Мы, короче, на Малой Садовой обосновались, в самом створе, у Невского. Менты нас через два дня на третий гоняли - народ рядом с нами не клубился особо, взять с нас было нечего - сидим себе на ящиках с Женькой, деньги пытаемся зарабатывать, но в бейсболке, что лежит перед нами, болтается только несколько мелких монет, брошенных туда из жалости, и я с грустью понимаю, что наша музыка большего и не стоит. То, что дома, в крошечной моей комнате казалось гениальным и грандиозным на улице скукожилось до размера монетки. Женькины барабаны звучат жалко, а моя гитара и того жальче. Заработать по-быстрому у нас явно не получится, а мы уже шкурку неубитого медведя не только поделили, мы из неё по дохе сшили, за валюту продали, деньги в прибыльное дело вложили и зажили припеваючи..
.
Невысокий черноволосый парень постоял напротив нас, по-птичьи склонив голову на бок, глядя на наши потуги без улыбки, но и без гримасы отвращения. Я аж воодушевился - нашелся тот, кто слушал нас дольше двух минут! Это рекорд!
Пока я радовался, парень ушел, но очень быстро вернулся, неся вполне приличный стул. Вот это да! Он собрался слушать нас так долго, что даже озаботился организацией партера!
Но парень поставил стул ровно между двумя нашими ящиками, нежно коснулся гитары и сказал мне, глянув в глаза:
- Позволишь?
Я б оскорбился, конечно, но так обалдел от его просьбы, что отдал ему гитару. Женька делал вид, что его вся эта возня не интересует, но когда парень, покрутив колки, тронул струны, палочки замерли в воздухе.
- Догоняй, - сказал Женьке странный парень, отобравший у меня гитару, и Женька пустился во все тяжкие.
- А я? – спросил я обиженно.
Парень подбородком, очень доходчиво указал на бейсболку с парой монеток.
- А ты будешь зазывалой.
В его тёмных, почти черных глазах кружили насмешливые янтарные искры.
Однако никого зазывать не потребовалось – вокруг нас и без того довольно быстро образовалось плотное кольцо слушателей. Парень был мастером. Я и представить не мог, что на гитаре можно так играть. Это была импровизация чистой воды, в которой Женька не потерялся и не растерялся, что удивило меня не меньше, чем вся ситуация, в целом. Женьке страшно завидовал, собирая деньги в быстро наполнявшуюся бейсболку. Я дважды ссыпал деньги в чехол от гитары, а потом гитарист решил, что хорошего понемножку.
Я смотрел на него щенячьими глазами, спрашивая:
- И что надо делать, чтобы научиться так играть?
- Учиться, - ответил он. Отдал мне гитару и ушел, унеся с собой стул.
- Вот скажи! – Женька повернулся ко мне, как на пружинах, - Чего ему от нас надо было?
Я опешил. Чего надо? Да ничего, вроде бы ему было не надо. От нас – точно. Слушателей как ветром сдуло, едва гитарист взял последний аккорд.
Мы тоже свернули лавочку, поделили в подворотне деньги и разошлись по домам. Праздника как-то не случилось – как ни крути - заработанное было не нашей победой.
Половину от половины суммы я отдал матери – ей сложно тянуть двоих, очень сложно, половину от оставшейся половины отложил на новую гитару, на остальное купил всякой сладкой ерунды себе, сестре, другу Вовке. Остаток дня, вооружившись «Самоучителем игры на гитаре» терзал струны. До кровавых мозолей терзал.
А назавтра парень пришел снова. Сразу со стулом – я после посмотрел – стул ему одалживал официант из ближайшего кафе, одалживал и украдкой бегал слушать, как тот играет. Потом парня не было пару дней, а потом он пришел с флейтой. Я имел честь подыгрывать ему, но получалось у меня не очень. Он терпел. В принципе ему не нужно было сопровождение. Никакое. И опять нам накидали в футляр от гитары довольно много денег. Женька злился, говорил:
- Слышь, Славка, этот гад выставляет нас бездарями и дураками!
Я возражал:
- Тебя-то уж точно нет, вон из вас какой дуэт классный.
Но друг-Женька утверждал, что если бы он не лупил по барабанам, а я не мучал струны, денег ещё больше бы было – профи же, профи, сразу видно. Унизит и уйдёт. Ссорились мы, короче.
Я унижения не чувствовал. Пендель – да, а унижения – нет. Я хотел научиться играть так, как играл этот странный парень, а может и лучше. Мало того хотел – я учился. Мать, сестра, соседи – все как есть пали жертвой страстного моего желания. Я мог посоветовать им запастись ватой, чтобы вставлять её в уши и только – с первого же дня, мне, мнившему, что я неплохо играю на гитаре, стало понятно, что работа предстоит длительная.
До конца лета раза по три-четыре в неделю, иногда с флейтой, но чаще – без, с неизменным стулом и серьёзным видом, практически без слов. Мы даже имени его не знали, пока после особо зажигательного выступления всё тот же официант не сказал ему, забирая стул:
- Ну, ты даёшь, Ник!
Менты нас вообще трогать перестали – участковый гитариста слушать ходил, как на работу, деньги в футляр кидать не забывал никогда, к нам стал на «вы» обращаться. Надо сказать, что за это время я сильно продвинулся. И Женька, клянусь, тоже. Его соседям, пожалуй, приходилось хуже, чем моим, а родичи так вообще взбеленились, и пришлось Жеке в заброшенном гараже репетировать. Он бесился, я прям чувствовал, что у него скоро сорвет клапаны, а чего бесился - не знаю.
- Учат, учат, все учат, и этот туда же. Свалился на нас, как хрен с горы и тоже учит.
- Да он слова не сказал!
- Точно! Этот молча учить умудряется, зараза!
Молчание, и правда, было довольно странным. Пришел, отобрал гитару, часик поиграл, отдал, кивнул, исчез. И ведь точно – не немой.
По выходным гитарист к нам не присоединялся никогда, а в какой-то из понедельников, уже накануне осени, прежде чем подняться со стула, склонил перед Женькой голову:
- Спасибо, коллега, за доставленное удовольствие.
И тут Женьку понесло! Он долго заполошно, но негромко ругался, и главный посыл его речи был таков – чего тебе, мил человек, от нас надо? Я испытывал испанский стыд, а тот, к кому была обращена пламенная речь оставался совершенно спокойным.
- Простите. - Я готов был сквозь землю провалиться. - Его родители всё время гнобят за ударные, и школа ещё на носу...
- Прекрати, Славка, не унижайся перед ним, я в твоих оправданиях не нуждаюсь.
- Всё нормально. Бунт, это нормально, а я и правду, должен был вести себя как-то иначе. Не извиняйся.
Гитарист поднялся, не обращая внимания на Женькино шипение, из кармана джинсов вытащил вчетверо сложенный тетрадный листок.
- Вот. Первые три месяца можно будет заниматься бесплатно, а дальше – как сочтёшь нужным – можешь бросить, а можешь продолжить, но уже за деньги. Вполне умеренные. Софья Николаевна классная. Удачи.
И ушел. Насовсем ушел. Пару раз я видел его в толпе на Невском. А может и не его – тот, кого я видел, даже не глянул в сторону Малой Садовой. Официант кроме обрывка имени ничего о нём не знал, Софья Николаевна не знала и имени. Пришел милый молодой человек, попросил позаниматься с перспективным мальчиком Славой, оплатил занятия за три месяца вперед. Всё.
Женька школу бросил и примкнул к одной из рок-групп. Его легко взяли. Он пребывал в эйфории и звал меня – попробуйся, мол. Но я не стал. Я три раза в неделю ходил заниматься к старенькой Софье Николаевне, учился, зарабатывал чем придётся – три месяца пролетели быстро, бросить занятия оказалось невозможным, равно как и просить на них денег у матери. Влип я, короче, надолго и так и не смог ответить на главный Женькин вопрос – чего от нас было надо странному парню с флейтой?