Он давно манил меня. Поджарой фигурой, стремительным силуэтом. Я много трудился. Курьером. Юристом. Предпринимателем. Я шел к нему. И вот темной осенью, я продал свою старую «Хонду» и купил его. Заветный истребитель имперских ВВС - Lexus IS250. Кремовый с таким же кремовым салоном.
Я утонул в анатомическом кресле и солнце услужливо отразилось от серебряной литеры «L» на руле. Я гладил нежную кожу наппа на селекторе передач. Теперь ты мой. Я ехал, улавливая завистливые взгляды водителей «жигулей» и урча как объевшийся кот. Жизнь удалась!
На следующий день предстояла первая поездка. В родную Тверь, где были назначены смотрины нового авто друзьями и родными. Вымыл автомобиль на мойке, нанес защитное нано-покрытие, выехал. Был вечер. Базальтовое небо, около нуля. Бесконечная лента шоссе. Праздничное настроение.
«Теперь все будет по-новому, - размышлял я, прогоняя тихоходов из левого ряда. - Ты больше не водила праворукой Toyota, которого считали городским сумасшедшим. И даже не владелец Honda, которого то и дело подрезали наглые BMW. Ты счастливый обладатель Lexus. Добро пожаловать в элитный клуб, парень. Это привелегия, но и ответсвенность. Ты не будешь заносчивым, как другие. А станешь помогать людям. Как много тех, кто мечтает промчаться на Lexus по трассе М10 промозглым вечером. Высокормерные водилы мерсов окатывают бедолаг ледяными брызгами и уносятся прочь.
- Неужели это та самая Hi-Fi система Mark Levinson с 14-ю колонками? – спросит влажным голосом студентка меда, которуя я подберу на остановке.
- Кажется, она, - небрежно брошу, выкручивая басы на максимум».
А вот и остановка. И настоящая девушка. Не студентка меда, конечно. Но ничем не хуже воображаемой. Времени-половина десятого вечера. Мелкий колючий дождь. Автобусы не ходят. Всякие мудаки проносятся мимо. Бью по тормозам, сдаю назад.
«Делай добро и бросай его в море».
Тут я замечаю, что девушка одета как луковица – в сто одежек, одна на другую.
«Замерзла, бедняжка. Она в своем Редькино и Лексусов-то наверное не видела. А сейчас поедет на нем. Вот обрадуется.»
Выскакиваю из машины. Подхожу к счастливице. Обнаруживаю, что она большая. И лицо ее подозрительно черно.
«Даже не думай слиться, слабак!»
- Вам до Твери? (Кивает головой). Кому-то сегодня повезло. ВиАйПи такси. – говорю я и торжественно распахиваю дверь.
На нижнем торце ее вспыхивает диодная дорожка. Дама, переваливаясь медведицей, мостится на белоснежное вентилируемое сиденье. Захлопываю дверь, открываю багажник. Закидываю внутрь ее засаленный рюкзачок. Из его кармана острыми иглами торчат куриные лапы. А еще от рюкзака разит рыбой. Морщусь, но… сейчас время добрых дел.
Прыгаю в машину, потираю замерзшие ладони. Подсветка гаснет медленно, как огни в театре. Действительно, попутчица укутана во множество тряпок, будто цыганка. Помогаю пристегнуться. Коробка беззвучно меняет режимы. Нахожу «drive”. Клапаны v-образной шестерки аристократично цокают. Истребитель идет на взлет. Пятая передача. Шестая. Закладываю дугу вдоль зыбкой глади Московского моря.
- Вы замерзли? Могу обогрев сидений включить. Здесь три уровня. Так лучше?
Молчит. Тяжело сопит.
Всматриваюсь в заскорузлую, как запекшаяся картошка, щеку. Улавливаю запах не высушенных до конца тряпок, прокисшего молока, мертвых тараканов. Сжав зубы, еду.
«Добрые дела, добрые дела».
Пассажирка достает из кармана яйцо и начинает его чистить черными, в полураспущенных перчатках, пальцами. Протягиваю ей салфетку, но часть очисток все равно падает на фирменный прорезиненный коврик. Странная баба разматывает тряпку на шее. Теперь разит смесью перепревшего пота, мочи, кислятины. Кашляю, врубаю максимальный обдув, направляю дефлекторы обдува на себя. Вентиляция не справляется. Женщина вдруг икает.
«Высадить ее, что ли? Сказать, срочное смс пришло, – размышляю, зверея от вони. - Терпи, ответственный владелец Lexus. Делай мир лучше. Ты довезешь ее до чертовой Твери».
Тем временем бабища достает фанфырик с мутной жидкостью. Дешевая пробка мерзко скребет жестью по стеклу. По премиальному салону разливается запах гнусного пойла. Попутчица жадно лакает, потом, налакавшись, крякает. Часть чудовищной жижи капает на сияющую торпеду. Затем чудовище приоткрывает окно, бутыль улетает во тьму. Тварь трет свой вонючий рот. Чешет щеку. Кажется, с нее сыпется что-то.
- А вот это Городня. Известна своей великолепной церковью, зависшей над обрывом берега Волги, - говорю я, едва сдерживаясь. А сам думаю:
«А что, если к обрыву подъехать, открыть дверь и двумя ногами ее выпнуть? Раз и все. Секунда же. Может это и будет доброе дело?»
- Закурить имеется? – прерывает басом мои размышления чудовище.
- Здесь не курят, - пищу я, стараясь сдерживать дыхание.
Ускоряюсь. Село Голениха. Сдерживаю позывы выкинуть упыриху в Голенихе. До Твери остается немного. Это испытание! Вот уже и поселок Эммаус. Дотягиваю до спасительного указателя «Тверь», останавливаюсь. От нехватки кислорода кружится голова. Существо дремлет, откинув голову. Чернеет единственный пенек зуба.
- Приехали, - расталкиваю я пассажирку локтем. Тычу пальцем в указатель.
- Где мы? – хрипит страхолюдина, мутновато озираясь по сторонам.– Мне до вагонного, братан.
Я вдруг понимаю, что это мужчина.
- Я туда не еду, - зло отрезаю я.
- Ты по окружной? Тогда на Старицком шоссе.
- Никаких, блять, шоссе! Выходи здесь!
- Накой мне здесь? Назад вези!
Резко выскакиваю из машины. Открываю багажник. Глаза слезятся от запаха рыбы. Надеваю перчатки, швыряю рюкзак на обочину. Распахиваю пассажирскую дверь. Чудовище сипит и на прощанье словно нарочно трется грязной жопой об нежную алькантару кресел.
- Ну сотку-то на маршрутон дай, альфонс.
Трясясь от ярости, сплевываю, возвращаюсь в машину словно в оскверненный храм. С пробуксовкой срываясю с места.
Гнусное существо показывает мне вслед средний палец.
***
- А что это в машине разит дохлыми мышами? – спрашивает на следующий день жена.
- Запах добрых дел, - отвечаю я, злобно щурясь.