4.
На следующий день банковский особняк облетела новость: исчез вице-президент Алексей Шлыгин. Впрочем, облетела – сильно сказано. Такого рода известия здесь не летали, а бесшумно, словно крадучись, проникали в коридоры и кабинеты, заполняли пространство мутной взвесью слухов и домыслов, отравляя нарочито бодрую атмосферу прелым запахом тревоги.
Шлыгин отвечал в банке за инвестиционные проекты, о сути которых знали только самые посвященные. Он и сам слыл в коллективе чуть ли не загадочным графом Монтекристо. Поэтому мало кто лично опечалился исчезновением вице-президента: что в командировку, что в отпуск, что в небытие – какая разница? Но таинственность происшедшего, особенно на фоне повального увлечения детективными сериалами, да ещё в свете участившихся разбоев в банковской сфере, наполняла трепетные сердца служащих повышенными дозами адреналина. Кто говорил, будто Шлыгина давно шантажировали, добиваясь, чтобы банк вложил деньги в какой-то сомнительный проект. Кто уверял, что он уже в «Матросской тишине», и вот-вот – как следствие злополучной статьи в «Деловой неделе» – разразится крупный финансовый скандал. Наиболее романтичные натуры рисовали впечатляющие картины мести за совращение чьей-то красавицы-жены…
- А что думает по этому поводу начальник транспортного цеха? - попытался Валерий удовлетворить свое любопытство у Мокрушина.
Тот шутки не понял:
- При чём тут транспортный цех? Разве его похитили на служебной машине?
Валерий сообразил, что шутки в такой момент неуместны, и уткнулся в компьютер. Правда, оглянувшись, приметил в глазах отставного прокурора беглую смешинку. Или показалось?
Шлыгина он узнал раньше, чем Сурикова. В пору всеобщего смятения умов, когда вожди призвали народ «туда – не знаю куда, искать то – не знаю что», в Доме ученых на Пречистенке проходила некая вольная дискуссия, где Валерий оказался в числе прочих журналистов, призванных «освещать». В числе главных полемистов значились и недавние диссиденты, обретшие новомодный статус «лидеров мнений», и признанные доктора дозволенных наук, внезапно легализовавшиеся как убежденные сторонники долгожданного прогресса, и многочисленные деятели неведомых фондов, союзов, платформ… На этом фоне Алексей Шлыгин, завотделом рабочей молодежи ЦК комсомола, выглядел мальчиком для битья. Он и в президиуме сидел как-то на особицу, изредка взмахивал длинной каштановой гривой, вслушиваясь и вглядываясь в очередного оратора, после чего снова опускал голову и что-то писал в толстом блокноте. Получив слово, он пошел к трибуне как на жертвенник – понуро и нервно.
- Товарищи! – хрипло начал он.
В зале засмеялись.
- Господа! – поспешил он поправиться, после чего добавил: - И дамы!
В зале засмеялись дружнее. Шлыгин откашлялся.
- Поколение, о котором так долго говорили большевики…
Зал от неожиданности притих.
- …и которое уже должно было жить при коммунизме…
С каждым словом в голосе выступавшего прибавлялось вызывающей твердости:
- …это поколение фактически находится на грани вымирания!
Чувствовалось, что говорил оратор не экспромтом – фраза явно была подготовлена заранее с расчетом на эффект именно в этой аудитории. И аудитория не обманула ожиданий – зааплодировала. Посланник рабочей молодежи вдохновился:
- История не раз доказывала, что любая, даже самая красивая утопия кончается трагедией. Нам с детских лет внушали: учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Вы только вслушайтесь: всесильно – потому что верно! Ведь явная чушь! И на деле эта формула обернулась ровно наизнанку: было верно – пока было всесильно! Другими словами, всесильная партократия насаждала свою тотальную веру…
Зал, не ожидавший подобных эскапад от комсомольского функционера, теперь уже просто взорвался овацией. И Шлыгин, еще раз картинно встряхнув шевелюрой, заговорил без бумажки:
- Когда-то поэт сказал: честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой… Нет! – Шлыгин чуть не взвизгнул: – Не честь, а позор этому безумцу! Вечный позор! Молодежи, вопреки христианскому учению, нужны кумиры. Но пусть это будут именно ее кумиры, а не ложные, навязанные силком – как портреты на демонстрациях. Ее кумиры – это люди честные, мужественные, самостоятельно мыслящие. Ее кумиры – вы, дорогие товарищи!
От такой лести зал просто не смог усидеть. Никто уже не смеялся привычной классовой оговорке оратора: с трибуны его провожали стоя, а поверх рукоплесканий летели восторженные возгласы. Журналистский ряд, подхваченный общим порывом, тоже вспорхнул со своих мест. Один Валерий остался сидеть, наблюдая, как Шлыгин, вернувшись в президиум, со смущенным удовлетворением принимал пожатия именитых соседей.
Не дожидаясь, пока уляжется общий восторг, Валерий встал и направился на сцену. Когда он подошел к трибуне, зал уже начал стихать. Ведущий – лысенький господин в очках – заглянул в список, лежавший перед ним, и с недоумением поднял голову:
- Вы записаны на выступление? Представьтесь, пожалуйста…
Валерий усмехнулся и наклонился к микрофону:
- Конечно, конечно… У нас ведь демократическое собрание, не так ли? Значит, одно единомыслие не должно смениться другим единомыслием – иначе, как говорится, за что боролись? Вот я и хочу спросить у предыдущего оратора: вы коммунист?
Из зала донёсся недовольный ропот, а Шлыгин, пожав плечами, произнес:
- Я как раз выхожу из партии. Но в чем, собственно, дело?
- А-а, процесс, стало быть, пошел… И правильно! – Валерию пришлось было усилить голос, чтобы перекрыть нарастающий шум, но зал сам собою стих, не понимая, к чему он клонит. – Правильно! Потому что, как сказал упомянутый вами утопист, коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество.
Присутствующие засмеялись.
- Вы скажете: еще одна утопия... Конечно! Даже безумие! Кому ж это под силу – вместить все богатства разума в одну человеческую память? Но это означает лишь то, что коммунистов-то на земле по сути и не было – были только приверженцы идеи!
Зал опять недовольно зароптал.
- Хватит! Наслушались проповедей!
- Господа, – укоризненно сказал Валерий, – будьте толерантны! Иначе ведь и в существовании демократов придется усомниться. Я просто хочу напомнить хрестоматийные вещи и сказать, что не так уж они утопичны. Ну, к примеру… «Коммунизм это есть советская власть плюс электрификация всей страны» - помните? Но что мы видим? Власть обюрократилась, выродилась, оторвалась от своего народа, а электрификация… Иногда кажется, что она вся ушла на иллюминацию к праздникам – настолько мы отстали от современных мировых технологий.
Такие речи присутствующим были уже по сердцу, поэтому слушали его внимательно.
- Еще одна цитатка, - продолжал Валерий, - о том, что производительность труда есть в конечном счете самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. И что же здесь неверно? Мы ведь явно отстали в этом деле! Вот и победа оказалась пирровой.
- Вы что, ликбез нам решили преподать? – раздался из президиума досадливый голос.
- Заканчиваю! – пообещал Валерий. – Напоследок еще один глоток из того же источника: партия, которая зазналась, - погибла! Не правда ли, как в воду глядел отец-основатель! И зазналась – понадеявшись, что учение всесильно. И обленилась – в лести и барстве! И погрязла в невежестве, расплодив в своих ВПШ «коммунистов на час», готовых не только творить себе кумиров, но и менять их, что называется, по велению времени…
Последние слова Валерий уже почти выкрикивал, пытаясь перекрыть возмущение зала и гневный треск колокольчика из президиума. Сходя с трибуны, он встретился глазами со Шлыгиным. Тот снова встряхнул гривой и отвернулся. Направляясь на место, Валерий почти физически наткнулся на взгляды коллег-журналистов, словно изготовившихся к штыковой атаке. Все, что они могли ему сказать, он знал заранее. И потому, прощально помахав рукой, направился к выходу.
…В банке Шлыгин уже ничем не напоминал пылкого обличителя социальной несправедливости. Лицо его, будто обветрившись в бурях перемен, отяжелело и посуровело, и походку он обрёл человека усталого, озабоченного множеством неподъёмных проблем. Впрочем, на нём действительно лежали самые рискованные, хотя и самые многообещающие финансовые операции банка. Неудивительно поэтому, что при встрече он не то что не узнал Валерия – даже не дрогнул веком. Просто скользнул взглядом. Как по стенке. Между тем, выпуск журнала, ради которого Валерий и находился в этих стенах, тоже был одним из вероятных инвестиционных проектов, за которые отвечал Шлыгин. И на пути к цели его было не обойти.
А теперь вот Шлыгин исчез.
Пока по этажам обсуждали мыслимые и немыслимые версии происшедшего, служба безопасности, обычно самая незаметная в банке, с азартом принялась демонстрировать свою неоценимую роль и историческое предназначение. Во-первых, была удвоена охрана руководства, олицетворением чего стал круглосуточный страж и у приемной Сурикова. Сменявшийся каждые четыре часа, он, казалось, оставался всегда один – прямоугольный, как панельный дом, и злобный, как евнух. По распоряжению Лебедянского такую же охрану приставили к членам семей всех вице-президентов, членов правления и начальников департаментов. При входе в банк теперь спрашивали пароль – каждый день новый, как на стратегическом объекте. Во всех компьютерах, кроме особо указанных, был заблокирован выход в интернет. Но апофеозом бдительности стали вечерние дежурства сотрудников по подразделениям. И Валерий, конечно же, угодил на такое дежурство первым в своем отделе.
Сурикова в тот вечер не было, так что отбывать повинность ему пришлось наедине с Наташей, которая по обыкновению оставалась на работе до полуночи.
- Кофе? – привычно предложила она, но сразу дала понять, что развлекательных разговоров не ждёт. Положив перед собой раскрытую книжку, Наташа достала тюбик из ящика стола и принялась умащивать руки каким-то кремом. Она долго оглаживала пальцы одной руки, потом другой, потом запястья, нежно ласкала их, поворачивала так и эдак, любовно оглядывала, сжимала и расправляла кулачки, наслаждаясь упругой игрой кожи. Тем временем воздух комнаты сочно пропитывался смешанными ароматами цветов, конфет и каких-то немыслимых парфюмов. Валерий наблюдал это священнодействие, не отрываясь. Поймав его взгляд, Наташа удовлетворенно усмехнулась:
- Себя не любишь – кто тебя полюбит?
- Уютная формула.
- Что значит – уютная?
- Как персональная баня.
- А чем плохо, если персональная?
- Спинку потереть некому.
- У вас, по-моему, слишком развитое воображение. И не исключено – болезненное!
Покончив с руками, она убрала крем и сосредоточилась на книге. Валерий принялся листать газеты, приготовленные для Сурикова. Несвежие новости, озвученные уже по всем телеканалам, реклама – прямая и «косая», анекдоты, списанные из интернета, заголовки по новой моде – сексуальные с политическими намеками и наоборот… Читать было решительно нечего. «И ведь кто-то оплачивает всю эту муру! – с тоской подумал Валерий. – А на журнал, который служил бы уму и сердцу, денег нет».
Он поднялся и стал ходить по комнате. Поперек, от стенки до стенки – восемь шагов. По диагонали от угла до угла – десять. И обратно: десять, потом восемь…
- Не маячьте! – приказала Наташа, не отрываясь от книги.
Валерий выглянул в коридор. В трехместном кресле угнездился евнух и тупо смотрел куда-то вниз по лестнице. Там было темно и тихо.
«Зачем при таком цербере еще и дежурный? – всплыл в голове у Валерия риторический вопрос. – Разве что в зачёт службе безопасности? Наверное, это у нас в крови: не знаешь, что делать – просто маши руками, начальство оценит».
Прикрыв дверь, он посмотрел на часы. Прошло полчаса из пяти назначенных. В памяти возник полюбившийся с юности немудрёный стишок:
…Чем сидеть, уподобясь полену,
Или по залу в тоске бродить, -
Может быть, огненную поэму
Мне удастся сейчас родить.
Вон гражданка сидит с корзиной,
Из-под шапки – русая прядь.
Я назову её, скажем, Зиной
И заставлю любить и страдать.
Да, страдать, на акацию глядя,
Довольно душистую, к тому ж.
А вон тот свирепый усатый дядя
И будет её злополучный муж…
- Извините, Наташа, вы замужем? – вдруг полюбопытствовал он.
Наташа удивленно подняла голову, и он впервые обратил внимание на классический овал её лица, солнечного блеска волосы и тёмно-серые глаза, смотревшие грустновато таинственно. На вопрос она отреагировала насмешливо:
- Никак, клеиться решили со скуки?
- Ну что вы! Служебный роман – это, простите… – Валерий было осёкся, вспомнив сплетню Аркадия, но вмиг нашёлся: – Несовременно!
- Да? А мне казалось, очень даже современно.
- В Штатах за это вообще можно в тюрьму угодить.
- Надо же! А что ж мы твердим, будто американцы нас развращают?
Читать ей явно не хотелось. И Валерий в который раз вспомнил уроки своего наставника в журналистике, редактора областной молодёжки: «Хочешь, чтоб человек тебе открылся – говори о том, что интересно ему, а не тебе».
- Но вы ушли от моего вопроса…
- Да замужем я, замужем! В смысле – живу за-мужа.
- Не понял!?
- Вот скажите мне, – Наташа резко отодвинула книгу и утвердила на её месте локти. – Зачем человек на свете живёт?
- Ого! – Валерий немного смутился. – Не думал, что мой невинный вопрос навеет на вас высокую философию.
- А вы не смейтесь!
- Да ну как я могу…
- Он, между прочим, талантливый человек. В институте никого веселей не было. И капустники, и походы, и кавээны… Но теперь будто подменили: унылый, грубый, ленивый… Недавно завод у них акционировался. Купи, говорю, акций побольше. «Зачем?» И не стал покупать. А что в итоге? Как только этот ящик обанкротился, в смысле – завод, моего по первому же списку уволили. И полгода без работы сидел, ныл – пока я же его не устроила. Теперь ему, видите ли, опять нехорошо: глупостями, говорит, занимаюсь, чужие проекты перечерчиваю. Ну, если ты мужик – занимайся умностями! Только занимайся, а не скрипи на моих нервах!
Наташа перевела дух и заговорила спокойнее, хотя с той же досадой:
- Весь в мамочку свою…
Чуть опешив от её бурной откровенности, Валерий не сразу решил, продолжать ли расспросы. Но собеседница сама уже не могла остановиться - так, прорвавшись, бил из-под земли свежий, еще не обузданный нефтяной фонтан, который ему довелось наблюдать в давней сибирской командировке.
- Представляете, говорит мне…
- Муж?
- Да нет, мамочка его… Говорит: зачем ты зимой клубнику покупаешь, да еще в «Седьмом континенте»? Отвечаю: захотелось! В конце концов, деньги-то мои, слава богу! А она: «Взяла бы варенья клубничного – для кого я все лето ягоду на даче выращиваю?!» Представляете? Да мне её дача вместе с клубникой – вот где!
Наташа взметнула холеную руку с остро заточенными ногтями и чуть не вонзила себе в горло.
- Я ей говорю: вы бы ещё картошку на своей даче выращивали! А что, отвечает, неужели лучше, когда Люсик её с базара таскает?.. Люсик – это Колюсик, муж мой, сынок её ненаглядный… Во-первых, говорю, сколько можно повторять: не базар, а рынок – пора отвыкнуть от своих провинциальных словечек. И во-вторых, вся Европа картофель покупает, а не горбатится на каких-то несчастных сотках… Но разве ей втолкуешь? Типичный совок! У меня, говорит, на этих сотках душа отдыхает… Душа-то, может, отдыхает, а сама приедет с дачи – два дня охает: то ноги судорогой сводит, то спину не разогнёт. А мне за ней ухаживать? Нет уж, говорю, Колюсик: твоя мамуля – ты её и ублажай!
- Ну и что муж? – Валерий представил себе эту семейную идиллию. А еще утверждают, будто нет в наше время шекспировских страстей! – Раньше-то вы, наверное, любили его?
- Господи, и вы туда же – «любила»! Сегодня у людей совсем другие отношения… – она лениво вздохнула. – С чем её едят, любовь эту? Вы хоть сами знаете?
- Случалось… – не скрыл Валерий иронии.
Однако Наташа отреагировала в тон:
- Вот видите – «случались»! Тут вы правду сказали. Случка – и вся любовь! А отношения… они всегда кому-то зачем-то нужны. То есть, в основе – расчёт. Но люди набрасывают сверху беленькие кружева – как фату на голову невесты. Красиво! А все вокруг знают, что это игра, девочке просто ужасно хочется замуж, а жениху свое подавай…
- Занятно! Хотя …очень уж скучно, – подыскал Валерий нейтральное словцо и улыбнулся. Не хватало еще ввязаться с этой пигалицей в дискуссию на животрепещущую тему «бывает ли на свете любовь»! – Ну, а с мужем вы об этом говорили?
- Зачем? Он тоже этот… как его?... старовер – вроде вас…
- Староверы – это, по-моему, что-то другое.
- Ну, в смысле – старых взглядов держится. С ним об этом спорить – только нервы портить. А нервные клетки не восстанавливаются.
- Это вы точно знаете? Насчет нервных клеток…
- Конечно! Про это все знают! – Наташа никогда не сомневалась в том, что было истиной для окружающих.
- Зачем же вы с ним живете-мучаетесь?
- А куда спешить? Всему свое время. Квартирка классная – еще папашке его покойному дали, когда он в ЦэКа работал…
- Ну, а если детишки пойдут? Не поздно будет про любовь спорить?
- Дети в мои расчёты пока не входят! – Наташа хлопнула ладошкой по столу. – Я женщина современная, так что знаю: семью надо планировать!
«Господи! – мысленно взмолился Валерий. – Ну зачем ты дал человеку язык? Ведь вот сидит смазливая женщина, одним своим видом доставляет радость. А начинает говорить – и вся радость твоя насмарку».
- Но книжка-то у вас о чём? Не иначе – о любви…
- Я что, у мамы дурочка? – скривилась в гримасе Наташа. – Или из тех сексуально озабоченных мадам, которые слюнявят в метро женские романчики? Да еще в газетку обертывают, чтоб никто не догадался…
- Как вы их сурово! – восхитился Валерий. И продолжил «угадайку»: –Тогда боевичок?
- Терпеть не могу! – девушка насмешки не заметила или предпочла прежний нигилистический тон.
- И не фантастика?
Тут Наташа, видно, решила, что настала её очередь иронизировать.
- Какой-то банальный у вас ассортимент. Примитивненький... Может, сами из этого круга не выходите? Или просто демонстрируете мужской шовинизм: дескать, что ещё может читать эта кукла? А у меня, между прочим…
И она показала обложку книжки, на которой значилось: «Правила дорожного движения».
- О-о, серьезная штука. Да я и не хотел вас обидеть… Для меня тоже все эти стрелялки, гонялки, фэнтези – чушь одна. Придумки! Не может нормальный человек всерьез переживать за монстров, маньяков и призраков.
Разговор обретал некий смысл. «Надо же, - думал Валерий. - Похоже, Суриков держит её не только ради рапортичек и смазливого личика в приёмной». Наташа между тем вдохновилась:
- Спросите первого встречного – он скажет, что о нём можно книжку писать: такая у него богатая жизнь, полная душещипательных переживаний.
- А вы с этим не согласны? Хорошие писатели, как правило, мало что придумывают – просто умеют обыденную, пресную с виду жизнь представить полной страстей и событий. А мы читаем – и видим: это про нас!
- Тоже ерунда! – категорически запротестовала Наташа. – Зачем мне читать о том, что я и сама знаю? Время – деньги, его всегда не хватает. А я буду сидеть и переживать за какую-то Маню, которая любит Ваню?
Валерий усмехнулся:
- А вы давно читали книжки вслух?
- Себе самой? Это зачем?
- Попробуйте – это интересно! Кажется, в словах – простые звуки: а… о… у… р… с… А произнесёшь их протяжно или отрывисто, резко - и человек станет плакать. Или смеяться. Или задумается о чем-то своём… Скажи что-нибудь одним тоном – он огорчится, другим – испугается… В жизни мы эту интонацию слышим, а вот при чтении – не всегда. Следим, как правило, только за сюжетом. А ведь хороший писатель думает над каждым словом, старается поточнее передать мысль, интонацию…
Наташа смотрела на него с явным изумлением.
- Вы, оказывается, занятный человек!
- Ну что вы! – иронично заскромничал Валерий. – Представляю, каким занудой я выглядел в ваших глазах до этой минуты!
И тут же пожалел об этом, потому что без труда прочел на её лице очередную банальность: «Господи, до чего все мужчины одинаковы! Ведь ходит рядом – серость серостью. А дай ему заговорить с женщиной – он тут же решит, что открывает ей Америку: наставляет, умничает…».
- Вот про меня уж точно можно книжку писать! – проговорила она, поднявшись с кресла. – Возьметесь? – И, включая кипятильник, добавила: – Чаю хотите? Или кофе?..
- Нет, не возьмусь, - жестом отказываясь сразу от того и другого.
- Почему? – искренне удивилась Наташа. – Вдруг это будет бестселлер, который вас прославит?
- Слава – это суёта…
- А вы что, баптист? Слава вам не нужна, деньги не нужны…
- У-у, деньги ещё как нужны!
- Не похоже. Руслан Юрьевич считает, что при желании вы могли бы у нас быстро сделать карьеру. Он говорит, что вы талантливый, но…
- Какое «но»?
- С одним недостатком, – Наташа сделала паузу, будто старалась вспомнить определение Сурикова дословно, и, лишь утвердившись в точности слов, произнесла: - У вас есть принципы!
- Да? - улыбнулся Валерий. – Но раньше считалось, что иметь принципы – хорошо. Даже в характеристиках писали: принципиален, политически грамотен, морально устойчив…
- Ну, это всем без разбору писали – мода такая была. А потом «политически грамотный» оказывался диссидентом, «морально устойчивый» - многоженцем, который даже алименты не платит… Просто между людьми игра такая – в слова.
Говоря это, Наташа приготовила чашки, сахар, печенье, после чего позвала к столу охранника. И разговор прервался. Но последствия он принёс самые неожиданные.