Кукольный театр для короля

КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР ДЛЯ КОРОЛЯ

Действующие лица: 

Иоланда Анжуйская — герцогиня, тёща короля Франции Карла Седьмого; 
Карл Седьмой — король Франции; 
Мари — дочь Иоланды, супруга Карла;
Ла Тремуй — член Королевского совета, влиятельное лицо при дворе Карла; 
Танги Дю Шастель — бывший воспитатель Карла, ныне доверенное лицо герцогини Анжуйской;
Алансон — кузен Карла, герцог; 
Де Ре — барон, маршал Франции;
Де Гокур — управляющий двора короля Карла;
Филипп Бургундский - правитель Бургундии и союзник англичан

Актёры для пантомимы

Действие происходит во Франции в период Столетней войны (1429-1431) годов


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ПАНТОМИМА: Перед шестами с канатом несколько нарядных простолюдинов наряжают девочку-плясунью. Всем весело. Девочка должна пройти по канату перед зрителями, потому что вокруг праздник, веселье, и все ждут представления. Несколько скоморохов вокруг пляшут с куклами на руках...

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Реймс. Комната в приделе собора. Часть пространства заполнена ларцами, сундуками и коробами.
Слышны приветственные крики, звуки фанфар, торжественное пение соборного хора. Только что завершилась коронация Карла Седьмого.
В комнату заходит Иоланда Анжуйская и Танги дю Шастель.

ИОЛАНДА: - Какое же утомительное действо! Но оно того стоило. Двенадцать часов на ногах! Последний раз я так стояла, когда моих мальчиков посвящали в рыцари. Но, когда твоему сыну надевают на голову корону Франции, можно простоять и дольше.
ТАНГИ: - Иногда мне кажется, что он действительно ваш сын, мадам.
ИОЛАНДА: - А разве нет? С девяти лет он жил в Анжере. Я воспитывала его, учила. Я вложила в него все, что должно быть у настоящего правителя и позволила отказаться ото всего, что могло этому помешать. И я сотворила для него Чудо.

Танги быстро оглядывается на дверь.

ИОЛАНДА: - Не бойся, Танги, здесь никто не подслушает. Просто сейчас, когда всё задуманное свершилось, правда рвётся из меня с ликованием! Или это тщеславие выталкивает её наружу?... Или двенадцать часов в доме Божьем заставляют быть честной?
ТАНГИ: - И всё-таки, мадам... Как раз сейчас Карлу ни в коем случае нельзя узнать.
ИОЛАНДА: - Да, ты прав. Скажем ему потом, когда он будет твёрдо стоять на ногах. (Осматривается по сторонам) А что тут за свалка? Откуда все эти сундуки?
ТАНГИ: - Это подарки его величеству.
ИОЛАНДА: - А. Хорошо. Он будет доволен... Какие красивые эти часы. Говорят, Филиппу Бургундскому сделали недавно часы в виде целого собора Но эти, мне думается, не хуже... А это что такое? (Открывает крышку небольшого сундучка) Куклы? Это что, тоже для короля?
ТАНГИ: - Нет. Это для НЕЁ. От благодарных жителей Орлеана.
ИОЛАНДА: - Надо же... (рассматривает кукол) Целый балаган. А этот даже в короне. Нашей Орлеанской Деве подарили короля для игр. Не слишком осмотрительно со стороны городских старшин, как ты считаешь?
ТАНГИ: - Я думаю, ей некогда будет играть.
ИОЛАНДА: - Да, пожалуй... Она сегодня хорошо держалась, да? В меру скромно и с достоинством. Вот, что значит, кровь! Мы с тобой не ошиблись, Танги! Нет, не ошиблись!

Они стоят очень близко друг к другу. Мгновение смотрят друг другу в глаза, не в силах оторваться. Потом Иоланда, опомнившись, делает шаг назад.

ИОЛАНДА: - И не ошибёмся ни в чём.

Двери распахиваются, входят Карл в мантии и короне. С ним архиепископ де Шартр, Ла Тремуй и де Гокур.

КАРЛ: - Матушка! Свершилось, матушка, я король!
ИОЛАНДА: - О, да! (Низко кланяется) Поздравляю, ваше величество.
КАРЛ: - Нет, нет, только не ты! (Подбегает, поднимает её, обращается к остальным): Запомните, господа, никогда эта женщина не будет мне кланяться! Это я должен ей кланяться и благодарить за всё.
ИОЛАНДА: - Есть и другая, достойная твоей благодарности.
КАРЛ (в радостном возбуждении): - Да, да! Где Жанна?!
ШАРТР: - Кажется, Дева покинула собор.
ЛА ТРЕМУЙ: - Довольно непочтительно с её стороны. Хотя, деревенской девушке такие церемонии непривычны. Устала... Или предпочла выйти к народу на площади. Они все беснуются при виде её.
КАРЛ (со смехом, но несколько напряжённо): - Да, действительно... Сегодня утром было не разобрать, кого приветствуют громче — её, или меня.
ИОЛАНДА (желая сменить тему): - Сир, позвольте мне показать вам чудесные часы. Это подарок от... (Смотрит на Танги)
ТАНГИ: - От старшин Тура.
ИОЛАНДА: - Да, прекрасный дар!
КАРЛ: - Я потом посмотрю, матушка.
ИОЛАНДА: - Тогда позволь мне сказать тебе несколько слов наедине, прежде чем ты отправишься на свой пир с пэрами.

Ласково берёт Карла за руку, отводит в сторону. Всё вокруг словно погружается во тьму, и остаются только Иоланда и Карл.

ИОЛАНДА: - Ну, что с тобой? Ты расстроился из-за того, что тебе кричали не так громко, как ей?
КАРЛ: - Нет. Ну, что вы, матушка, она от Бога. Она заслужила.
ИОЛАНДА: - Тогда почему ты словно сник? Ты устал? Слишком взволнован?
КАРЛ: - И нет, и да. Я думал, эта коронация поставит, наконец, точку, но до сих пор себя спрашиваю — неужели я король?
ИОЛАНДА: - Ты король, милый, конечно король. Ты был велик сегодня. И все обратили на это внимание... А помнишь первые годы в Анжере? Когда ты прятался ото всех и страшно краснел, стоило герцогу Луи позвать тебя танцевать с Мари перед гостями. Ты был так трогательно в неё влюблён...
КАРЛ (не слишком уверенно): - Я и теперь люблю её.
ИОЛАНДА: - Теперь этого никто от тебя не требует. Семья для короля лишь узаконенное средство продолжить род. Моя Мари будет доброй женой, она это уже доказала, родив наследника, но сам ты теперь семье не принадлежишь.
КАРЛ: - Матушка... Там сегодня кое-что случилось... Я стоял, произносил свои клятвы и вдруг услышал... Вы не представляете! Это было, наверное, как у нашей Девы — Божье откровение! Голос! То самое, чего я так давно ждал. Оно случилось именно сегодня! Вы понимаете? Сам Бог сказал мне, что я — король! Он был там, рядом!...
ИОЛАНДА: - Чему же ты удивляешься, Карл? Разве он не был рядом с тобой всегда?
КАРЛ: - Но она... Жанна... Она тоже стояла рядом. И я не знаю..., не уверен до конца..., был ли тот голос для меня?
ИОЛАНДА: - Ах, Карл, Карл, неужели всей моей заботы не хватило, чтобы за двадцать лет в тебе не осталось ничего от нелюбимого когда-то и кем-то сына?
КАРЛ: - Не надо! Не вспоминайте о них в такой день! Мой безумный отец от меня отрёкся, а мать не постыдилась ославить бастардом...
ИОЛАНДА: - А Господь сегодня назвал королём!
КАРЛ: - Да, да... И Деву мне послал. (горько смеётся)Не думал, видно, что я сам справлюсь...
ИОЛАНДА: - Карл!
КАРЛ: - Простите, матушка, я неудачно пошутил. Вы правы, это от большой взволнованности. (Оглядывается на остальных) Наверное, уже пора... (Смеётся) А вы, матушка, злодейка! Сегодня я видел возле вас Ришемона, хотя не помню, чтобы дозволял ему вернуться. Вы его вызвали? Назло Ла Тремую?
ИОЛАНДА (сухо и официально): - Мессир Ришемон ваш коннетабль, сир, и обязан был присутствовать на коронации. А если господин Ла Тремуй стыдится смотреть в лицо человеку, которого оболгал, то, может, лучше будет освободить именно его от службы вашему величеству?
КАРЛ (понизив голос): - Матушка, прошу вас... Я приму Ришемона чуть позже, если хотите, но сейчас будет неловко обижать Ла Тремуя. Он тоже много для меня сделал, и я не хочу начинать своё правление с неблагодарности. Потом..., потом...., когда удобный случай представится.
ИОЛАНДА: - Хотите, сир, я устрою такой случай, чтобы не ждать?
КАРЛ (смеётся): - Я знаю, вы всё можете, матушка.

Идёт к остальным, обращается к Танги: 

КАРЛ: - Дю Шастель, проводите её светлость. Только вам, старому другу, я могу доверить свою мать. Вас, Ла Тремуй, благодарю за участие и на сегодня освобождаю, а вы, архиепископ, и вы, де Гокур, извольте со мной — протокол беспощаден и для вас. (Иоланде): Как жаль, что обычай запрещает присутствие женщин на пиршестве короля с пэрами! Мне будет не хватать вас, мадам.
ИОЛАНДА: - Благодарю, ваше величество.

Карл уходит с де Шартром и остальными.

ИОЛАНДА: - Благословен будь обычай, который освобождает женщин от всего ритуала в целом! Идёмте, Танги. Боюсь, что я засну прямо на ходу.
ЛА ТРЕМУЙ: - Прежде чем вы уйдёте, герцогиня, я бы хотел спросить, когда вам удобно будет меня принять?
ИОЛАНДА: - Принять вас? По какой надобности?
ЛА ТРЕМУЙ: - Есть одно дело, которое срочно нужно разрешить...
ИОЛАНДА: - Насколько помню общих дел у нас нет и быть не может.
ЛА ТРЕМУЙ: - У нас с вами все дела общие, мадам — я строю, вы ломаете.
ИОЛАНДА: - Точнее было бы сказать, вы запутываете узлы, а я их разрубаю.
ЛА ТРЕМУЙ: - Что ж, можно и так. И, видимо, сейчас в качестве меча у вас выступает господин Ришемон, которого вы вызвали из Бретони вопреки воле его величества.
ИОЛАНДА: - Вопреки вашей воле, Ла Тремуй. Его величество к присутствию своего коннетабля отнёсся вполне благосклонно. И я очень надеюсь, что господин Ришемон будет допущен к заседанию Королевского совета, где, наконец, расскажет всем, кто на самом деле утопил несчастного де Жиака, чью вдову вы так удачно успокоили!
ЛА ТРЕМУЙ: - Вы опустились до сплетен, мадам? Это хороший знак.
ИОЛАНДА: - Я опустилась до препирательств с вами, и это знак того, что действительно устала.

Иоланда с Танги уходят. Ла Тремуй задумчиво прохаживается по комнате, осматривает подарки. Берёт какой-то кубок, потом замечает раскрытый сундучок с куклами. Поднимает ту, которую до него доставала мадам Иоланда, и смотрит на неё с усмешкой. Замечает табличку внутри сундучка, достаёт и читает вслух: «Божьей Деве от жителей Орлеана». Смеётся.
В комнату вбегает архиепископ де Шартр. Что-то ищет, потом замечает Ла Тремуя и в первое мгновение пугается.

ШАРТР: - О, Господи, Ла Тремуй, это вы! А то у меня чуть сердце не остановилось! Представляете, совсем забыл вынести к пиршеству кубок Карла Великого! Его непременно нужно подать нашему королю... Традиции, традиции... Сейчас они особенно важны!
ЛА ТРЕМУЙ (показывая кубок, который всё ещё держит в руке): - Вы это ищете?
ШАРТР: - Ах, да! Спасибо, что вы отыскали.
ЛА ТРЕМУЙ: - Надеюсь, камни на этом кубке остались подлинными? Не такими, как елей в святой мирнице?
ШАРТР (испуганно): - Откуда вы... Сударь, эта тайна сравнима с государственной! И, если вы себе позволите...
ЛА ТРЕМУЙ: - Не бойтесь, не позволю. Я ведь действительно много чего знаю, и в частности то, как опасно трубить на каждом углу о том, до чего ловко и своевременно её светлость герцогиня Анжуйская подлила в пересохшую мирницу обычное масло! На этой коронации и без того переизбыток фальшивого — от наспех произведённых пэров до самой этой девицы, которую только ленивый ещё не назвал Божьей посланницей!
ШАРТР (опасливо оглядываясь на дверь): - Сударь... По правде сказать, меня это повальное поклонение тоже пугает. Но власть последнего Валуа должна была быть узаконена любым путём. И мадам герцогиня это тоже прекрасно понимала, когда... ну, вы понимаете... (Крестится). Поэтому и я, и все другие служители возвращенной мне епархии, закрываем глаза на многое.
ЛА ТРЕМУЙ: - А если на это многое раскроются глаза у других, и, при этом, достаточно влиятельных?
ШАРТР (со вздохом): - Ну, разве что им эти глаза кто-нибудь раскроет... И поступит крайне глупо... Хотите совет, Ла Тремуй? Не препятствуйте тому, что происходит. Каждый умный человек понимает, всякая видимость, как вода в сточной канаве — взбаламутишь, и неизвестно, что всплывёт. Дайте этой воде отстояться. Как только всё успокоится, вы удивитесь, насколько чистой и ясной она покажется. А то, что утонет, возможно, само по себе будет похоронено навеки. (Уходит)
ЛА ТРЕМУЙ (глядя ему вслед): - Пока тону я.


ПАНТОМИМА: Нарядная девочка забирается по шесту и легко пробегает по канату. Все вокруг радостно кричат и подбадривают её. Девочка снова проходит по канату, останавливается на середине его, делает несколько па. Зрители в восторге. Внезапно девочка пошатывается, пугается и быстро перебегает к шесту, за который опасливо хватается...


КАРТИНА ВТОРАЯ

Покои Карла. Он стоит у окна и смотрит наружу с некоторым раздражением. Слышны весёлые голоса, ржание коней. Внезапно он нервно срывается с места и кричит: «Де Гокур! Шарль! Кто-нибудь!!!» Входит Танги Дю Шастель.

КАРЛ: - Ты, Танги? С каких пор ты стоишь у моих дверей, как обычный капитан?
ТАНГИ: - Если помните, сир, с самого вашего детства.
КАРЛ: - Сейчас тебе это не по рангу... Скажи, куда это все поехали?
ТАНГИ: - Её величество пожелала совершить прогулку и позвала с собой мадам герцогиню...
КАРЛ: - И Ришемона, да?!
ТАНГИ: - Вы обещали мадам Иоланде принять его. Он давно ждёт, и дамы решили его развлечь.
КАРЛ: - Ждёт, или развлекается?! А если я захочу принять его прямо сейчас!
ТАНГИ: - Я немедленно пошлю за ним!
КАРЛ: - Не надо. Я ещё не решил окончательно, что вообще приму его. Вижу, ему и так весело, хотя, матушка уверяла, что Ришемон готов голову пеплом посыпать и ползти ко мне в покои на коленях!
ТАНГИ: - Возможно, он так и сделает, когда вы его позовёте.
КАРЛ: - Я ещё не решил, Танги!... Ла Тремуй вчера напомнил мне некоторые высказывания господина Ришемона, после которых я вообще уже не уверен, стоит ли позволять коннетаблю просто находиться здесь, в непосредственной близости от нашего королевского семейства!
ТАНГИ: - Простите, сир... Но, на правах старинного друга, который не раз доказывал свою преданность, могу я спросить?
КАРЛ: - Вы?... Да. Да, вы можете.
ТАНГИ: - Почему вы так слушаетесь Ла Тремуя, Карл? Что за власть он над вами имеет?
КАРЛ: - А почему бы тебе не спросить того же про меня и её светлость герцогиню? Или, смирившись сам с её властью над собой, ты готов понять это и в других?
ТАНГИ: - Карл, я слишком хорошо знаю вашу жизнь. Её светлость воспитывала вас с раннего детства и делала это у меня на глазах. Она искренне любила вас, как собственного сына И, даже если верить всем тем, кто шепчет по углам, что её единственное желание — сохранить в неприкосновенности своё Анжу, то разве это предосудительно? Разве Анжу не часть Франции? И разве для вас герцогство не стало родной вотчиной? А что такое в вашей жизни Ла Тремуй, который появился при дворе так недавно? Чем он сумел так подавить вашу волю, что начал навязывать свою, далеко не всегда разумную? Ришемон слишком умелый воин чтобы пренебрегать им сейчас.
КАРЛ: - Пожалуй, я тебе отвечу... Это очень хорошо, что именно ты оказался у двери и спросил всё это... Наверное, мне надо высказаться перед кем-то, и лучше, если это будешь ты... Помнишь ли, Танги, то страшное лето, когда... (с язвительным нажимом) великий английский король Генри начал свой поход из Нормандии?
ТАНГИ: - Ещё бы!
КАРЛ: - Тяжёлые были времена. Генри Монмут так победно маршировал по стране, что напугал всех, даже герцога Бургундского, и тот сбежал из Парижа, как поднятый с лежбища секач! Да ещё и бросил в столице моего безумного отца, которого английский король таскал потом к осаждённым городам, как доказательство того, что действует от имени законной власти... Я тогда ненавидел их всех! А герцога более всего, и совсем не потому, что он не защитил ни отца, ни Париж. Он презирал меня более других, и делал это с особенным, изощрённым упоением! Так хотел унизить, что предложил союз против Монмута!
ТАНГИ: - Кажется, я понял, Карл, можете не продолжать.
КАРЛ: - Что ты мог понять?! Не перебивай! Я должен высказаться... Матушке в глаза бы не посмел, а тебе смогу. Ты, действительно, не раз доказывал, что предан... Помнишь, как вывез меня из бунтующего Парижа? Ты мне тогда жизнь спас.
ТАНГИ: - Благодарю, что вы это помните, ваше величество.
КАРЛ: - Это тоже были страшные дни. Их было слишком много в моей жизни... Но сейчас не об этом. Я ведь помню и другое — когда Бургундец предложил союз, вы с матушкой всё хладнокровно просчитали и сказали: «Это политически оправдано!» Но не подумали, что при этом чувствовал я! И только Ла Тремуй с де Жиаком сказали «Убей его!»... Да, да, знаю, де Жиак хотел отомстить герцогу за свои рога. Но у Ла Тремуя не было никакой корысти!
ТАНГИ: - Видимо, поэтому он и сбежал в своё поместье, когда вся Европа вас назвала убийцей.
КАРЛ: - У него умерла жена.
ТАНГИ: - Только спустя год, сир. При той преданности, которую Ла Тремуй всем демонстрирует, он мог бы поддержать вас, хотя бы в первые, самые трудные дни.
КАРЛ: - А вы, Танги? Вы с матушкой?! В те дни вы только и делали, что отбивались от Европы, а на меня смотрели, как на неразумное дитя, не оправдавшее надежд! У неё во взгляде до сих пор появляется этакое скорбное разочарование! «Король не должен подходить к трону с окровавленными руками!» - вот и всё! Ни одного доброго слова! Ни единого вопроса, чтобы понять, только писала, писала и писала ко всем этим европейским дворам, оправдывалась... А Ла Тремуй мудрёных писем не составлял — просто вернулся и дал всем убийцу, которым удовлетворился и потерявший отца Филипп Бургундский, и его мадам-сестрица, мужем которой так не повезло стать Ришемону! А потом, этот последний весьма охотно бросился по-родственному мстить и так расстарался, что утопил бедного де Жиака, как безродного пса! Разве не прав был Ла Тремуй, когда осудил его за излишнее рвение?
ТАНГИ: - Сир, это было подло! Ла Тремуй использовал сначала де Жиака, потом Ришемона, а потом избавился от обоих, чтобы занять место одного в постели его жены, и место другого возле вас! Человеку, способному на такое, я бы не смог доверять.
КАРЛ: - А я могу, потому что меня устраивает итог! Бургундца нет! И, кто теперь спит с мадам Катрин, мне совершенно безразлично! Ришемон же сам виноват! Вы разве не помните, как он вёл себя во время разбирательства? Хамил, богохульничал. Был так уверен, что ради дружбы с его братом-герцогом мы всё стерпим, что позволил себе бросить слово «бастард» прямо мне в лицо!
ТАНГИ: - Его заставили извиниться.
КАРЛ: - Заставили! Вот именно! Поэтому его я выгнал в Бретонь, а Ла Тремуя оставил. И ни разу об этом не пожалел! Ла Тремуй даёт дельные советы, но при этом не смотрит с разочарованием.

На улице снова слышны крики, только куда более громкие и восторженные. В комнату вбегает радостный стражник.

СТРАЖНИК: - Ваше величество, там Жанна приехала!
КАРЛ: - Зачем? Я разве приглашал?
ТАНГИ: - Позвольте, сир, я встречу и узнаю причину. (Быстро уходит со стражником)

Карл один. Бросается к окну. Крики там не стихают, и он злится. Так увлечён, что не замечает вошедшего Ла Тремуя: 

КАРЛ (сам себе): - Вот она никого не разочаровала.
ЛА ТРЕМУЙ: - И особенно тех, кто никогда и не был ей особенно очарован... (Карл вздрагивает, оборачивается) Простите, ваше величество, господин Дю Шастель оставил дверь открытой, и я позволил себе войти.
КАРЛ: - Что вам, Ла Тремуй?
ЛА ТРЕМУЙ: - На завтра назначен королевский совет, и я пришёл обсудить один вопрос...
КАРЛ: - Сейчас не время, вот-вот придёт Жанна. Боюсь, всё внимание мне придётся уделить ей.
ЛА ТРЕМУЙ: - О нет. Судя по крикам за окном, вашему величеству придётся ждать достаточно долго, и я успею изложить суть дела.
КАРЛ (нервно прислушиваясь к тому, что происходит за окном): - Излагайте.
ЛА ТРЕМУЙ: - Как известно, отношения Филиппа Бургундского с английским парламентом совершенно испорчены после территориальных препирательств с герцогом Глостерским. И я располагаю сведениями о том, что Филипп вполне готов протянуть вам руку, если и не дружбы, то союзничества. Вот письмо от его канцлера де Ролена... Надо только подтолкнуть Филиппа открытым предложением эту руку протянуть и своей готовностью её принять.
КАРЛ (рассеянно, отрываясь от окна): - Да, да... Филипп... Господи, как же громко они кричат... Чего бы нам с Филиппом и не тянуться друг к другу, особенно после того, как мы с вами убили его отца. Он всё унаследовал после этой смерти и вполне законно, не так ли?
ЛА ТРЕМУЙ: - Этой смерти хотели вы, и только вы, ваше величество. А моя вина лишь в том, что угадал ваше желание и помог ему исполниться.
КАРЛ: - Вы с ума сошли, Ла Тремуй?!
ЛА ТРЕМУЙ: - Я просто честен с вами, сир, так же, как был честен всегда. На мосту в Монтеро, когда вы скомандовали « Убейте пса», я был рядом, за что теперь несу на себе клеймо бесчестного человека! В Пуатье, когда возражал против расточительных трат на показную вашу коронацию, которая была и осталась юридически ничтожна, я радел о государственных делах, но был уличён в скупости. И, наконец, в Шиноне, когда явилась эта девица, я был почти единственным, кто не впал в экстаз от её, якобы божественной избранности, и по сей день таковым не являюсь. Больше чем уверен, она и сейчас явилась, чтобы требовать новых сражений и новых смертей для ваших подданных, потому что только на этом держится её слава! А завтра на королевском совете герцогиня Анжуйская подсунет вам ещё и Ришемона, который вольётся свежей силой в ряды вашего войска и обеспечит Жанне череду новых побед. И я, взывающий к переговорам и миру, снова буду заклеймен либо изменником, либо еретиком, не признающим Божью волю, и изгнан по велению её светлости!
КАРЛ: - Я теперь сам всё решаю!
ЛА ТРЕМУЙ: - О нет! Нет, ваше величество! Вокруг вас создают ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, и вы принимаете решения, руководствуясь ими! Но, даже под угрозой опалы, я не стану делать вид, будто не вижу этого! И ещё добавлю, сир - далеко не всегда искренне предан тот, кто говорит вашему величеству только то, что слышать приятно!
КАРЛ: - Я никогда так не думал...
ЛА ТРЕМУЙ: - Но вам это внушали, и будут внушать те, кто всегда знает, ЧТО именно вам приятно будет услышать.

Возвращаются Танги Дю Шастель и стражник.

ТАНГИ: - Ваше величество, Жанна просит о разговоре. Я проводил её в зал для приёмов.
КАРЛ: - Разве я говорил, что приму её? Я только хотел знать, зачем она здесь? Или наша Дева решила, будто может требовать моего внимания в любое время, когда ей придёт охота?!
ТАНГИ: - Мне пойти сказать, что встречи не будет?
КАРЛ: - Да!... Хотя, нет... Раз уж пришла, пусть... Но впредь, Танги, объясните ей, что и как принято при дворе!

Быстро уходит, стражник спешит следом.

ЛА ТРЕМУЙ: - Кажется, его величество сегодня раздражён. Вы не знаете из-за чего, Дю Шастель?
ТАНГИ: - Всякий будет раздражён, если тянуть его, как четвертуемого, в разные стороны.
ЛА ТРЕМУЙ: - А-а, намекаете на Соломонов суд... Не слишком тонкий намёк, мессир. Вероятно, ждёте, что на завтрашнем совете я поступлю, как любящая мать, и в свою сторону тянуть не стану? Но почему именно я? А, что же вы с мадам герцогиней? С этой, так называемой, «матушкой»? Уж ей эта роль подошла бы более всего.
ТАНГИ: - Я ни на что не намекал, сударь. Вы задали вопрос, я просто ответил. Но, если в каждой фразе вам что-то мерещится, скажу прямо — до вашего появления король раздражён не был.

Входит паж с сундучком на руках.

ПАЖ: - Прошу прощения, господин Дю Шастель, куда мне поставить это?
ТАНГИ: - Это что?
ПАЖ: - Подарок для дофина Луи. Дева привезла.
ТАНГИ: - Отнеси на половину королевы.

Паж кланяется, хочет уйти.

ЛА ТРЕМУЙ: - Постой! Могу я взглянуть?

Подходит, открывает крышку сундучка и достаёт куклу в короне. Усмехается. Потом кладёт куклу обратно и отпускает пажа.

ЛА ТРЕМУЙ: - Или наша Дева бедна, как церковная мышь, чему я совершенно не готов поверить, или это наивность, близкая к глупости... Жанна дарит дофину Франции кукол, которые были подарены ей! Вам не кажется, Дю Шастель, что этакий поступок слишком сильно отдаёт деревенским воспитанием?
ТАНГИ: - Было бы странно ждать придворных манер от девушки, родившейся в деревне.
ЛА ТРЕМУЙ (с преувеличенным изумлением): - В деревне? Да что вы!

Потом разражается хохотом.

ПАНТОМИМА: - Девочка на канате пытается снова выйти на середину и сплясать, но видно, что ей страшно. Толпа кричит, пока ещё подбадривает, и девочка, наконец, выходит, кланяется, но ничего больше не успевает - снова пошатывается, едва не падает и еле-еле удерживает равновесие. В страхе кое-как возвращается к шесту. В толпе разочарованно начинают свистеть.


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Королевский совет. Де Ре и Алансон весело переговариваются. Возле них де Гокур и Танги Дю Шастель, чуть поодаль Ла Тремуй. Когда входит мадам Иоланда, де Ре и Алансон над чем-то громко смеются.

ИОЛАНДА: - Как приятно стали проходить наши советы — все веселы, оживлены. Не то что раньше, когда мы собирались, чтобы узнавать о новых неудачах и латать дыры (Тихо Дю Шастелю): Я не вижу Ришемона. Где он?
ТАНГИ: - Не знаю. Утром посылал к нему пажа, но тот вернулся и сказал, что дом господина графа пуст.
ИОЛАНДА: - Что значит пуст? А его люди?
ТАНГИ: - Никого. На конюшне ни одной лошади, а конюх говорит, что господа совсем недавно в спешке уехали.
ИОЛАНДА: - Ничего не понимаю. (Зовёт): Господин де Гокур! Идите к нам!

Де Гокур подходит.

ИОЛАНДА: - Скажите, среди тех, кого вам велели пригласить на этот совет, есть господин де Ришемон?
ДЕ ГОКУР: - Мадам, сегодня утром я передал графу благодарность от его величества за участие в коронации и распоряжение вернуться в Бретонь.
ИОЛАНДА: - Как так, вернуться?! Почему?
ДЕ ГОКУР: - Увы, мадам, его величество не имеет обыкновения свои приказы разъяснять. А я никогда ни о чём не спрашиваю.
ИОЛАНДА: - Король лично просил вас?
ДЕ ГОКУР: - Не просил — приказал. И очень решительно.
ИОЛАНДА: - А граф? Что сказал он?
ДЕ ГОКУР: - Ничего, мадам. Он был слишком изумлён и раздасован.
ИОЛАНДА: - Благодарю вас...

Де Гокур отходит.

ИОЛАНДА (раздражённо): - Ещё бы не раздасован... Я пол года уговаривала, писала, клялась, что после коронации все при дворе переменится, и должность главнокомандующего — самое малое, что Ришемон сможет тут получить! Уговорить этих бретонских братьев всегда так сложно!
ДЕ ГОКУР (от дверей): - Господа, его величество король Франции!

Входит Карл. Все кланяются, ждут, когда Карл сядет на своё место и рассаживаются сами.

КАРЛ (хмуро): - Добрый день. (Смотрит на Дю Шастеля): Пусть останутся только члены королевского совета.

Танги, с поклоном, выходит.

ИОЛАНДА: - Кажется, я ошиблась, и наш совет снова вернулся ко временам поражений.
КАРЛ: - Вы о чём, герцогиня?
ИОЛАНДА: - Только что я узнала о высылке коннетабля Ришемона и подумала — вероятно дела Франции столь хороши, что нет уже нужды в опытных военачальниках. Что вы, ваше величество, придёте сейчас в прекрасном расположении духа и объявите о готовности парижан раскрыть перед вами ворота безо всякого сражения. Но вижу совсем иное.
КАРЛ (повышая голос): - А вы жаждете сражений, сударыня?!
ИОЛАНДА: - Я хочу видеть своего короля довольным.
КАРЛ: - Тогда не вспоминайте о господине Ришемоне с таким откровенным сожалением.
ИОЛАНДА: - О, несомненно, ведь мы здесь собрались, чтобы внимать господину Ла Тремую, который требует выпускать на арену дипломатов, и люди, доказавшие, что они много чего стоят на поле брани, совсем не нужны!
ЛА ТРЕМУЙ: - Я тоже кое-что доказал в своё время при Азенкуре, мадам. Где, в отличие от мессира Ришемона, увечий не получил.
ИОЛАНДА: - А я вашу ловкость под сомнение и не ставлю.
КАРЛ: - Хватит! Мы тут, действительно, собрались для дела, а не для рыночной ссоры! Мне нужен совет от людей, которым я доверяю, и господин Ришемон в их число не входит, потому что наши бретонские братья никогда ничего не делают без личной корысти
ИОЛАНДА: - И это лучшее, что в них есть, сир. Корысть движет людьми так же, как долг и честь, если не больше. Научитесь ей управлять, и в руках у вас окажется подлинная сила.
ЛА ТРЕМУЙ: - Какой блистательный урок! Сыновья её светлости, видимо, могут управлять целым миром, получив такое воспитание.
ИОЛАНДА: - Чтобы чем-то управлять, это нужно сначала завоевать! И, если вам, сударь, требуется урок, послушайте с особенным вниманием то, что я скажу сейчас. Тот, кто первым заводит разговор о переговорах, заранее подписывается под тем, что готов идти на уступки. А мы уже достаточно уступили в прошлые годы. И сейчас ведём войну, а не турнир, где любезно оговаривают, в какое место бить можно, а в какое нет!
ДЕ РЕ: - Я согласен с её светлостью. Остановившись сейчас, мы станем похожи на того, кто крепко замахнулся, но только почесал в затылке. А чесать придётся долго, учитывая ненадёжность Бургундии, как возможного союзника. Ведь было уже — все помнят... Стоит английскому парламенту вынудить Глостера признать за Филиппом право на земли в Нидерландах, и мы уже назавтра снова окажемся один на один с Бэдфордом и его войском!
КАРЛ: - Вчера у меня была Жанна и требовала..., да, да, именно требовала идти на Париж. Я не ответил пока. Надеялся, что сегодня мы решим этот вопрос вместе... Так вы, де Ре, считаете, что поход на столицу будет успешен?
ДЕ РЕ: - Возможно, сир. Солдаты воодушевлены, как никогда.
КАРЛ: - А вы, де Гокур, тоже так считаете?
ДЕ ГОКУР: - Я бы не стал так уверенно говорить о воодушевлении солдат. Сейчас оно не то, что было под Орлеаном. И не учитывать настроения противника тоже нельзя. Весной они не ожидали чудесного появления Девы, которая во многие умы внесла смятение, но сейчас, полагаю, опомнились.
ЛА ТРЕМУЙ: - Абсолютно верно, сир!
ДЕ РЕ: - Однако силы их именно сейчас раздроблены, и Жанна права, настаивая на немедленном выступлении. Нормандия то и дело восстаёт - наши победы многих там вдохновили - так что, Бэдфорду придётся воевать на два фронта. А это ослабит любое войско.
КАРЛ: - Алансон?
АЛАНСОН (пожимая плечами): - Я вообще не понимаю, о чём спор? Если выступить прямо сейчас, Париж откроет ворота, как это сделала половина городов на Луаре. Да и не только там... Та же Нормандия, к примеру. Вот, недавно, только подошли к Бове..., только подошли! А местные уже разоружили английский гарнизон и погнали к чёртовой матери своего епископа, которого им подсадил Бэдфорд. Имя ещё такое смешное... Кошон, кажется? Ха-ха, свинья... Наверное, хрюкал, убегая. (смеётся, приглашая посмеяться и остальных, но поддержал его только де Ре)
КАРЛ: - Видите, Ла Тремуй, мой маршал и мой командующий настроены весело.
ЛА ТРЕМУЙ: - Я тоже не грущу, ваше величество. Маршал де Ре абсолютно прав — Нормандия бунтует, и герцог Бэдфордский уже с месяц, как в Руане. Но вместо себя командовать обороной Парижа он оставил Филиппа Бургундского, переговоры с которым видятся мне более реальными, чем осада. О том, что город добровольно раскроет ворота, я даже не говорю — там наших сторонников почти нет. А осада, ваше величество, удовольствие дорогое, если не сказать, разорительное.
АЛАНСОН: - Почему сразу осада?! Займём позицию в Сен-Дени и оттуда, хорошенько подготовившись, ударим!
ДЕ РЕ: - Да, между Нельской и Лесной башнями есть удобное местечко — река совсем близко, можно навести переправу — и, если разобрать мост, чтобы от ворот Сент-Оноре не ударили в тыл, всё должно получиться.
КАРЛ: - Не люблю Париж.
ДЕ ГОКУР: - Филипп наверняка про это ваше местечко тоже подумал и принял меры. Переговоры переговорами, но в Париже осталась миледи Бэдфордская, а она герцогу сестра. Бэдфорд мог без боязни оставить город на Бургундца - тот, если и начнёт с нами договариваться, Париж всё равно не сдаст.
ЛА ТРЕМУЙ (многозначительно): - Как знать...
ИОЛАНДА: - Вы, Ла Тремуй, это так уверенно заявляете, словно уже договорились обо всём с Филиппом и теперь только разыгрываете перед королём какого-то провидца.
ЛА ТРЕМУЙ: - Я так и знал, что меня обвинят в чём-то подобном. Но всё куда проще. Дела моего графства в Бургундии заставляют поддерживать связь с канцлером герцога де Роленом. Недавно я получил от него письмо, в котором содержится не просто намёк, а конкретное предложение о мирных переговорах. Герцог Филипп готов встретиться с вашим величеством в начале августа и обсудить все условия перемирия. Но одно, самое, наверное, главное, он предлагает уже теперь — сдать вам Париж, скажем, осенью.
КАРЛ: - Говорите об этом присутствующим, Ла Тремуй, я всё слышал уже вчера.
ИОЛАНДА: - Вчера?! Так это собрание - фарс,ты всё уже решил, Карл!
КАРЛ: - Нет! Я ничего ещё не решил. Мы здесь затем и собрались, чтобы решать!
ИОЛАНДА: - Но Ришемон уже отослан!
КАРЛ: - Что с того? У меня есть командующий — Алансон!
ИОЛАНДА: - Но герцогство Алансонское захвачено! А сам герцог только-только расплатился за освобождение из плена! Он не может собрать под королевское знамя даже горстку солдат, Ришемон же готов был предоставить целое войско!
КАРЛ: - Я не желаю больше воевать, матушка! Я хочу решить всё миром!
ИОЛАНДА: - Прекрасное желание! Очень достойное желание! Но оно невозможно сейчас! Герцог обманет — я в этом нисколько не сомневаюсь — почему вдруг осенью, почему не сейчас? Чего он ждёт? Чтобы время для нас было упущено безвозвратно. Пока армия не перестояла, пока не начались дожди и холода, пока сильна вера в Жанну...
КАРЛ: - Вот! Вот этого я и боюсь!... Жанна, Жанна! Всё время всё приводит к ней! Но в Шиноне Жанна сама сказала, что её миссия состояла только в том, чтобы отвести беду от Орлеана и потом короновать меня. Всё сделано, и многие уже начинают поговаривать - дальше дело короля! И я хочу сам! Но только так, как сам же и понимаю — без сражений, без крови и смертей. Раз Господь явил мне своё чудо, моя святая обязанность действовать по заповедям Его, а первейшая заповедь — не убий!
ЛА ТРЕМУЙ: - Ваше правление назовут великим.
АЛАНСОН: - Оно может стать коротким.
ИОЛАНДА: - Вы так чтите заповеди, Карл... Тогда, позвольте напомнить вам ещё одну — не сотвори себе кумира! (выразительно смотрит на Ла Тремуя).
ЛА ТРЕМУЙ: - Мне хорошо известна ваша неприязнь, мадам. Но, как бы плохо вы обо мне ни думали, в том, что благополучие его величества всегда было моей первейшей заботой, сомневаться не можете даже вы.
ИОЛАНДА: - Вот как? Благополучие? В таком случае, объясните, для начала, что вы подразумеваете под этим благополучием?
ЛА ТРЕМУЙ: - У короля оно может быть только одно — окружение людьми совершенно ему преданными.
ИОЛАНДА: - А вы полагаете, все те, кто сейчас за него воюет, и те, кто готов воевать дальше, преданны недостаточно?
ЛА ТРЕМУЙ: - Да.
ИОЛАНДА: - Объяснитесь.
ЛА ТРЕМУЙ: - Я имел в виду нашу чудесную Деву. Её военные успехи, а более всего, её нетерпение уж очень вдохновляют наших рыцарей — от командующих до капитанов и ниже. Я понимаю, господа жаждут воевать. Победа при Патэ вскружила головы, и войска боготворят неуязвимую Деву настолько, что прикажи она прыгать в огонь, никто не усомнится в том, что это необходимо! Но речь сейчас не о простых солдатах, а о тех, кто сосредоточил в своих руках военную власть. Они так же одурманены успехом и думают, что теперь всё возможно... На фоне призывов Девы к немедленным действиям разумная нерешительность его величества выглядит... м-м, не могу подобрать достойного слова, но разве не вы сейчас так малопочтительно усмехались, мессир Алансон, когда его величество говорил, что хочет всё решить миром?
ИОЛАНДА: - Куда вы клоните, сударь?
ЛА ТРЕМУЙ: - К возможности возникновения заговора в армии, мадам.
ИОЛАНДА: - Какая чушь!
ЛА ТРЕМУЙ: - Дай Господь, чтобы это было чушью. Но вам ли не знать всех наших принцев и баронов! Я не присутствующих имею в виду, а пытаюсь объяснить удаление графа Ришемона, чья высокая должность даёт слишком большие полномочия. На любые попытки удержать их в границах разумного они сначала надуются, а затем решат, что незачем служить вообще... И может получиться..., очень может получиться, что, не желая служить одному королю, они станут искать себе нового господина... Или госпожу.
ИОЛАНДА: - Вы в своём уме?!
ЛА ТРЕМУЙ: - Не спешите возражать, герцогиня! При всех наших разногласиях, я тоже не могу не признавать, что ВАША преданность его величеству безгранична. Однако, подумайте сами, подумайте спокойно - эта Дева..., посланница Господа... Она уже завоевала себе такое поклонение каким не мог похвастать даже Генрих Английский в дни своей славы! Не сложно будет убедить неискушённую крестьянскую девушку в том, что Господь, действительно, испытывал нашего короля, посылая её на помощь, но счёл его недостойным своих милостей из-за сомнений, нерешительности и неверия! А уж затем... Мне ли вам объяснять, что истинная власть оказывается не у тех, кто незаконно садится на трон, а как раз у тех, кто туда подсаживает. Ведь ради этого, в сущности, и происходит большая часть династических смещений...
ИОЛАНДА: - Вы говорите это всё, опираясь на какие-то известные факты?
ЛА ТРЕМУЙ: - Только предчувствия, ваша светлость. Но за долгие годы службы я научился относиться к ним серьёзно. Слишком памятны ещё те дни, когда рыцарей, поддерживающих его величество, можно было пересчитать по пальцам. Сейчас их тысячи..., и, слава Господу, что это так..., но насколько почтительна их поддержка? Пока я вижу только всеобщее поклонение Деве... Вы молчите, мадам? Не возражаете? А я так надеялся... Я думал, что Вы разубедите меня...
ИОЛАНДА (помолчав, встаёт): - Полагаю, наше присутствие здесь больше не требуется?
КАРЛ: - Почему? Мне по-прежнему нужно ваше одобрение и ваша поддержка.
ИОЛАНДА: - Я своё одобрение не дам.
АЛАНСОН: - Я тоже.
ДЕ РЕ: - Да, ваше величество, риск, что Филипп просто тянет время, есть. Я не склонен ему верить.
КАРЛ: - А вы, что скажете, де Гокур?
ДЕ ГОКУР: - На этом совете я только ваш управляющий, сир. Моё дело следить, чтобы принятые вами решения не исполнялись превратно.
КАРЛ: - В таком случае, никого больше не задерживаю.

Все, кроме Карла, встают, чтобы уйти. Ла Тремуй тоже, но при этом выжидательно смотрит на короля.

КАРЛ: - Кроме вас, Ла Тремуй. Вы останьтесь.

Алансон и де Ре замирают и смотрят на Иоланду. Та замирает тоже, но лишь на мгновение, потом, с величественным видом, уходит.

ЛА ТРЕМУЙ (тихо Карлу): - Её светлость мне этого никогда не простит.


КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

Покои мадам Иоланды. Здесь собрались Алансон, де Ре и Танги Дю Шастель.

АЛАНСОН: - Нет, вы слышали? Вы слышали, ЧТО он говорил?! Что значит, «присутствующих в виду не имею»? Он, фактически, бросил нам с маршалом в лицо обвинение в измене! Ваше счастье, Танги, что вы не присутствовали! Но в одном я с господином Ла Тремуем соглашусь — как только станет известно, что похода на Париж не будет, ряды сторонников Карла поредеют..., ох, поредеют!
ДЕ РЕ: - Говорите тише, Алансон. Там были сказаны вещи и похуже.
АЛАНСОН: - Я не могу, меня распирает! Карл мне не только кузен, но и друг. Он отдал часть выкупа за меня из казны, и я благодарен, но... НО!
ТАНГИ (Иоланде): - Что с вами, мадам?
ИОЛАНДА (словно очнувшись): - Он всё знает... Или настолько прозорлив в своей ненависти, что вот-вот догадается!
АЛАНСОН: - Кто знает? Что?
ДЕ РЕ: - Мне тоже так показалось. Но, как он мог узнать?!
ИОЛАНДА: - Не «как», барон, а «кто»? Кто мог сболтнуть, оговориться, или..., даже не представляю, что ещё могло произойти?!
ТАНГИ: - О чём вы?
ИОЛАНДА: - Ла Тремуй только что делал намёки... Нет, не прямые, и вроде бы даже не о нашей тайне, но я чувствую..., просто никак не могу отделаться от ощущения, что он пытался сказать именно то, что знает, кем посланница Божья является на самом деле!
АЛАНСОН: - А ведь точно!
ТАНГИ: - Он не может этого знать.
ИОЛАНДА: - Я тоже так думала, а сегодня испугалась... Он готовит Карла к правде о Жанне, и готовит так, чтобы Карл тоже испугался! Отсюда и все эти разговоры о возможном заговоре в армии... Кто ещё был в Шиноне в тот день, когда я рассказала вам о Жанне?
ТАНГИ: - Мы все. Ещё Ла Ир и Ришемон.
ДЕ РЕ: - Нет, немыслимо! Ла Ир Тремуя не выносит так же, как мы, а Ришемон, как все мы, вместе взятые. Проболтаться не мог никто. Алансон, Ла Ир и я воевали, Ришемон был отлучён от двора... Возможно, Тремуй сам догадался. После Азенкура он несколько лет был управляющим двора безумного короля, участвовал в деле де Бурдона... Тогда много чего всплыло на свет. Вы уверены, мадам, что о тех тайных родах королевы не осталось никаких напоминаний здесь, при дворе?
ИОЛАНДА: - Я должна подумать. Всё вспомнить, перебрать по дням... Повитуха давно мертва, и писать она не умела. Фрейлина, служившая при королеве, слишком её ненавидела, чтобы раскрывать эту тайну даже на исповеди. Но абсолютной уверенности у меня нет... Не знаю. Хотя, если бы существовали неопровержимые доказательства, Ла Тремуй их давно бы предъявил. Раз он пока молчит, значит нет ничего. Однако, меня пугает и то, что сейчас он остался с Карлом.
ДЕ РЕ: - Думаете, уговорит его на мирные переговоры?
ИОЛАНДА: - Пока всё идёт к тому. Я, конечно, сидеть сложа руки не стану, и, надеюсь, моего влияния ещё на многое хватит. Но, если Ла Тремуй, действительно, знает что-то о Жанне, каждый свой шаг мы должны измерять и взвешивать!
ДЕ РЕ: - Жаль, время уйдёт.
АЛАНСОН: - Проклятье! Я не могу позволить эти чёртовы мирные переговоры! Моё герцогство, мои замки в Фужере и Жуаньи — всё это так и останется Бэдфорду?! У вас в Анжу, конечно, замечательно, мадам, и я признателен за то, что моя матушка ни в чём не нуждается, но жизнь из милости в чужом доме не для герцога Алансонского! И я знаю, что нужно делать!
ИОЛАНДА: - Жан, я прошу вас не наделать глупостей!
АЛАНСОН: - О, не волнуйтесь, герцогиня, я сделаю только то, что должен. А победителей у нас со времён Горациев не судят! (Выбегает из покоев)
ИОЛАНДА: - Мальчишка!... Я всё-таки волнуюсь — что он задумал? Вы, барон, не могли бы за ним присмотреть?
ДЕ РЕ: - Да. Но не ручаюсь, что смогу его удержать. Особенно, если наши устремления совпадают. (Выходит за Алансоном).
ИОЛАНДА: - Не могу поверить, Танги, наши планы удались, всё произошло как и было задумано, а чувство такое, будто наступили худшие времена. Мне тревожно... Когда слабый человек получает власть, он подминает под свою слабость всё, что способно его власть укрепить. А Карл слабый, как я ни старалась сделать его иным. Когда в Шиноне я собрала всех этих военачальников, чтобы сказать им: «Жанна по крови выше вас, и не зазорно идти за ней», я думала это будет самым сложным. А оказалось, нет ничего сложнее, чем доказать слабому, что он может..., имеет все права, использовать силу других, и учиться у этой силы! Может, следовало, всё же, рассказать Карлу, что Жанна его сестра по матери? Может, чувствуя себя всю жизнь одиноким, он бы ей обрадовался? Хотя нет... Думаю, появление бастарда своей матери он бы воспринял, как подтверждение договора в Труа, и снова впал в обычные сомнения — имеет ли право на трон? Действительно ли его отец король? О, Господи... Неужели мы всё же ошиблись в чём-то, Танги?
ТАНГИ: - Только не вы, мадам. Вы слишком умны и слишком многое принесли в жертву.
ИОЛАНДА: - Аминь...

Входит Мари. В руках у неё две куклы-марионетки из сундучка, подаренного Жанной, одна изображает короля, другая — Деву в белых доспехах. Мари явно чем-то огорчена, осмотрела комнату и совсем сникла.

МАРИ: - Здесь его тоже нет?
ИОЛАНДА: - Что такое, Мари, кого ты ищешь?
МАРИ: - Мужа.

Проходит, садится, словно во сне. Мадам Иоланда даёт Танги знак оставить их одних. Танги уходит.

ИОЛАНДА: - Что опять случилось?
МАРИ: - Он снова сердится. Сегодня вот, из-за эти кукол. Вошёл ко мне, увидел, как мы с Луи играем и вдруг закричал, что даже для своей семьи он всего-лишь кукла!... Я не помню, что было дальше, я всегда так пугаюсь, когда он начинает кричать, и плачу... Так и сидела с этими куклами, даже не видела, кто увёл Луи... А потом пришла мадемуазель де Бурбон и сказала глупость какую-то... Совершенную глупость, матушка! Я даже засмеялась, и вот... пришла. Была уверена, что Карл у вас... Сегодня же был совет! Он потом всегда обсуждает с вами то, что не говорилось при других... Он был у вас?
ИОЛАНДА: - Нет.
МАРИ (Как эхо): - Нет... Значит, он там... (плачет, закрывшись руками).
ИОЛАНДА: - Мари... Королева не должна плакать.
МАРИ (зло): - Королева, королева, королева! Сколько можно про это говорить?! Как жаль, что вы, матушка, сами ей не стали, может тогда поняли бы, что не так это и хорошо! «Почёт возвеличивает, детка!» Какая чушь! В восемь лет вассалы отца кланялись мне с бОльшим почтением, чем кланяются теперь придворные мужа. А завтра, дай Бог, чтобы мадам Ла Тремуй удостоила хотя бы кивком, потому что сегодня ночью она истинная королева!
ИОЛАНДА: - Кто?!!!
МАРИ: - Да какая разница! Неужели, будь это не она, а какая-нибудь безопасная для вас фрейлина, мне было бы менее обидно? Только для вас имеет значение, с кем спит мой муж, для меня одинаково ужасна любая.
ИОЛАНДА: - Ты уверена, что мадам Катрин сейчас с Карлом?
МАРИ: - Вы совсем не слышите меня, матушка? Хотя, да..., я помню... «Карл волен делать всё, что хочет, а когда станет королём, твоя обязанность отойти в тень и не мешать его величию!» Эти ваши уроки — единственное воспитание, которое я получила, в отличие от братьев. И ладно бы вы давали их только мне. Но вы говорили это при Карле, а ведь мы с ним тогда ещё любили друг друга!
ИОЛАНДА: - Политика не признаёт любви, а король, прежде всего, политик.
МАРИ: - Тогда почему вы не выбрали мне в мужья человека?!
ИОЛАНДА: - Потому что ты — дочь герцога Анжуйского, короля Сицилии и Неаполя! Потому что наше Анжу самый лакомый кусок во всём Аквитанском наследстве, и только власть Валуа, как законных королей Франции способна помешать передаче Анжу английской короне! А ещё потому, что я, став вдовой, вынуждена была и сама стать политиком, иначе и наши вассалы давно перестали бы тебе кланяться с почтением!
МАРИ: - Вы всегда были политиком, матушка. Куда большим, чем отец. И братьев сделали такими же.
ИОЛАНДА: - И хорошо! И очень хорошо, что мои сыновья пошли в меня, а вот ты, к сожалению, истинная дочь своего отца! Он всегда был слабым политиком, потому что слишком много думал о любви!
МАРИ: - Ваша политика, мадам, башня, в которой всё выгорело. И всякий, входящий туда, должен выбросить за порог всякое, мало-мальски человеческое, чтобы ничто не мешало делать вид, будто башня крепка и в ней можно жить. Только непонятно, зачем жить, если ничего человеческого не осталось?
ИОЛАНДА: - Это чернь живёт под башнями со своим человеческим! А ты — королева — ты на самом верху! И то, что сегодня твой муж проводит ночь с Катрин Ла Тремуй должно волновать тебя не фактом измены, а тем, что она — жена нашего врага, который подложил её ради своих целей, для нас губительных! И, будь ты моей дочерью, ты бы сама окружила Карла любовницами, из которых сделала бы вот таких же кукол!

Мари затыкает уши руками, плачет.
Внезапно с улицы доносится шум, крики и лязг оружия. Мадам Иоланда бросается к окну.

ИОЛАНДА: - Что там ещё? Почему все бегают? Мари, ты знаешь, что там такое?

Мари не отвечает. Иоланда раздражённо смотрит на неё, потом кидается к дверям, кричит: «Танги! Танги, что там?!» Дю Шастель вбегает крайне взволнованный.

ТАНГИ: - Мадам, кажется, это герцог Жан!...
ИОЛАНДА: - Что?! Что он задумал, этот мальчишка?!

Дю Шастель не успевает ответить. По дворцу разносится отчаянный вопль Карла.
Через мгновение он врывается в комнату, полу одетый, с дикими глазами и перекошенным лицом.
Чуть позже появляется и встревоженный Ла Тремуй в ночной рубашке под наспех наброшенным камзолом.

КАРЛ: - Измена! Они ушли! Самовольно! Увели всё войско! Все полки, всю артиллерию! Они ушли!!! А меня бросили, как все и всегда меня бросали!
ИОЛАНДА: - Кто ушёл, Карл? Куда?
КАРЛ: - Они! Жанна, Алансон, де Ре, Ла Ир... Все, все! Ушли на Париж! Без моего согласия, без приказа... Она сказала, и все двинулись за ней, потому что я для них не король!
ЛА ТРЕМУЙ: - Ваше величество, у вас осталось ещё много верных людей!
ИОЛАНДА: - Подите прочь, Ла Тремуй! Это ваши домыслы довели до этого!
КАРЛ: - Нет!!! Он мне друг, и он останется. Но все остальные пусть уйдут!
ИОЛАНДА: - Кого ты имеешь в виду, Карл? Здесь твоя жена-королева, я и мессир Дю Шастель. Ты нам велишь уйти?
КАРЛ: - Те, кто увёл моё войско были вашими друзьями, мадам. Моя жена — ваша дочь, а господин Дю Шастель — ваш преданный раб! Здесь всё ваше! (с горечью озирается): Даже эти покои... Но, если я король..., (кричит): то это МОЙ дворец! И я сам выбираю в нём место, где хочу остаться один!
МАРИ: - Карл, так нельзя...
КАРЛ: - Убирайся!

Мари пошатывается, роняет кукол. Мадам Иоланда подхватывает её, к ним быстро подходит Дю Шастель.

ТАНГИ: - Позвольте, я провожу её величество и вас мадам.

Все трое выходят. К Карлу бросается Ла Тремуй. Карл почти в истерике.

КАРЛ: - Это конец, Ла Тремуй?!
ЛА ТРЕМУЙ: - Нет, нет, ваше величество! Ушло не всё войско, а только та его часть, которая прибыла из-под Орлеана. Все те, кого когда-то набрала на свои деньги герцогиня. А те, которые присоединились в Луарском походе, остались верны вашему величеству.
КАРЛ: - Что мне теперь делать?!!! Что?!
ЛА ТРЕМУЙ: - Ждать. Они не посмеют напасть на Париж такими малыми силами и будут тоже ждать, что вы, с оставшимся войском, последуете за ними.
КАРЛ: - Я?!!!
ЛА ТРЕМУЙ: - К сожалению, расчёт был верным. Не идти на воссоединение с Жанной для вас сейчас губительно - солдаты не поймут, чернь не поймёт... Но вы ведь можете не спешить, и, даст Бог, это окажется губительным для тех, кто ушёл...
КАРЛ: - Нет, чёрт возьми! Нет! Для НЕЁ это не может быть губительно, она от Бога! А от меня Он отвернулся...
ЛА ТРЕМУЙ: - Ложь! Как и всё, чем опутала вас герцогиня. Жанна - бастард вашей матери Изабо!

Карл замирает, смотрит почти с ужасом.

ЛА ТРЕМУЙ: - Вы помните дело де Бурдона, сир? Я тогда был управляющим двора вашего отца и, по долгу службы, причастен к расследованию дела о прелюбодеянии! Все хозяйственные бумаги королевы Изабо разбирались мной одним по причине их незначительности. Но я разбирал внимательно и был вознаграждён!
КАРЛ: - Я не хочу этого знать!!!
ЛА ТРЕМУЙ: - А я не позволю вам заблуждаться, когда всё так далеко зашло! Я сохранил всё — счета на повитуху, датированные январём девятого года, записку от Луи Орлеанского, в которой он интересуется здоровьем «возлюбленной Изабо» и ребёнка, которого называет «пока ещё мне неизвестного...»
КАРЛ: - Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ЗНАТЬ!!!
ЛА ТРЕМУЙ: - А ещё есть странное распоряжение от старшей фрейлины выплатить круглую сумму некоей Изабелле де Вутон за оказанные услуги...
КАРЛ: - ХВА-ААА-ТИТ!!!

Карл обхватывает голову руками, падает на колени, хочет молиться, но тут замечает валяющихся на полу кукол, в ужасе пятится от них, кричит и падает без чувств.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ



ПАНТОМИМА: Девочка на шестах боится. Толпа улюлюкает, заставляет её плясать дальше. Она осторожно движется по канату, но кто-то бросает в неё мяч. Девочка пошатывается и соскальзывает, еле успев ухватиться за канат..., на котором беспомощно повисает.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Большая поляна в лесу, в окрестностях Суассона. Моросит мелкий дождь. На поляне появляются Карл и Ла Тремуй.

ЛА ТРЕМУЙ: - Это крайне неразумно, сир. Мы здесь совсем без охраны, да ещё и дождь этот... И в лагере могут хватиться вашего величества, поднимут панику.
КАРЛ: - Что вы ноете, Ла Тремуй? Не вы ли настаивали на встрече с Филиппом?
ЛА ТРЕМУЙ: - Я настаивал — да. Но не в лесу, не тайно!
КАРЛ: - А я решил так. Посмотрите лучше, не герцог ли там едет?

Появляется Филипп со спутником, который остаётся в отдалении, сам же Филипп выходит на поляну, озирается. Ла Тремуй подходит к нему с поклоном.

ЛА ТРЕМУЙ: - Добрый день, ваша светлость. Его величество вас уже ждёт.
ФИЛИПП: - Один? Или в кустах какой-нибудь новый де Жиак притаился?

Ла Тремуй хихикает. Филипп подходит к Карлу.

ФИЛИПП: - Рад приветствовать, кузен. Благодарю за возможность лично вас поздравить. Но только с коронацией, потому что в ваших славных победах я заинтересован не был.
КАРЛ: - Я тоже рад приветствовать вашу светлость.
ФИЛИПП:- Приятно, что мы встретились с вами так удачно, и в таком месте, которое само по себе заставляет говорить не по протоколу. Я как раз ехал из Гента. Мой канцлер мессир де Ролен уговорил заехать, взглянуть на новый алтарь, который пишет наш Ван Эйк. Это действительно чудо, после которого ничего другого не остаётся, кроме как задуматься о простоте общения.
ЛА ТРЕМУЙ: - О, да, ваша светлость, я видел работы этого живописца, и в мирное время обязательно заказал бы ему портрет жены.
ФИЛИПП: - Зачем же ждать, дорогой Ла Тремуй? Война только подстёгивает желания. Я не понаслышке знаю, как хороша мадам Катрин. Запечатлеть такой облик ваша святая обязанность. Обсудите всё прямо сейчас с моим канцлером. Услуги Ван Эйка дороги, но они того стоят.
ЛА ТРЕМУЙ: - Ваша светлость очень добры. (Отходит к спутнику герцога).
КАРЛ: - Давайте пройдёмся, кузен. Стоять на ветру в подмокшей одежде опасно.
ФИЛИПП: - Опасного, к сожалению, очень много... И менее всего опасно то, что более очевидно, не так ли?
КАРЛ: - Вы этим хотели что-то сказать? Полагаю, какое-то новое предостережение?
ФИЛИПП: - Я сказал то, что хотел и ничего больше. Сырость очевидна, мы знаем, что она опасна и принимаем меры... В политике самое очевидное это хитрость, поэтому она опасна не более простуды. Я же хочу быть для вас действительно опасным сегодня и предлагаю говорить начистоту.
КАРЛ: - По-вашему, это хорошее начало для переговоров?
ФИЛИПП: - Смотря чего мы хотим добиться. Давайте, всё-таки, начистоту, Шарль. Вы хотели встретиться со мной один на один не ради переговоров. Есть обстоятельства, волнующие нас в равной степени, с той лишь разницей, что я точно знаю, чего бояться, а вы лишь интуитивно ощущаете угрозу.
КАРЛ: - Угрозу? Не думаю... Коронация состоялась, чего мне бояться? Разве что подвоха с вашей стороны, кузен. Но, судя по всему, честность вам сейчас выгоднее.
ФИЛИПП: - Коронация — да — состоялась. Но короны в наше время легко одеваются и так же легко снимаются, особенно, когда появится претендент, скажем так, более удобный.
КАРЛ: - Претендент?!
ФИЛИПП: - Ладно, претендентка. Ваша сестра по матери, которую герцогиня Анжуйская тайно воспитала в Лотарингии, чтобы выдать за чудесную Деву, когда понадобится короновать вас — её же воспитанника, почитающего Анжу, как родной дом. Обстоятельства ей здорово помогли, и Дева стала ещё и освободительницей, точь-в-точь по пророчеству! Пока герцогиня для вас «матушка», вероятно, всё будет хорошо, и всё будет тайно. Но, случись так, что вы проявите своеволие неугодное её светлости, и о королевском происхождении Господней посланницы можно будет провозгласить открыто. Тем более, что все ваши преданные герцоги и лучшие военачальники, так безропотно вставшие под знамя крестьянки, наверняка, давно обо всём осведомлены. Вы уже имели случай убедиться, они охотно поддержат освободительницу Франции, которую Господь отметил своим доверием, а судьба — королевской кровью. Война есть война — это их жизнь, а если она ещё и победоносная, то и существенный доход. Кто знает, может потом Господь велит своей Деве завоевать — для Франции, разумеется — Сицилию, или Неаполь, где безуспешно бьётся Луи Анжуйский, старший сын вашей «матушки»... Было бы неплохо, как вы думаете?
КАРЛ: - Я чувствую себя обманутым мужем, который всегда всё узнаёт последним... Вам, кузен, обо всём этом тоже рассказал Ла Тремуй?
ФИЛИПП: - Мой ответ зависит от того, насколько он вам нужен.
КАРЛ (подумав): - Пока нужен.
ФИЛИПП: - Тогда я не буду отвечать. Лучше сам спрошу — что вы намерены делать, зная правду, Карл?
КАРЛ: - Я бы хотел избавиться от Жанны, как можно скорее. Но предъявить обвинения в подлоге всё равно никому не смогу - нужны доказательства более веские, чем пара записок...
ФИЛИПП: - Вам непременно нужно кого-то в чём-то обвинить? А вот я бы не стал, учитывая, что доказательств особых нет.
КАРЛ: - Но вы же сами только что говорили...
ФИЛИПП: - Это была лишь одна из многих точек зрения. А вот вам другая - ваша Дева так праведна, что сама себя погубит. Сейчас она стоит в Сен-Дени и, желая соблюсти законность действий, ждёт вашего приказа начать штурм. И пусть пока постоит. Париж ей не взять, я сам занимался его укреплением и знаю, что говорю. Но ожидание заставит её волноваться и делать глупости. Скоро в городе пройдут торжества в честь Рождества Богородицы - отдайте приказ о начале штурма накануне праздника. Воевать в такой день — почти грех. И, когда штурм провалится, чудо Божье легко будет представить Его же гневом.
КАРЛ: - И что? Я должен буду её наказать? Заточить в монастырь?
ФИЛИПП: - Как желаете. Но есть и третья точка зрения — ваших подданных. На их глазах вы будете ласковы с бедной девушкой. Все ждут наказаний, а вы проявите великодушие, осыпете её милостями и оставите при дворе бесполезным украшением.
КАРЛ: - Что это даст? Вы сдадите мне Париж после официальных переговоров и развенчаете её окончательно?
ФИЛИПП: - Конечно же нет! Сдать вам Париж я теперь не смогу ни при каких условиях. Но я могу уговорить Бэдфорда не вести активных военных действий. Ему сейчас не легко. Парламент требует побед, а где ж их возьмёшь, если не хватает ни сил, ни средств? Но, если в руках Бэдфорда окажется Жанна...
КАРЛ: - Вы с ума сошли, Филипп! Я хочу от неё избавиться, но не таким образом!
ФИЛИПП: - А другого для вас нет, кузен. Вместо Парижа вы получите перемирие, которого желаете, распустите армию, воевавшую с Жанной и начнёте формировать новую. Нет ничего горше для героини, чем остаться без дел в полной неопределённости. Она станет хвататься за любую возможность, и я такую возможность предоставлю, дайте только время. Скажем, какой-нибудь мой капитан, известный своей жестокостью, пройдет рейдом по границам ваших и моих земель. Подговорить жителей разорённых деревень обратиться к Деве за помощью будет не сложно. И вы тогда великодушно не мешайте! Дайте ей какой-нибудь отряд, пусть делает, что хочет. Особенно пусть захочет этого капитана казнить, что позволит мне предпринять ответные действия. А дальше всё произойдёт само собой. Возле поверженного кумира предателей всегда хоть отбавляй.
КАРЛ: - То есть, плен.
ФИЛИПП: - Конечно. Бэдфорд выкупит её, можете не сомневаться, и казнить захочет. Но тут дальнейшую судьбу своей Девы будете решать только вы. Королевская кровь священна и для Бэдфорда. Представляю, каким дураком он себя почувствует, когда поймёт, что купил девицу, на которую будет вынужден тратиться и дальше, чтобы содержать её достойно... Впрочем, вы можете промолчать и заставить других держать язык за зубами. Тогда наш регент избавит вас от Жанны навсегда.
КАРЛ: - Чернь не поймёт, если я ничего не сделаю, чтобы спасти её.
ФИЛИПП: - Чернь? Карл, неужели никто не объяснил вам, как следует относиться к черни? Это такая же стихия, как огонь и вода, с той лишь разницей, что управлять ей поручено нам — людям, располагающим властью. Глупцы считают, что она неуправляема, полные идиоты с ней считаются, и только умные понимают — управлять этой стихией такое же искусство, как метание копья и стрельба из лука, как танцы и пение, короче всё, чему можно научиться, если знать основные правила. Главное условие — власть — и её мы с вами имеем по праву рождения, а остальному должны учиться на опыте предков... Чернь всегда ненасытна. Чтобы ничего не требовать, она должна быть чем-то занята. Сегодня ваши подданные довольны — они получили чудо и надежду, но завтра обязательно захотят большего. И если ничего не получат, будут разочарованы. А разочарованной черни требуется дать виноватого, важно лишь подгадать момент, когда они будут готовы принять виноватым кого угодно. Поверьте, кузен, пара-другая поражений не оставят от вашей Девы ничего святого. Об её избранности забудут так же быстро, как и о её победах, и охотно поверят во всё дурное о ней, вплоть до шарлатанства и колдовства, потому что нет ничего слаще для человека мелкого, чем плюнуть во вчерашнюю святыню. Надо только это позволить. Ваша чернь, как вязанка соломы. Хотите мягко спать — подсушите её по всем правилам на ласковом солнце и наслаждайтесь покоем. Хотите чего-то более жесткого — пересушите её, обложите то, чем недовольны, и подожгите. Она уничтожит всё, что вам угодно, главное, не допустить, чтобы пожар распространился. Но вы ведь никогда не подожжете солому, не убедившись в том, что она ограничена железом, не так ли?
КАРЛ: - Каков ваш личный интерес во всём этом, Филипп?
ФИЛИПП: - Можно было бы ответить, что деньги — я достаточно много потерял, благодаря стараниям герцога Глостерского, и заставлю Бэдфорда раскошелиться за Жанну. Но есть кое-что более существенное, во что вы, Шарль, возможно, не поверите. Однако, всё именно так - мне выгоднее видеть на французском троне вас, чем обученную кем-то марионетку, будь она, хоть трижды королевской крови. Вы для меня очевидны, а Жанна нет, поэтому она куда опаснее.
КАРЛ: - Пожалуй, в это я поверю больше, чем в то, что вам нужны деньги. Я действительно, не слишком опасен, а вы и без того богаты сверх меры. (молчит, задумавшись)
ФИЛИПП: - Вы колеблетесь, кузен?
КАРЛ: - Нет. С некоторых пор я запретил себе иметь привязанности, основой которым служит благодарность. Я обдумаю ваши слова, Филипп. О моём решении вы догадаетесь сами.
ФИЛИПП: - Тогда давайте уже вернёмся к нашим спутникам. Надеюсь, ваш Ла Тремуй уже сошёлся с Роленом в цене. Кстати, как вы собираетесь поступить с ним?
КАРЛ: - Я же сказал — никаких привязанностей.

Филипп со смехом уходит. Возвращается Ла Тремуй.

ЛА ТРЕМУЙ: - Не послать ли кого-нибудь вперёд, ваше величество, чтобы велели приготовить горячую ванну? Эта сырость, даже летом, может быть весьма коварна.
КАРЛ: - Коварна? Коварна, Ла Тремуй?! Вам ли говорить о коварстве?! Вы всё знали! ВСЁ!!! И молчали, чтобы Филипп сегодня мог устроить свои дела за мой счет! Вам жаль, что я подцеплю простуду, но, когда я пригрел вас у себя на службе, это было гораздо хуже! Гораздо!!!
ЛА ТРЕМУЙ: - Я..., я..., не понимаю..., не знаю, о чём вы, сир?
КАРЛ: - Не знаете? И никогда не знали, да? Даже в тот злосчастный момент, когда вас посетило ваше великое озарение, и вы, в первую очередь, побежали не ко мне, а к Филиппу?!
ЛА ТРЕМУЙ: - О чём вы, сир, не понимаю?! Не хочется думать, что его светлость как-то меня оговорил..., я всего лишь поделился своими подозрениями с де Роленом, потому что не мог поверить... Просто спросил совета — возможен ли подобный подлог, и насколько серьёзны могут оказаться последствия...
КАРЛ: - Поклянитесь.
ЛА ТРЕМУЙ: - Но в чём, сир?!
КАРЛ: - В том, что сейчас, сию минуту, ничего не понимаете.
ЛА ТРЕМУЙ: - Клянусь, ваше величество... Клянусь всем самым дорогим, что не представляю, из-за чего ваше величество можете так гневаться.
КАРЛ (неожиданно легко): - Что ж, не представляете и ладно. Теперь для меня вполне очевидна ваша искренность, сударь! Кстати, позаботьтесь, чтобы то удобное местечко возле Лесной башни, о котором говорил Алансон, стало совсем неудобным для штурма.


ПАНТОМИМА: Люди, которые наряжали девочку в начале, пытаются ей помочь, но толпа вокруг негодует, и, вместо того, чтобы снять, её снова подсаживают на кант. Девочка испугана, держится за шест, но крики толпы снова заставляют её сделать шаг по канату...


КАРТИНА ВТОРАЯ

Часовня в Суассоне. Алансон стоит перед Карлом, за его спиной два стражника.

КАРЛ (стражникам): - Можете идти... Разоружать герцога не надо. Он же не пленник.

Стражники уходят. Карл смотрит на Алансона, пока тот не опускает голову.

КАРЛ: - Я очень недоволен. Я простил ваше самоуправство, герцог, для того, чтобы не показать нашим врагам, как мало вы уважаете во мне короля. Но теперь вы дали право не уважать меня не только им, но и всей Европе.
АЛАНСОН: - Сир...
КАРЛ: - Не перебивайте! Несколько дней назад вы клялись, что Париж падёт, и ради этого, скрепя сердце, я дал разрешение на штурм. Но сегодня мне нужны объяснения, по какому праву, не будучи как следует готовыми, вы ввели меня в заблуждение и заставили согласиться на авантюру, которая поставила под угрозу и армию, и Францию? И почему капризы и необдуманные желания девушки, в чьей доброй воле мы уже начинаем сомневаться, стали для вас весомей воли законного короля?
АЛАНСОН: - Я был уверен, ваше величество, что Дева, сумевшая короновать вас по воле Господа, знает, что и как делать в этой войне. И, если бы ей не мешали...
КАРЛ: - Мешали? Но кто? Вы, герцог, всё делали только по её желанию, как и Ла Ир, де Ре, Жан Орлеанский, Рене Анжуйский, Ксентрайль, Лавали... Я устану перечислять! Высокородные господа Франции, все те, кому я безоглядно доверял, только и делали, что помогали ей!
АЛАНСОН: - Мы бы успешно штурмовали ворота у Лесной башни, не отдай вы приказ поджечь мост через Сену!
КАРЛ: - Значит, это я мешаю? Деве, посланной короновать законного короля Франции, этот самый король теперь мешает, так?
АЛАНСОН: - Я не это хотел сказать...
КАРЛ: - А сказали это. Но тогда получается, я мешаю и всем вам тоже!
АЛАНСОН: - Вашему величеству не следовало отдавать приказ о поджоге моста...
КАРЛ: - Не вам меня учить, Алансон! Король имеет полное право спасать то, что осталось от его армии, любой ценой!
АЛАНСОН: - Свою армию вы и так сберегли, прислав нам всего один отряд!
КАРЛ: - И этого было много, учитывая, как рьяно командующий пытался доказать несостоятельность королевских решений!
АЛАНСОН: - Если вашему величеству угодно обвинить меня в измене, я требую суда над собой и подробного разбора всех моих действий, как командующего!

Карл, помолчав немного, подходит к герцогу почти вплотную.

КАРЛ: - Я всё знаю о вашей девке, Жан.
АЛАНСОН: - Я уже понял это.
КАРЛ: - Тогда, почему ты не поставил в известность МЕНЯ, когда узнал сам?!!! Высокий род! Годы дружбы! Положение, которое я тебе дал!!!... Чем околдовала тебя эта ведьма, Алансон, что ты готов был всем пренебречь ради неё?!
АЛАНСОН: - Вашему величеству не следует так оскорблять собственную сестру.
КАРЛ: - Ублюдка этой суки моей матери-королевы, ты хотел сказать?!!! Или кто-то тебе подсказал, что у бастардов тоже есть права, да?... Хотя, догадываюсь, кто! Это всё она, моя драгоценная тёща! За своё Анжу она убьёт, предаст и поменяет десяток королей! Я слишком хорошо её знаю, чтобы допустить какой угодно подлог, когда ей требуется защита собственных земель!
АЛАНСОН: - Тогда вы не очень хорошо её знаете.
КАРЛ: - МОЛЧАТЬ!!! Даже если правда..., если она не лжёт..., как ты собирался посадить эту девку на трон? Снова объявил бы меня бастардом?! Ты! Мой первый герцог, мой командующий, мой друг, наконец!... Но она-то тоже бастард, и различие между нами только в том, что она желает воевать, а я нет! Или ты собирался меня убить?
АЛАНСОН: - Я не собирался, Шарль...
КАРЛ: - ЛОЖЬ! Снова ложь, как и всё остальное! Я знаю, все вы меня презираете — сына слабоумного отца и шлюхи — куда мне до славы того же Монмута, который был королём во всём, или до славы Луи Орлеанского и твоего отца. Но, как бы ни был слабоумен мой отец, даже испражняясь на трон, он оставался ЗАКОННЫМ КОРОЛЁМ! И никто, слышишь ты, никто - ни первый герцог Алансонский, ни Бургундец, ни даже Монмут не смели оспаривать его божественное право на престол! Почему же ты счёл для себя возможным...
АЛАНСОН: - Я не считал..., я был пэром на вашей коронации, сир!
КАРЛ: - О да! На коронации, которую требовала и устроила она — эта ваша Жанна — чтобы потом доказать всем, как я жалок в своей короне! Но поражение под Парижем всё расставило на места! Послушай на улицах, как её теперь называют!
АЛАНСОН: - Значит, только ради этого...
КАРЛ: - Я НЕ ЗАКОНЧИЛ!!!... Что бы ты там ни думал, всё же я оказался куда прозорливее и великодушней всех вас. Дал вам шанс, предоставил возможности, хотя и рисковал! Но при этом, нисколько не сомневался в том, что успеха вам не видать! А, знаешь почему?
АЛАНСОН (нехотя): - Почему, сир?
КАРЛ: - Потому что Господь теперь говорит СО МНОЙ — со своим законным помазанником. И Он же меня оберегает!
АЛАНСОН: - Раз вы так угодны господу, сир, чего вам было бояться? Он бы и Париж отдал нам для вас.
КАРЛ: - Я боюсь измены, мой друг. Той самой, в которой так силён лукавый. Если он предал Бога, что ему Божий помазанник, ведь верно? Ты просишь суда над собой и надеешься что там раскроется тайна, с которой ты и моя тёща столько носились? Что тебя она оправдает, а меня, скорей всего, окончательно погубит? Но до тайны дело может и не дойти, если к суду подключится инквизиция. А она обязательно подключится, уверяю! У священников давно руки чешутся доказать, что деревенская девчонка не может быть ближе к Богу, чем они. Так что, если твоя светлость желает предстать полным дураком, можешь и дальше требовать суда над собой!

Алансон непроизвольно хватается за меч.

КАРЛ: - Всё-таки хочешь, чтобы я велел тебя разоружить?
АЛАНСОН: - ...
КАРЛ: - Что? Я не расслышал.
АЛАНСОН: - Нет... ваше величество.
КАРЛ: - Значит, на разбирательстве ты больше не настаиваешь?
АЛАНСОН: - Если ваше величество не считает нас изменниками, то нет.
КАРЛ: - Тогда готовь армию к возвращению в Жьен. Но так, чтобы ни один командир и ни один солдат не заметил твоего недовольства.
АЛАНСОН: - А Жанна?
КАРЛ: - Будешь молчать о ней, и я по-прежнему готов считаться с Жанной, как с Девой Франции. Особенно теперь, после такого бесславного поражения. Я же говорил, что великодушен и поверженных врагов не пинаю. Но одно условие всё же поставлю — впредь ты должен держаться от неё подальше, а она пускай сидит смирно. И надзор за ней будет поручен тем людям, которых я определю и сочту достаточно благонадёжными.
АЛАНСОН: - Вероятно, это будет кто-то из сторонников господина Ла Тремуя.
КАРЛ: - Осторожнее с такими словами, герцог. Сторонники, противники... Здесь мой двор, и все вы мои подданные в равной мере. Кстати, ты заметил, я даже не спрашиваю, кто ещё знает о том, что Жанна, якобы, моя сестра?
АЛАНСОН: - Вероятно, вам это и так известно.
КАРЛ: - Мне это просто не нужно. Изо всех опасны были только ты, как командующий, и мадам герцогиня, как организатор и вдохновитель. Но ты сейчас дашь мне слово, что всё забудешь. А с её светлостью... С ней разговор впереди, и к нему я настолько готов, что даже хочу, чтобы он состоялся скорее.
АЛАНСОН: - Ко всему нельзя быть готовым.
КАРЛ: - Верю. Ты знаешь о чём говоришь. (Усмехается) Наверное, это тяжело - сознавать, что недооценил того, кого презирал. Но меня так долго обучали в Анжере премудростям политики, что я поневоле многому научился. Если ты намекал на опасность со стороны Бретонских герцогов, то снова ошибся. Ришемон, конечно же знает о Жанне — моя тёща не была бы собой, если б ему не сказала. Но и у меня есть что ему предложить, и мессир коннетабль — я в этом абсолютно уверен — не откажется... Политика великая вещь, друг мой, и куда действеннее любого оружия, потому что уничтожает врагов только когда они уже совершенно ненужны, а до этого времени гибка и податлива, словно цветок. Или хлыст - тут уж, как получится... Для меня услуга Ришемону пустяк, зато его сразу сделает союзником. И я приму дорогого Бретонца с распростёртыми объятьями, что, конечно же лучше, чем воевать против него без особой уверенности в победе.
АЛАНСОН: - Ему потребуется предложить очень много.
КАРЛ: - Не слишком. Я отдам ему Ла Тремуя, чем, кстати, очень порадую и герцогиню. А будет мало, добавлю должность командующего, которую всегда могу забрать у тебя. И Ришемону этого хватит, тем более, что никаких личных привязанностей, вроде твоих, он к Жанне не питает... Ладно, не пугайся. Это единственное, что я могу понять: ты молод, она молода... Но чувства, увы, не для вас. Лучше тоже становись политиком и сам убеждай Бретонца не лезть в это дело, если не хочешь неприятностей для себя и своей Девы. Да и Ла Тремуй мне пока ещё угоден... А теперь, когда разногласий между нами больше не существует... Их ведь не существует, да, Жан? Теперь ступай. Я устал и хочу помолиться.

Алансон хочет уйти, но Карл его окликает.

КАРЛ: - Жан! Ты не дал слова.
АЛАНСОН: - В этой часовне много святынь, на какой мне поклясться?
КАРЛ: - Просто дай своё рыцарское слово впредь ни в чём Жанну не поддерживать. И все эти святыни станут свидетелями.
АЛАНСОН: - Даю слово, сир.
КАРЛ: - Не слышу.
АЛАНСОН (достаёт меч, Карл при этом слегка пугается, но герцог опускается на колено и говорит так, словно произносит рыцарскую клятву при посвящении): - Даю слово не поддерживать больше Деву Франции ни в чём.
КАРЛ (успокоившись): - Немного пафосно, герцог, дело-то того не стоит. Но в целом я удовлетворён.


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Реймс. Та же комната, что была в первом действии, только теперь она не заставлена подарками.
Только что закончилась служба. Ла Тремуй ждёт появления архиепископа.
Де Шартр входит степенно, благословляя кого-то оставшегося за дверью. Но, когда он поворачивается к Ла Тремую, видно, что вид у архиепископа встревоженный.

ЛА ТРЕМУЙ: - Благословите, святой отец.
ШАРТР: - Да будет вам, Ла Тремуй! Раз вы приехали после этого ужасного поражения под Парижем, значит, дела наши плохи, да?
ЛА ТРЕМУЙ: - Почему вы так решили?
ШАРТР: - Воевать в день Святой Богородицы! Немыслимо! Я не знаю, что говорить пастве!
ЛА ТРЕМУЙ: - Полагаю проповедь о грехе гордыни будет вполне уместна и поучительна.
ШАРТР: - Меня не поймут. Здесь многие считают, что королю следовало с самого начала выступить вместе с Жанной.
ЛА ТРЕМУЙ: - Но вы всё же подготовьте проповедь — может пригодиться. И ещё что-нибудь особенно проникновенное о недопустимости кровопролития.
ШАРТР: - А это к чему? Насколько я знаю, Жанна в бою никогда не пользовалась мечом.
ЛА ТРЕМУЙ: - А вы расскажите прихожанам, к примеру, о том, что право карать и миловать имеет только король.
ШАРТР: - Интересно... Очень интересно, Ла Тремуй. То есть, вы хотите сказать, что наша Дева велела казнить кого-то без суда?
ЛА ТРЕМУЙ: - Давайте так — грех гордыни заводит так далеко, что случиться может всякое.
ШАРТР: - И это всё, что вы можете сказать?
ЛА ТРЕМУЙ: - Пока да.
ШАРТР: - Гм... Может, его величеству нужна информация о монастырях, вверенных моему попечительству? Я могу порекомендовать один, с очень строгим уставом.
ЛА ТРЕМУЙ: - Нет, это лишнее.
ШАРТР: - Тогда, боюсь, моё понимание зашло в тупик. Зачем заводить разговор о грехах, если не предусмотрено покаяние? Сейчас любая откровенная критика в адрес Девы может косвенно задеть и короля Карла. Она, конечно, допустила большую ошибку, воюя в день святого праздника, но этого ещё слишком мало.
ЛА ТРЕМУЙ: - Да, да, к сожалению, это правда... Но вы слуга Господа, архиепископ, а я дипломат. То есть человек, для которого руководствоваться настроениями сегодняшнего дня непозволительная роскошь.Когда королю потребуется совет, я должен его дать с учётом очень далёких последствий. Надеюсь, вы заметили кое-какие перемены в настроении его величества уже после коронации? И многие другие это тоже заметили, и сейчас, после поражения, начали открыто об этом говорить. Но торопить события не стоит. Как вы сами говорили - всё должно устояться и остыть... Уход Девы — неважно куда, назад в деревню, или в монастырь — создаст массу проблем для всех, и для Церкви в том числе. И начнутся эти проблемы с массового паломничества к месту её обитания. Вы сами могли видеть, с каким восторгом встречают её простолюдины. Одно её слово, и они сделают что угодно. А Жанна крайне, крайне не сдержана! Сейчас она, как-никак, всё же ограничена в действиях - во всяком случае, мы можем их контролировать. Однако вдали от двора, предоставленная сама себе... Не знаю... Это мы с вами, сидя здесь, можем допускать, что слишком впечатлительная девушка просто заблуждается относительно голосов, которые, якобы, слышит. Допускать и возносить Господу хвалу за то, что её заблуждения пришлись так кстати. Но для черни двух мнений нет! Впечатлительная или просто глупая — им безразлично. Они хотели чуда и получили... Для них она уже почти святая...
ШАРТР: - Вы в шаге от ереси, берегитесь, Ла Тремуй! Король особо обещал искоренять всякую ересь, чем, по мнению Церкви, значительно обогатил традиционную клятву при коронации. И я уверен, он дал её не просто так.
ЛА ТРЕМУЙ: - И первейшая задача Церкви помогать королю в её исполнении! Если девушка просто заблуждается, не следует больше потакать её заблуждениям, но подготовить общественное мнение непременно нужно уже сейчас, пока её заблуждения не стали очевидны всем. Скажем так — до определённого момента всё шло, как надо, а потом и начались заблуждения от греха гордыни. При этом надо как следует позаботиться о том, чтобы на правомочность коронации наши противники не могли напустить даже лёгкую тень сомнения.
ШАРТР: - Ах, вот в чём дело... Интересно... Только не пытайтесь вынудить меня принять решение за вас. Как дипломат, вы наверняка всё уже просчитали, но не хотите брать ответственность за будущее этой неудобной Девы на одного себя. Мне это понятно, и, хотя я не так дальновиден, всё же готов вас поддержать. Однако, без полного доверия этот разговор ни к чему не приведёт.
ЛА ТРЕМУЙ: - По-моему вы слишком драматизируете, архиепископ. Речь идёт всего лишь о нескольких письмах, которые нужно составить от её имени. Вы, как служитель церкви, сделаете это с бОльшим знанием дела. Например, что-нибудь, вроде обращения к восставшим в Чехии гуситам. Со стороны Божьей посланницы такой шаг более чем уместен. И, случись что, когда злые языки вдруг назовут её еретичкой или ведьмой, короновавшей дофина при помощи колдовства, мы сможем рассчитывать на лояльность Рима — дескать, не только ради французского короля старалась, но и во славу Божью - и поддержку Германского императора Рудольфа, который совершенно измучился с этими гуситами.
ШАРТР (задумчиво): - Вдруг назовут... Хорошо, Ла Тремуй, я понял. И текст обращения к гуситам составлю. Но, кто его подпишет?
ЛА ТРЕМУЙ: - Отправьте ко мне — мы уже договорились с духовником Жанны отцом Паскералем, он и подпишет.
ШАРТР: - Выбор неплох. У него репутация честнейшего человека!
ЛА ТРЕМУЙ: - Поэтому его подпись дорогого стоит.
ШАРТР: - Да, да, нынче всё так дорого, Ла Тремуй, не так ли? И честность, и откровенность, и праведность...
ЛА ТРЕМУЙ: - Его величество уполномочил меня перевести пожертвования на ваш собор... Или лучше на какой-нибудь монастырь?
ШАРТР: - На аббатство. Я вам позже скажу на какое.


ПАНТОМИМА: Девочка на канате изо всех сил старается держать равновесие. Она шатается и уворачивается от предметов, которые летят в неё из толпы. Скоморох, у которого на руке была кукла в рыцарских доспехах и белом плаще испуганно пятится, но куклу у него вырывают и замахиваются, чтобы бросить в девочку...


КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

Пуатье, королевский замок. Покои Иоланды Анжуйской.
Иоланда сидит с бароном де Ре. Чуть поодаль Мари. В её руках кукла, изображающая девушку в доспехах. У куклы порван плащ, и Мари пытается его зашить.

ИОЛАНДА: - Итак, вы тоже уезжаете, сударь?
ДЕ РЕ: - Да. Некий господин Бюель подал иск о признании его прав на мои земли в Сабле, и я должен присутствовать на разбирательстве.
ИОЛАНДА: - Вас не удивляет внезапное стяжательство этого..., как вы сказали?
ДЕ РЕ: - Бюэль... Нет, не удивляет. Скорее, тревожит.
ИОЛАНДА: - И не вас одного. Моему сыну Рене точно так же пришлось срочно уезжать на разбирательства того же рода, что и у вас. Состоящий на службе у Филиппа Бургундского господин де Водемон вдруг вспомнил, что является потомком Лотарингских правителей и начал тяжбу о герцогском наследстве... Алансон дуется в Анжере на весь белый свет. Ла Иру, ни с того, ни с сего, вдруг позволили рейды на границах с Бургундией, и он помчался туда, чтобы воевать, хоть где-то! А Дю Шастеля король отправил в Бретонь, на службу Ришемону, якобы для того, чтобы помог налаживанию добрых отношений с коннетаблем и способствовал его возвращению.
ДЕ РЕ: - Хоть одна хорошая весть.
ИОЛАНДА: - С одной стороны — да. Но, взгляните, маршал, что мы сейчас имеем? С тех пор, как король узнал правду о Жанне, он удаляет всех наших сторонников. Войско распущено, а нобор нового идёт вяло и к лету вряд ли закончится. Ришемон обидчив, так сразу, по первому зову, назад уже не поторопится. А, между тем, люди, которым я доверяю, пишут, что английская сторона проявляет странную активность. Вроде бы уговор о прекращении военных действий они выполняют, но тут же, тайно, стягивают вооруженные отряды под Компьен. А там Филипп, который жаждет отомстить за своего Аррасского бандита...
ДЕ РЕ (понизив голос): - Вы про казнь в Ланьи?
МАРИ: - Матушка, пожалуйста, не вспоминайте снова эту ужасную историю!
ИОЛАНДА (голос не понижая): - Да. Понять не могу, зачем Жанна решила отдать этого бандита жителям на расправу?! Теперь все наши епископы криком кричат о том, что убийство для Божьей Девы недопустимо, а обычная девушка казнить и миловать пленных не вольна!

Мари резко встаёт, бросает на стол куклу и уходит за портьеру.

ИОЛАНДА: - Простите, барон, кажется не всех детей мне удалось достойно воспитать.
ДЕ РЕ (вставая): - Боюсь, это я утомил её величество. (Хочет уйти, но задерживается): На прощанье, успокойте мою совесть, мадам, скажите, что с Жанной всё будет хорошо. Я воевал с ней и готов поклясться чем угодно — независимо от крови, она истинное чудо.
ИОЛАНДА: - Сама порой задумываюсь, барон, вмешалась ли я в Божье провидение, или помешала ему? Я бы очень хотела отозвать Жанну обратно, ко двору, запретила бы ей воевать дальше и предложила бы пожить пока в каком-нибудь аббатстве. Но Карл так активно избавляется ото всех и так открыто меня избегает, что, боюсь, планы у него совсем иные. Могу только надеяться на голос крови...
ДЕ РЕ: - Может быть её величество сумеет как-то повлиять?
ИОЛАНДА: - Мари?... (оглядывается на портьеру, со вздохом), она живёт, к сожалению, не делами мужа, а его изменами...

Входит Карл.

КАРЛ: - Добрый день, господа... Что такое? Я вас напугал? У вас лица каких-то заговорщиков, которых застигли врасплох.
ДЕ РЕ (кланяясь): - Я зашёл к её светлости проститься перед отъездом.
КАРЛ: - Жаль, жаль... Все эти судебные разбирательства так утомительны и гнусны. Да ещё в тяжёлые времена... Впрочем, сколько помню, они у нас всегда тяжёлые. Так что, заканчивайте скорее свои дела, маршал, и возвращайтесь! И на ваш век беды хватит.
ДЕ РЕ: - Если я ещё нужен вашему величеству, я могу никуда не уезжать...
КАРЛ: - Не «если» и не «ещё»! Вы всегда будете нужны мне, де Ре! Но дела следует завершить. Ни король, ни маршал Франции своих земель уступать не должны!
ДЕ РЕ: - Благодарю, сир. (С поклоном уходит)
КАРЛ (Иоланде): - А вы, мадам, что так бледны? Огорчены отъездом де Ре, или моим приходом?
ИОЛАНДА: - Не ожидала вас увидеть, ваше величество. Последние месяцы вы меня откровенно избегаете.
КАРЛ: - Тогда сейчас на ваших щеках должны цвести розы! Вы же рады меня видеть?
ИОЛАНДА: - Ваше величество проницательны, как всегда.
КАРЛ: - Ну, ну... Мы с вами не в государственном совете, не смотрите на меня, как на вашего повелителя. Для вас я по-прежнему Шарль. Любящий и, надеюсь, любимый. Я ведь всё ещё любим вами? Или есть кто-то, кого вы любите больше?
ИОЛАНДА: - Все мои дети дороги мне одинаково. Даже те, чью искренность я утратила.
КАРЛ: - Неужели есть такие? Кто? Неужели Рене или маленький Шарло? Если Шарло, я готов лично оборвать ему уши.
ИОЛАНДА: - Не стоит...

Карл осматривается вокруг с видом человека, который вернулся куда-то, где давно не был. Подходит к окну, смотрит.

КАРЛ: - Из вашего окна, матушка, всё кажется таким красивым. Особенно те холмы и особенно осенью.
ИОЛАНДА: - Вы заметили, сир, что первыми среди деревьев желтеют осины? Вечно дрожащие, будто чувствуют перемены и торопятся раньше других смириться перед холодами.
КАРЛ: - Разве?... Вы это просто так сказали, матушка, или метафорой желаете на что-то намекнуть?
ИОЛАНДА: - Всё будет зависеть от разговора.
КАРЛ: - Я рассчитывал, что разговор начнёте вы сами. После Парижа я распустил армию, готов вернуть Ришемона, чтобы он собрал мне новую, более верную. Позволил нашей неугомонной деве снова воевать и даже дал ей командующего — д;Альбре. Он, конечно, староват, но всё же я запрещаю винить его одного за те поражения, которые Жанна претерпела у Шарите и под Ланьи... Да, да, под Ланьи она, вроде бы, победила, но эта казнь... Весь двор её осуждает за жестокость, из-за которой Филипп теперь осадил Компьен, но я не велю им делать и этого. Однако, не может быть, чтобы герцогиня Анжуйская позволила себе молча принять столько событий.
ИОЛАНДА: - Почему бы и нет, если сделанное и без слов понятно.
КАРЛ: - Значит, вам нечего мне сказать?
ИОЛАНДА: - Этого я не говорила.
КАРЛ: - Так скажите, хоть что-нибудь!
ИОЛАНДА: - Я лучше спрошу, если ваше величество позволит.
КАРЛ: - Ради Бога, мадам!
ИОЛАНДА: - Что означают странные договоры с Бургундцем и Бэдфордом? После стольких побед, вы должны бы были диктовать свои условия, а не договариваться и передоговариваться? И не стала ли результатом этих договорённостей ваша нерешительность под Парижем, раскол в войске, который вы допустили, и сегодняшняя осада Компьена?!
КАРЛ: - Так я и думал, что всё сведётся к упрёкам. А больше у вас для меня ничего не найдётся?
ИОЛАНДА: - Я пока ничем вас не упрекнула, Шарль.
КАРЛ: - Бросьте! Я уже не тот мальчик, которого вы привыкли воспитывать! Только что каждое слово было подкреплено взглядом достаточно красноречивым даже для тех, кто мало вас знает. Мне же ваше лицо прекрасно знакомо. Сморщился нос — значит, что-то вызвало презрение или брезгливость; при полной другой неподвижности дрогнули веки, значит, вы еле сдерживаете гнев, или досаду, или испуг... Вот! Примерно, как сейчас!... И мне очень интересно, матушка, договором с Бургундцем я прогневил вас, или напугал?
ИОЛАНДА: - Скорее, заставили почувствовать досаду на те долгие годы, когда думалось, что ваши помыслы направлены на искусство править, а не на изучение моего лица.
КАРЛ: - Ваше лицо было более реальным... Сейчас оно снова стало непроницаемо, и когда-то я восхищался этим вашим умением закрываться ото всех. Но сегодня мне требуется нечто большее, мадам — полная искренность. И, чтобы получить её, я стану искренен тоже, и так же, как вы, начну с вопроса: правда ли, что девица, которую мне подсунули, как Божью посланницу, на самом деле моя, якобы, сводная сестра?
ИОЛАНДА: - А как бы иначе все ваши рыцари дали согласие за ней пойти?
КАРЛ: - О, да!... Мои рыцари... А меня, матушка, вы оставили тем идиотом, который должен был только слепо верить!
ИОЛАНДА: - Вам не надо было знать об этом до поры, Шарль. Вы были слишком не уверены в себе... Вера спасала вас во многих отношениях... И эта девушка, родственная вам по крови, но воспитанная вдали от двора, также стала спасением во многих смыслах! Какая, в сущности, разница — кем она была рождена, если воля Господа в отношении вас была исполнена? Мне не хотелось разрушать вашу уверенность, поэтому тайна свято охранялась...
КАРЛ: - До поры?! До какой же?! Уж не до того ли дня, когда Алансон, войдя в Париж, объявил бы всем, что у французской короны есть наследница более достойная?!
ИОЛАНДА: - Глупости! Салический закон этого бы не допустил!
КАРЛ: - О, мадам, вам ли говорить это! Закон был составлен, когда того требовали интересы людей, всем известных — для них и старались! Будь в том нужда, целая свора юристов и сейчас вытащит на свет благодетельные дела Бланш Кастильской, чей сын, кстати, обеспечил вашему незабвенному супругу титул короля Сицилийского! То-то начнутся восхваления благостного правления женщины! Я просто слышу, как по всем площадям орут о Богом посланной наследнице!...
ИОЛАНДА: - Вы слишком мнительны, Шарль.
КАРЛ: - Нисколько!!! Зная вас, матушка, я даже сейчас чувствую себя болваном! (Некоторое время молчит, потом спрашивает почти с отчаянием):Вас когда-нибудь предавали, мадам?
ИОЛАНДА: - Да, Карл.
КАРЛ: - Тогда вам должно быть знакомо то безумное желание отомстить, от которого просто челюсти сводит!
ИОЛАНДА: - Не каждое предательство требует мести. В ином не худо бы разобраться, и, может быть...
КАРЛ: - Не может! Мне надоело играть в эти ваши игры, матушка! Слишком долго я был полу наследником, полу королём. Теперь полу сестра и соперница, мне не нужна!
ИОЛАНДА: - Она не знает! Оказаться королевской дочерью будет страшным разочарованием, потому что для себя, как и для всех, она Божья посланница, Дева Франции!...
КАРЛ (делая выразительный жест): - Вот так вот надоела мне ваша Дева!

Герцогиня медленно поднялась.
Её величественный вид подействовал на короля отрезвляюще.

КАРЛ: - Извольте, сударыня, я готов признать, что появление Жанны было своевременным и действительно чудесным. Готов признать ваше несомненное мастерство - это «чудо» вы подготовили блистательно! Но теперь, позвольте узнать — цель, ради которой всё затевалось, достигнута?
ИОЛАНДА: - Да. Но...
КАРЛ: - Да!... Ограничьтесь этим «да», сударыня. Вы — мать моей жены-королевы. Вы — та, которую я сам всегда называл матерью. Обвинить вас в измене невозможно. Европе незачем знать, каким ничтожеством меня считали в собственной семье. И кто?! Та, которая год за годом учила меня быть королём! Не знаю, порадую, или огорчу вас, мадам, но королём я всё-таки стал. И, как король, теперь приказываю: хватит! Выходите из этого дела, но так, чтобы никто и никогда не докопался, ни до вашего участия, ни до ЕЁ происхождения! Ломайте всё, что построили, меняйте даты в метриках, убирайте людей, которые могут проболтаться. Если не сможете сами, назовите мне имена, и я даже не спрошу, в чём они провинились... Но, повторяю, никто и никогда! Вы меня поняли..., мадам?
ИОЛАНДА: - Что ждёт Жанну?
КАРЛ: - Я решу это позже. (Хочет уйти, но замечает куклу, которую бросила Мари) Надо же, такая дорогая вещь и уже сломалась... (Иоланде): Вам жаль?
ИОЛАНДА: - А вы, как думаете?
КАРЛ: - Не знаю, потому и спрашиваю. Очень интересно, умеете ли вы жалеть?
ИОЛАНДА: - А вы, сир?
КАРЛ: - В том-то и дело, что в себе я такое умение перестал находить. Зато начал любить политику — я её, наконец, понял. (небрежно бросает куклу). Не желаете помолиться со мной сегодня, матушка?
ИОЛАНДА: - Я всегда рада быть рядом с вами, Карл.
КАРЛ: - Тогда, жду вас в часовне. Вас и мою дорогую жену.

Уходит. Из-за портьеры появляется Мари.

МАРИ: - Это правда?
ИОЛАНДА: - Ты слышала?... Хотя, да, трудно было бы не услышать... Помнишь, ты как-то говорила, что политика это выгоревшая башня? И ты была права. Двадцать лет я строила такую башню, выжигая всё, что могло её ослабить, но оказалось, что стены в ней тоже выгорели...
МАРИ: - Что теперь будет с бедной девушкой?
ИОЛАНДА: - Не знаю. И помочь уже ничем не смогу. В этом пепле опереться уже не на что... Только не укоряй меня! Ты всё равно не сделаешь это так беспощадно, как делаю я сама все последние месяцы! Но, Бог свидетель, никакой личной корысти я не имела! Я была моложе тебя, когда приехала в Анжу — несостоявшаяся королева Арагона, некрасивая, не блистательная — но имеющая государственный ум! И, как ты думаешь, что я тут, во Франции, нашла?! Помешанного короля, его прелюбодейку жену и двух его родственников, которые толкались возле трона, ради власти готовые на всё, даже на измену! Это счастье, что в Лондоне тогда Болингброк решил объявить себя королём! Своих врагов он видел в Шотландии, и слава Богу! Это дало мне пятнадцать лет! Все пятнадцать лет его правления, когда я трудилась, трудилась, трудилась, строя эту самую башню! Но возводила-то я её вокруг Анжу, ради его безопастности! Нашего Анжу, где уже родились и Луи, и Рене, и ты...
МАРИ: - Матушка не надо, я поняла...
ИОЛАНДА: - Нет, ты должна дослушать! Должна понять до конца, на какой алтарь была положена и твоя судьба! Изо всех сыновей безумного короля только о Карле говорили, что он законный, потому что королева Изабо его терпеть не может. И я выпросила этого ненужного никому ребёнка тебе в мужья, забрала в Анжу, чтобы дать воспитание, достойное короля, и позаботилась о чуде, которое посадит третьего сына на трон в обход первых двух! Всё тогда сошлось! Всё было идеально! Изабо родила дочь от Луи Орлеанского, которого за два месяца до этого, наконец, убили, и он не мог помешать и забрать ребёнка. Девочку тут же увезли, королева даже не спросила куда?! А с герцогом Лотарингским договориться вообще ничего не стоило! Он тоже жаждал перемен во власти, скрывал нашу тайну в своих владениях, придумал для девочки семью и заботился о её безопасности пока я воспитывала нового короля всем нам! Мы думали только воспользоваться всем известным пророчеством. Дескать, придёт Дева, разоблачит прелюбодейку королеву и спасёт гибнущее королевство, указав на того, кто более других угоден Господу.
МАРИ: - Кто же обучал всему этому Жанну?
ИОЛАНДА: - Были люди... Но она вдруг поверила в себя сама. Как раз когда в Англии снова сменился король, и на Францию дождём хлынули беды! Сначала Азенкур, потом, один за другим умерли старшие братья Карла... И каждое событие, которое случилось в те годы, словно выстроило лестницу для восхождения Девы-освободительницы. Подлинное пророчество, пророчество, которое все знали, свершилось до последнего слова! И это уже не моя заслуга — это истинная воля Божья! А я... Могу ли я жалеть, что ради этого выжигала в своей башне всякую слабость?
МАРИ: - Матушка..., дорогая моя матушка, как же мне вас жалко!


КАРТИНА ПЯТАЯ

Часовня.
Карл, Иоланда и Мари молятся перед алтарём. Вбегает крайне взволнованный Ла Тремуй. Торопливо крестится. Карл поворачивается на шум.

КАРЛ: - В чём дело, Ла Тремуй?
ЛА ТРЕМУЙ: - Сир! Простите!... Ужасная, ужасная новость!
КАРЛ: - Что такое?
ЛА ТРЕМУЙ: - Жанна! Она, как всегда, никого не послушала, выехала за укрепления Компьена с небольшим отрядом, увлеклась и оказалась в ловушке! Комендант Гурнель ничего не мог поделать — чтобы спасти город, он был вынужден запереть ворота, не дожидаясь, когда отряд полностью отступит, иначе подоспевшее английское подкрепление могло ворваться в Компьен...
ИОЛАНДА: - Что с Жанной?!
ЛА ТРЕМУЙ: - Она в плену, сударыня.
КАРЛ: - Какая потеря. Кто же захватил её в плен?
ЛА ТРЕМУЙ: - Вандомский бастард, вассал герцога Бургундского. От них уже прибыл человек, уполномоченный вести переговоры...
ИОЛАНДА (бросается к Карлу): - Выкупи её, Карл, я дам денег! Ты должен спасти её, это же твоя сестра!
КАРЛ: - У короля нет семьи, мадам.
МАРИ: - Карл, так нельзя!

Карл не обращает на неё внимания.

ЛА ТРЕМУЙ: - Ваше величество что-нибудь ответит посыльному?
КАРЛ: - Нет.
ЛА ТРЕМУЙ (растерянно): - Но что-то же ответить надо.
КАРЛ: - А я промолчу. И вам всем тоже велю молчать! На днях к моему двору прибудет коннетабль Ришемон, чтобы собрать и возглавить новую армию. Ваши деньги, герцогиня, ещё понадобятся ему. Разве это не то, о чём вы всегда меня просили? И вам, Ла Тремуй, больше не нужно волновать себя из-за возможной измены в армии. Думаю, вам всем пора перестать о чём-либо волноваться — король всё решит сам.

Иоланда не знает, что ответить. Она смотрит с ужасом, и с таким же ужасом на Карла смотрит Ла Тремуй. Карл, не глядя, предлагает руку Мари, и она покорно протягивает в ответ свою. Прежде чем уйти, король останавливается перед Иоландой. Немного помедлив, она низко ему кланяется.


ПАНТОМИМА: Кукла летит в девочку на канате. Она неловко взмахивает руками и падает в кричащую толпу. Все дружно охают, потом повисает тишина. Из этой тишины постепенно вырастает треск горящего костра. Под этот звук толпа расходится.


КОНЕЦ