Виолетта любила заблуждаться. Любила ли она это на самом деле, как мазохисты любят боль, или же заблуждалась не нарочно, по простодушию, - сложно сказать.
Сядет, к примеру, в автобус, примкнёт к окну и давай мечтать. Автобус двери закрывает, отъезжает от остановки, как вдруг Виолетта видит, как за автобусом бежит, мельтеша кулачками, припоздавший пассажир. Виолетта расцветает, приосанивается. Чудится ей, будто этот опоздун в окошке автобусном приметил её и вмиг влюбился. Оттого и бежит, румяный и одышечный - страшится судьбу свою упустить. Другие пассажиры в салоне наперебой кричат водителю: «Шеф, подожди! Человека забыли!». Шеф тормозит, подбирает запыхавшегося человека, Виолетта всем своим мумифицированным станом к нему разворачивается и улыбкой озаряется. Человек, отдышавшись и благодарно кивнув водителю и пассажирам, проходит мимо Виолетты, словно и нет её в автобусе вовсе и никогда не было, останавливается подле другой девушки, так же сидящей у окна, как и Виолетта, и припадает перед ней на колено со всеми соответствующими случаю признаниями.
Если бы Виолетта хоть раз взглянула на себя в зеркало в такие моменты и увидела, как сползает с лица улыбка надежды, сменяясь на горестную скобку, как подёргиваются пеленой разочарования её мутно-серые глаза, как скукоживается подбородок, словно у хронически плаксивых старух, она бы наперёд дождалась развязки прежде чем мнить себя главной героиней.
Заблуждалась Виолетта не только вовне, но и в своих родных пенатах. Что уж говорить про высшие материи. Старинные настенные часы – семейная реликвия – с горластой, но охрипшей со временем кукушкой были для Виолетты сродни святыне. Каменея в трансе, бесконечно долго могла она сидеть напротив них и сливаться слухом и зрением с мерным стрелочным тиканьем. Любовалась, как застывают друг напротив дружки или неподалёку часовая и минутная стрелки, словно в молчаливом сговоре. Как шагает, без суеты и спешки, промеж них секундная. В такие моменты Виолетта верила, что время – это она сама и есть. Воображала себя на гигантском циферблате: облачённая в чёрное трико, аки гадюка, с тугим пучком балерины, пронзённая в самый пуп и пришпиленная к циферблату позолоченным штырёчком. Часовая стрелка – её тело с головой, а минутная и секундная – ноги, способные на исключительную акробатическую растяжку и грацию.
Много лет Виолетта обивала пороги балетных студий. Но хореографы сами были готовы заплатить настырной тогда ещё девушке, только бы она к ним больше не приходила. «Колода» - вынесла вердикт Виолетте экс-прима-балерина, двадцать лет балансирующая на Кремлёвском циферблате, а ныне преподающая в одной из студий.
Что они о себе воображают, эти пергаментные жизели? – фыркала Виолетта себе под нос после каждого отказа. Мир заблуждается насчёт неё!
Днём она тянула ноги, выкручивала осанку, опираясь на кухонную столешницу, а ночами уносилась в сюрреалистические грёзы. Вот она, с винтовкой на плече, целится в будильники, стреляет сначала по кругу: двенадцать часов, час, два…, потом в центр, где крепятся стрелки. Попадает в «десятку» - стрелки с тонким свистом вылетают из циферблатов, рассекают воздух чёрными щеглами, вонзаются в стены бо-сюрикенами. Виолетта просыпалась в холодном поту, крестилась против часовой стрелки и засыпала снова. И вот уже она, долготелая и ногастая, отсчитывает время на кремлёвских курантах, складываясь в пашчимотанасану на полуночи или полудне. Перемещается в Лондон, на Биг Бен, оттуда в Прагу на Староместскую площадь, оттуда…
Триумф! Бенефис! Стройные ноги тикают, отнимая у мира секунды, даруя ей, Виолетте, вечность. Бом-Бом-Бом – чревовещает она безукоризненным меццо-сопрано. Бом-бом-бо… Виолетта хрипит, откашливается, отплёвывается от песка. Откуда песок? Стекло стискивает её вот уже не осиную талию, песок засыпает глаза, нос, горло. А потом вода… Она заполоняет тело, заунывно журча в горле и клокочуще булькая в пищеводе. Виолетта тонет, захлёбывается в конусообразной клепсидре. И снова просыпается с всклокоченными от пережитого ужаса волосами.
«Ку-ку» - чахоточно сипит кукушка, вываливаясь из окошка. «Ку-ку» - вторит ей Виолетта и грустно вздыхает. «А что если?» - оживляется она, озарённая новой идеей. Днями напролёт Виолетта теперь репетирует, кукует на разных октавах. На рассвете, днём, вечерами и в ночи, чётко сверяясь с часами, выскакивает она на балкон, расправляет «крылья» и сообщает соседям и прохожим точное время. Безропотно, как пехотный гвардеец при Букингемском дворце, выносит жестокий обстрел яйцами, помидорами, а иной раз и мелкой дробью. Гримирует синяки и кровоподтёки, заправляет на место простреленные глазные яблоки, но не пропускает ни одного часа, ухитряясь в перерывах оттачивать кукушкино мастерство и худо-бедно обихаживать себя в быту.
Старички на лавочках, мамочки, прогуливающие детишек во дворе, сверяются с пунктуальной Виолеттой, оставляя в знак благодарности гостинцы на пороге её квартиры. Но, как и всякий артист, работающий на публику, Виолетта тщеславна, она жаждет мировой, тотальной славы, безоговорочной и вечной. Справив себе необходимый реквизит: акустическое оборудование в комиссионке и ростовую куклу кукушки на Алиэкспрессе, Виолетта забирается на крышу самого высокого здания в городе, чтобы здесь, на пике, торжественно и величественно отсчитывать мгновения жизни.
Ровно в полдень дебютирует она, оглашая сразу несколько центральных районов города зычным и громогласным «ку-ку». На одиннадцатом «ку», не менее чёткий и сноровистый, Виолетту снимает снайпер. Все местные, а также международные тв-каналы транслируют в «слоу мо» эффектное пике гигантской ростовой куклы. Меховая кукушка, прежде чем камнем рухнуть вниз, каким-то невообразимым образом умудряется сделать несколько взмахов штопанными крыльями и взлететь вверх. Обалдевший, но привыкший к прецедентам снайпер стреляет снова, и Виолетта беззвучно распластывается на асфальте, растекается всмятку, уподобляется ему. Злоязычные журналисты тут же штампуют ядовитые сенсации о женщине-чудачке, учинившей экстравагантный перформанс в духе Сальвадора Дали и его знаменитой картины «Постоянство времени» - с изображением растёкшейся Виолетты на первой полосе.