок, интерес к ней со стороны ребят заметно снизился, хотя конечно и как прежде здесь ценился спокойный нрав и умение относиться ко всему с юмором.
Да и девушек здесь было не мало и не только в технологических и конструкторских отделах, но и в службах нормо контроля, постоянно проверявших продукцию на соответствие чертежам. Выход ОТК в цех, в основном, состоявшем из девушек-заочниц или вечернего отделения, местного техникума и небольшого вуза вызывал оживление у рабочих и мастеров, а иногда и лишние разговоры и реже споры. Требования же к исполнению норм иногда заканчивались остротами и хохотом. Огромные цеха, наполненные станками, гулом и стуком переустанавливаемых стеллажей с оборудованием и деталями над которыми перемещался кран с традиционной девушкой-крановщицей, дополнял портрет цеха крупного литейно-механического завода. С Осени посетителей поуменьшилось – отрывался новый цех, и поговаривали, что работы будут связаны с оборонкой и технологиями ранее не применявшимися на заводе. Подвозилось громоздкое оборудование, и работа охраны на проходной стала строже. Но это не касалось Клима. Просьбы Николь уважали.