На стыке двух пятиэтажных домов, на участке, предназначенном для газона, напротив арки, мужики когда-то поставили сварные металлические скамейки и такой же столик для игры в домино. Предназначалось это место, также, и для распития пива и служило курилкой для живущих в ближайших подъездах мужиков. Таких точек досуга когда-то было много: в каждом квартале несколько десятков. Сейчас их, наверное, нигде и не осталось, так как, в домино стучать стало немодно, да и мужиков тех уже нет. А местечко с железными скамейками и одноногим железным столом для игры в домино осталось. А осталось потому, что жил неподалёку дядя Паша Воробьёв, который с таким же, как он, одиноким старичком разлиновали поверхность столика под шахматную доску и, встретившись резались в шашки. Это место живо и поныне, и должное нужно отдать воробью.
Дядю Пашу в квартале и за его пределами знали многие, почти все. Когда-то в молодости он получил в нашем доме, на втором этаже, двухкомнатную квартиру. В подъезде, где напротив доныне стоит сооружение советского активного досуга, въехала в новую квартирку семья Воробьёвых. Семья из четырёх человек: он, его супруга и двое детишек – сынок и дочка. Конечно, по закону он должен был получить трёхкомнатную, но его обделили, к сожалению. К сожалению Дяди Паши, но я-то думаю, что если бы он не стал моим соседом, было бы жаль. Жаль, если бы эта история осталась для меня в неведении.
Трудился мой необычный сосед не в городе, а где-то далеко. Не то в сибирской тайге, не то в уральских лесах. Скорее всего, он побывал и там, и там. Был ли он лесорубом или геологом, мне установить не удалось, а спросить, как обычно у всех, времени не хватало. Ведь мне хотелось не только спросить, а услышать от него и рассказик позанятнее. Видно не судьба. Про него ходили в народе разные истории и байки. Я бы сказал – легенды. Вот даже такие, что в тайге, где дядя Паша почти всё лето прожил один, приходил медведь покурить с ним на пару. Но мужиком дядя Паша был неболтливым, ничего сам такого не рассказывал, поэтому после того как не стало его жены, никто не знал, где его дети. О них нет ни слуху, ни духу.
Не осталось и ровесников дяди Паши, поэтому он почти каждый день сидел на скамейке один. В домино и шашки играть стало не с кем. Пивком баловаться он завязал, курить бросил. Однажды весной работники жилищно-коммунального хозяйства известили о решении убрать старую, никому не нужную, портящую вид территории, курилку. В конторе тогда случился бунт, едва не перешедший в «вооружённое восстание». Один из рядовых работников-коммунальщиков призвал, встать как один в штыки за сохранение наследия советской эпохи, но получил отпор от начальства, что мол, советская эпоха прошла и штыков не оставила. А дворник, ответственный за участок, где располагалась причина разногласия, присоединился к первому. Конторщикам ничего не оставалось делать, как отказаться от своего решения, ибо штыков нет, так они в мётлы встанут. До жильцов соседних домов это известие дошло позже, когда дворник прикрутил болтами с потайными головками доску на железную поверхность одной из скамеек. Чтоб вопрос о сносе больше не возникал, жильцы сплотились не словом, а делом. На скамейках появились деревянные выкрашенные доски. К скамейкам сварщик из неизвестного дома приварил спинки, тоже с досками. Какой-то мальчишка стащил в гараже у отца кузбасслак и неумело вымазал всё металлическое. Правда поверхность столика трогать не стал, побоялся квадратики шахматной доски испортить. Жековцы тоже решили отличиться, откуда-то привезли старые бордюры, ещё приличные на внешний вид, и обозначили тропинку, ведущую к месту отдыха дяди Паши. В этот раз всё закончилось благополучно.
Весной самая ближняя берёзка покрылась листвой гуще, чем в прежние годы. Дядю Пашу стали видеть на своём излюбленном месте чаще. Оперевшись руками на свою клюку, а подбородком на руки, дядя Паша сидел грустно и молча, но вдруг… Вокруг него всполошились воробьи, а над берёзой застрекотала сорока. Крупный, бледно-серого цвета кот бегал кругами, уткнувшись носом в землю, что-то искал. Выпрямившись, дядя Паша заметил в нескольких шагах желторотого воробышка. Бедолага попытался взлететь, но поднявшись не выше чем на метр, отдалившись от кота совсем на небезопасное расстояние, вновь упал. Зверюга почти настиг свою добычу, но тот взлетел, и как бы раскачиваясь, устремился из последних сил к человеку. Воробышек стукнулся о грудь дяди Паши и скользнул за пазуху пиджака.
Да уж, про дядю Пашу всякое рассказывали. Слышал я от людей, что в лесу ему ёжик грибы носил. Люди и не такое скажут. Но кое-что, наверное, правда. Однажды он заблудился, его в тайге сильно покусала мошкара, после чего дядю Пашу долго лечили. Это очень даже похоже на правду. И когда он сидел, или шёл по улице, над ним часто вились мошки, но не приближались, дядю Пашу даже комары кусать боялись.
Пришёл домой дядя Паша с воробьём. Выпустил его на застеклённом балконе. Воробушек уселся на подоконник и зачирикал. Дядя Паша принёс пшёнки и блюдечко с водой. Гость от угощения не отказался. Хозяин включил свой двухкассетный магнитофон и слегка посвистывая под мелодию «Малиновка», присел на диван и задремал.
Проснувшись, о госте не вспомнил. Тот сам напомнил о себе: он прыгал по подоконнику, но уже в комнате. Почему, доселе неизвестно, дядя Паша стал его кликать: «Алёша». Сколько пробыл Алёша в гостях, никто не знает. Только, улетев, он возвращался и долбил по балконному стеклу. И однажды достучался. А дядя Паша – щедрая душа, прикормил воробья. Бывало, я заглядывал к соседу и заставал их вместе.
К осени Алёшка окреп, вырос. Городские воробьи они и так от природы крупнее полевых или лесных, но Алёша стал крупнее своих городских братьев. Он летал по комнате, садясь то на дверь, то на гардины. При виде меня вылетал на балкон, но не улетал. Позже он, видно, и ко мне привык, стал себя вести спокойнее: при мне сидел на плече у дяди Паши. Садился даже ему в ладони, но меня к себе не подпускал. И правильно! Кто знает, какие у меня намерения. Может у меня мысли кошачьи!
Вот так они и общались. Пташка маленькая, а так поддерживала дух старика – можно только удивляться. Нет, не только, можно и позавидовать. Я-то вроде, как сосед, а воробей - друг.
Заглянул я к дяде Паше,по его просьбе. «Вот что я тебе скажу, - начал дядя Паша, - ты только не перебивай, как бы я чего не забыл. Доверять тебе, думаю, можно. По-честному сказать, а у меня и нет никого. Решил я квартиру свою, и всё, что есть, тебе завещать. Квартиру продашь, часть денег на мои похороны потратишь. У меня ведь на такой день и сбережений нет. Продашь таким людям, чтоб Алёшу не обижали, объяснишь, что к чему. Ну, и сам за ним следи, не забывай. К тебе переселится, не гони. Соседей угости, как полагается или как получится. Что тебя учить, не молодой, соображаешь что к чему. Пожалуй, почти всё! Местечко моё уберут, конечно. Скажи, пусть мужики не воюют. У меня своё место будет, ты об этом позаботиться должен».
-Дядя Паша, ты чего это вдруг такое надумал? пожить надо ещё, - сказал я.
-Пожить надо, но и позаботиться тоже надо. А то как? Пока говорить могу, вот и сказал. Эх, тяжко мне стало, слабею, третий день кусок хлеба в горло не лезет.
Дяди Паши не стало на следующий день, как спилили берёзу возле его привычного места. Печальная весть о Воробьёве Павле Алексеевиче облетела близлежащие кварталы. Перед тем, как отправиться в последний путь, больше часа он лежал возле старой, если можно так назвать, беседки. Над ним пролетали взбудораженные стайки воробьёв, перелетая с дерева на дерево. Они были обеспокоены тем, что лишились берёзы. А кто знает, может, совсем не этим?! Один-то точно недоумевал. Он то исчезал, то вновь появлялся и садился на руки, что лежали на груди дяди Паши. Не стану утверждать, но мне кажется, это он перелетал с ограды на ограду на кладбище, до тех пор, пока над свежей могилой не установили крест. Когда стали уходить, он уселся на верхушку креста.
Новым жильцам не пришлось объяснять про Алёшу. Видно, об этом говорили все, кто знал бывшего хозяина квартиры. Алёшка прилетал на знакомый балкон и пользовался угощениями. Потом это стало происходить всё реже и реже.
Прошло почти два года. Я сделал всё, как просил дядя Паша, он не должен на меня обижаться. Себе я оставил на память двухкассетный магнитофон.
В моей квартире стояла духота, я раскрыл настежь балкон. В руках у меня оказалась кассета, она была не похожа на остальные, чёрная, без наклеек. Решил послушать её. На ней была только музыка, без слов – почти один свист. Одну песню я узнал – это была «Малиновка». На второй стороне та же «Малиновка» и чириканье воробья. Внезапно мне почудилось, что это чириканье живое. Непроизвольно я обернулся в сторону балкона и увидел воробья. Воробья серого, невзрачного, потрёпанного. Я не узнал в нём Алёшу. Тот был коричневый, но он влетел в зал, сел на стол около магнитофона и стал его клевать. Только после того, как он переместился на моё плечо, я признал его. Он стал иногда прилетать ко мне, но меня часто не было дома, большее время балкон был закрыт, поэтому мы встречались крайне редко.
Может быть, дядя Паша обиделся на меня потом. Когда исполнилось два года со дня его кончины, я решил не угощать никого: ни мужиков вином, ни детей конфетами. Сходил в храм и поставил свечку, только лишь всего.
Между тем проснулось старое, снова кому-то вздумалось убрать старую беседку. На то была обоснованная причина: парковка для автомобилей. Опять двор встал в защиту реликвии, но тех, у кого есть машины, оказалось больше. Чем бы это кончилось, не знаю. Только я стал рассказывать про Алёшу - воробья, а когда рассказ приближался к завершению, председателю управляющей компании на пиджак нагадил воробей. Долго не утихали споры, наконец-то жильцы согласились, но с условием… В память о советском прошлом, а скорее о дяде Паше, на месте разбить клумбу, а в центре её установить что-то вроде монумента.
Когда на большой круглой клумбе разрослись петунии, рядом появились две мраморные скамеечки и столик с едва возвышающейся на нём шахматной доской, на углу которой сидел коричневый воробей.
После долгой отлучки, радостный, я вошёл в дом. Моё настроение резко сменилось, когда я увидел на столе рядом с магнитофоном мёртвого Алёшу. Мне стало не по себе. Огорчённый, в домашних тапочках на босу ногу я вышел во двор. Дворник метлой разгонял на тротуаре лужи после вчерашнего дождя. «Алёша умер», - сказал я, и он меня понял. На следующий день я и ещё трое подростков повезли шкатулку, её дали жильцы дяди Пашиной квартиры. В шкатулке лежало тело воробья. Похоронили Алешу рядом с дядей Пашей, за одной оградой. Деньги с продажи квартиры ещё оставались, мне пришла необычная мысль. Впрочем, такая же необычная, как похоронить воробья рядом с человеком. Я установил рядом с надгробным памятником Павлу Алексеевичу такой же высоты, но узкий памятник Алёше. Чтоб в похоронном бюро не задавали лишних вопросов, попросил указать даты и в круглой рамке высечь воробья. Там, наверное, поняли по-своему, что фотографий не сохранилось, а ещё сделали надпись, почти как я просил: «Алёша Воробей». Воробей написали с большой буквы, подумали, что это фамилия, а я просто ошибку сделал.
На кладбище есть необычная могила, рядом с обычными. В том числе и с теми, на которых только столбики с номерами.
А возле домов советской постройки сохранились столик и скамейки. Местечко для досуга, которое называют Воробьиная беседка.