Vero dolemus*
(продолжение истории Паулу Гомеша)
Лето 1750 года, как и любое другое, пролетело быстро. Наступил сентябрь, и отец уже предвкушал, как будет собирать новый урожай.
До начала учебного года оставался месяц. Впрочем, я не знал, продолжится ли учеба для меня. Денег, которые мне удалось накопить, явно не хватало, чтобы оплатить новый семестр. Частные уроки, которые я давал в течение года, приносили не так уж много. Летом учеников вовсе не удалось найти. В контору, куда я хотел устроиться помощником адвоката, меня не брали. Чтобы заплатить за университет, я был вынужден обратиться за помощью к родителям. Однако мне было настолько стыдно, что я не решался заговорить с ними об этом. Наш разговор так и не состоялся, потому что вскоре произошло событие, изменившее жизнь всей нашей семьи.
Умер дядя Николау. О его смерти мы узнали из письма Грегорио душ Сантуша, управляющего особняком де Менезеш. Он сообщал, что Николау скончался от удара в ночь с двенадцатого на тринадцатое сентября. В письме также говорилось, что я должен как можно скорее отправиться в Лиссабон, чтобы ознакомиться с завещанием дяди, так как в нем упоминались я, матушка и бабушка.
Другое письмо пришло лично мне от Зизи. Она писала, что Анна безутешна, и что помочь ей пережить потерю отца могу только я. Поэтому Зизи умоляла меня приехать в Лиссабон.
Смерть Николау стала нашим общим горем. Тяжелее всего было бабушке Марии. Только поддержка нашей матери позволила ей перенести утрату. Матушка, которой тоже было очень трудно принять смерть брата, окружала графиню Марию заботой, тем самым спасая ее от отчаяния. Ее и себя. Отец, братья и я скорбели о Николау. Весь Серран погрузился в траур. Казалось, даже наши липы тосковали по дяде. Стоявшая в их тени любимая дядина скамья опустела навсегда.
Когда я приехал в особняк де Менезеш, меня встретили серьезный и сдержанный Грегорио и взволнованная Зизи. Она отвела меня к Анне.
Одетая в черное траурное платье, кузина сидела на кушетке. В руке она держала кружевной платок. Анна еще больше похудела и побледнела, лицо ее осунулось, под глазами от бессонных ночей залегли темные тени. Приветствуя меня слабым голосом, она остановила на мне свой взгляд, полный скорби и страдания. Я сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Она прижалась лицом к моей груди и зарыдала, повторяя: «Бедный, бедный папенька!»
* Истинно скорбим (лат.)