В шестьдесят восемь расхотелось разговаривать. Про себя, ещё куда ни шло, а вслух надоело. Окружающие поняли это по-своему и перестали считать меня нормальным человеком. Я быстро понял пользу такого заблуждения. Достаточно улыбаться, не отвечая на вопросы и тебя везде начинают пропускать без очереди, уступают места в общественном транспорте… Впрочем, мне и раньше уступали, но теперь и отодвигаются, расширяя пространство. Возможно, из-за запаха, который я источаю. Глагол от слова "источник". Точнее было бы "вонять", но так никто не говорит. Люди, в сущности, добры, если к ним не приставать.
Сам-то с собой я разговариваю (куда же денешься от старческой болтливости) и, если бы кто-нибудь услышал эти разговоры, меня бы, наверное, в дурдом бы упекли, квартиру отобрали бы... Четыре «бы» в одном предложении, говорят о многом. Но что же с ненормального возьмёшь?
- Ну, как ты там? (Это я чайнику).
- Потрогайте. (Это он мне).
- А посвистеть, слабо?
- Для этого я недостаточно горяч...
- Так и сказал бы.
- Ну, это вы у нас всё комментируете. А моё дело воду кипятить. (Свистит)
- А ты, когда свистишь, наверное, чувствуешь себя потомком паровоза?
- Я чувствую желание вас ошпарить. (Свистит)
Это пример простого бытового разговора. Наверное, стоило его бы записать. Но для чего? Чтобы дать лишний документ какой-нибудь комиссии? А если бы они услышали мои переговоры с рукой, ногой, другими частями тела… Кстати, самый дурацкий собеседник - член. Постоянно предъявляет мне претензии, что если уж я продержал его всю жизнь как птицу в клетке (!), то хоть в конце ея (?) обязан выпускать. Он, типа, тоже имеет право посмотреться на мир! Зудел, зудел, пока, однажды, я его не высунул в окно (дело было ночью, при выключенном свете). В итоге, нас продуло сквозняком, я утеплил его, запрятав в меховую варежку… и там ему понравилось.
1. ВАСИЛИЙ.
Итак, я жил один и был, пожалуй, счастлив. "Пожалуй" вставлено на всякий случай, потому что чувство было постоянным, а это вызывает подозрения. Надо же и пострадать для равновесия. Святые, вон, как мучились. Хотя, не все, конечно. Умные шли в блаженные. В их честь потом и храмы называли. Да, Василий? Но в честь тебя, наверное, ничего не назовут.
- Как знать, - ответил он. - В лихие девяностые я тут такой террор навёл, что навсегда останусь в памяти у жертв...
- Но твои жертвы мыши. И ты же всех пожрал.
- Имею в виду генную, - сказал Василий, довольный тем, что смог привлечь к себе внимание. Коты только прикидываются равнодушными. На самом деле, им нужно постоянно убеждаться в своей значимости.
В тот день произошли две встречи. Василий не считается, он умер год назад и похоронен в парке "Дубки" у Вечного Огня. Верите или нет, но это было третьей попыткой его захоронения. Из двух предыдущих он каким-то чудом выкапывался и приползал благоухать перед квартирой.
- Не так всё было..
- Вась, помолчи, вот тебе фиалка на могилку. Ты их любил при жизни.
- Лучше бы лекарство.
- Мёртвым не положено.
- А ты положь.
- Опять начнёшь выкапываться!
- Нет. Привык уже, с землёй перемешался...
Я достал пузырёк и капнул. Послышался тягучий вздох… На самом деле, это ветерок подул, но кому здесь интересно, что было на самом деле...
Итак, в день памяти кота я вышел в парк «Дубки» и окропил его могилку, отчего Вечный Огонь на миг стал ярко-зелёным, что говорило о присутствии в составе валерианки соединений меди.
- Нет, - возразил Василий.
- Да тише ты! – почти прикрикнул я.
- Это вы мне? – спросил гранитный Воин, заметно прокоптившийся
с подветренной стороны.
Я не ответил (потому что любой его вопрос кончался требованием установить перед огнём асбестовый щиток) просто сделал шаг в сторону… и тут же мне в голову ударило что-то тяжёлое, всё опрокинулось и сделалось темно.
2. КРИСТИНА ОФИЦЕРОВА
В меня попала здоровенная коряга, похожая на бумеранг, но, в отличие от него, она летала только в одну сторону – потом за ней прибегала собака и возвращала хозяйке. Которая и привела меня в чувство. Это была девочка неопределённого возраста – иногда (в зависимости от освещения) она была похожа на миленькую фею, иногда, на старенькую лилипутку.
- Мне восемь с половиной лет. Так что, не вздумайте… - она умолкла, ожидая, что я переспрошу. Я и не вздумал. И она назвала своё имя:
- Кристина.
- Крыся, - сладко промурлыкал кот и девочка, оглянувшись, посмотрела
в то место, где он был похоронен.
- Кристина Офицерова, - сказала она внятно.
Кристина довела меня до аптеки, купила лейкопластырь и залепила рану.
- Я вас ещё до дома провожу, - взяла под локоть и повела, даже
не спросив, где я живу. Как выяснилось, мы жили в одном доме.
Хочу сразу сказать о собаке. Она была чужая, беспородная, ходила
с нами добровольно и, когда убегала по своим делам, мы были
не в претензии. Зато её не надо было кормить. Ещё она была совсем бесшумная, по-моему, у неё даже сердце не стучало. И она умела корчить страшные рожи, отпугивая тех, кто ей не нравился. Такую рожу она скривила, увидев во двое Петра и Глеба, но они не испугались, потому что были уже навеселе.
Пётр и Глеб мои квартиранты. При этом платил мне только Пётр,
а Глеб жил у него бесплатно, как товарищ. Они ждали меня, т.к. нечаянно захлопнули дверь, но это не мешало им приятно проводить время: в песочнице лежала пустая поллитровка, а в руке у каждого был бумажный стаканчик с водкой.
- У нас пожар, - сказали они мне. – Ну, то есть, не у нас, а в том подъезде. И указали на чёрное окно на двадцать первом этаже.
- Это у нас, - сказала Кристина.
- Сочувствуем, не наливая, - ответил Глеб. Неслышно чокнувшись,
они хотели выпить, но девочка спросила:
- Который час?
- Полпервого.
- Точно?
Пётр машинально глянул на часы – при этом повернул запястье и из стаканчика выплеснулась водка. Он посмотрел на опорожненную бутылку, потом на друга – тот быстро выпил свою порцию.
- А ты плохая девочка, - сказал он с какой-то злой уверенностью.
- Почему?
- Не знаю. У родителей спроси.
- У меня плохие родители.
- Оно и видно. Чумазая, глаза колючие, иди домой, умойся.
- Это будет сложно, - сказала Кристина., глядя на сгоревшее окно.
Пётр тяжело поднялся, пошатываясь, двинулся к подъезду.
- Там нету ничего, - крикнул ему вслед Глеб.
- Есть.
- Я перепрятал!
- А я найду, - ответил Пётр, скрываясь в тёмном проёме.
- Алкаш несчастный… - Глеб снова посмотрел на чёрное окно
и развернулся к девочке: - Вы, значит, жили за стеной от нас. Вот откуда шум, ругань и скандалы. Как я понял, это не первый пожар у вас.
- Четвёртый. Электропроводка. Уже привыкли деньги по страховке получать.
- И как вам это удаётся?
- Мать - юрист, отец электрик.
- А… - только и смог ответить Глеб.
- Вы тоже неблагополучные, - заметила Кристина.
- Почему? – хотел спросить он, но замер, увидев друга. Пётр наполовину высунулся из окна, раскачивался и нелепо махал руками, как та кукла в театре Образцова.
- Сейчас выпадет! - воскликнула Кристина и тут же перед нами пронёсся тёмный вихрь – Пётр рухнул прямо в клумбу.
Глеб так и сидел, окаменев, уставившись перед собой.
- … Ушёл по пояс, - Кристина сделала движение рукой, словно успокаивала дрыгающиеся ноги. И они затихли.
Губы Глеба затряслись, из глаз полились слёзы и, он забормотал, отмахиваясь от девочки, как от привидения:
- Ты не ребёнок!! Ты исчадие ада! У меня друг гибнет на глазах,
а ты, вместо, чтоб испугаться…
- Да не успела я! И вообще, сначала надо посмотреть, вдруг он живой.
- Двадцать первый этаж, - невольно хмыкнул Глеб. Но, всё-таки, поднялся, посмотрел.
- И что? – спросила Кристина, когда он вновь вернулся на скамейку.
- Лучше бы я этого не видел.
Девочка взглянула на меня:
- А вы чего молчите?
- Он всегда молчит, - сказал Глеб. – Поэтому, мы его и называем Молчуном.
Ну, вот вы и узнали моё имя.
Сверху раздался сварливый крик:
- Крыся, домой! – в чёрном окне появилась фигура в ярком халате.
Это была мать девочки. Юрист.
- Иду! - таким же тоном отозвалась Кристина.
- Не «иду», а встала и пошла!
- Щас… побежала!
А я всё ждал, когда они заметят необычность клумбы. Дело в том, что ранее я дважды пытался в ней похоронить Василия. Обе попытки заканчивались одинаково: земля его охотно принимала… а утром я обнаруживал тушку кота на пороге дома.
- О!… А где же Пётр?! – воскликнул Глеб и посмотрел на девочку.
Кристина оглянулась на меня. Я промолчал.
Клумба вся словно оживилась, играя листьями, как на ветру. Но ветра
не было. Светило солнце, кричали дети и насвистывали птички,
на клумбе появились маленькие красные цветы. И ноги из неё больше не торчали.
...Вокруг ходили полицейские, говорили по рации, осматривали место происшествия..
- Ложный вызов, - сказал один из них. Подошёл к нам и спросил: Подозрительного ничего не замечали?
- Только вас, - ответила Кристина.
- А что в нас подозрительного?
- Запах.
Они начали обнюхивать друг друга. Потом один из них сказал:
- Ну, правильно, мы же патологоанатомы. Вот от нас и тянет формалином.
- Одно с другим не вяжется.
- Ещё как вяжется!
- Тогда, а где же труп?
- Всему своё время, - сказал Второй и, подтверждая это, в проёме обгоревшего окна вновь появилась женщина и крикнула,:
- Крысь, я тебя убью!!
Девочка посмотрела на полицейских и сказала:
- Вот! ,
- Что “вот”?
- Преступные намерения. Пойдёмте, арестуем их.
- Мы же патологоанатомы, - ответили они. – Работаем постфактум…
Они пошли к машине, а девочка взяла за руку Глеба:
- Ну, ты хотя бы проводи меня!
Но тот осторожно высвободился.
- Извини. Мне надо разобраться с наследием Пети.
- Какого ещё Пети? – обернулись полицейские.
- Никакого, - ответил Глеб и сделал нам знак молчать.
В результате, он пошёл в квартиру, полицейские уехали, а я повёл Кристину в её подъезд. И тут случилась примечательная вещь. Заворожено улыбнувшись, она подняла руку вверх и поймала фотокарточку, кружащуюся в воздухе. Изящную, вырезанную по контуру виньетки в форме дубового листа.
3. ВТОРАЯ СМЕРТЬ
На фотографии был мальчик, похожий на красивого чертёнка. Над головой его вились светящиеся бабочки.
- Кррыся!!! Нам долго ещё ждать?...
Кристина шагала по ступеням, не отрывая взгляд от мальчика и он, казалось, улыбался, кивая ей. Я едва поспевал сзади, удивляясь лёгкости с которой мы поднимались вверх.
В квартире Офицеровых висел тяжёлый смог, дышать тут было невозможно, но они дышали... В коридоре Кристину встретил сильный подзатыльник от Отчима:
- Давай к столу! Борщ будешь жрать холодным!
- Не хочу, - ответила она и Отчим вдруг ловко выхватил у неё фотографию.
- Смотри-ка, мать! Жених! Ты скоро станешь бабкой…
- Отдай! – крикнула Кристина и голова её дёрнулась от второго подзатыльника – на этот раз от Матери.
- Голос она ещё тут будет повышать!
- А ну-ка, отними! – Отчим отдёргивая руку, отступал, не давая ей вырвать снимок. – Помнишь, конфетки были… так и не смогла попробовать их… - они бегали вокруг стола, всё увеличивая скорость, комната уже дрожала как от землетрясения.
- Отдайте фотку! – кричала Кристина почти на ультразвуке и я увидел, как трескается зеркало в трюмо…
- А ну-ка, отними!! – Отчим, смеялся, пятясь, вышел в распахнутую дверь балкона – ещё рывок… и - вывалился за перила!
- Ай! – только и сказала Мать…
ГЛАВА 2.
Что может быть лучше осеннего кладбища? Только весенний парк.
Но про него чуть попозже, сначала мы простимся с упокоившимися. Один из них лежит cейчас в гробу, обитом обгоравшим плюшем (угадывались шторы из той квартиры) с лицом, как бы не имевшим отношения к происходящему. При этом виден только лоб и глаза, - как у водолаза, недоизвлечённого из скафандра. Рядом стоят провожающие, тихо переговариваются могильщики,
- …На Хованское прислали датский мини-экскаватор. Два с половиной метра за шесть минут. Закладывают вертикально… Ребята говорят, там даже гроб не нужен.
- А как без гроба-то?
- Ну, типа автоупаковка.
- Фу! Это не по-человечески, вообще…
ПРОЩАНИЕ
Вдова сидит на табуретке, покрытая вуалью, священник читает Неусыпаемую Псалтирь и, неожиданно закончив, объявляет:
- Желающие могут попрощаться.
Все стали переглядываться, пихать друг друга локтями… и, наконец вытолкнули вперёд какого-то нетрезвого мужчину. Тот сокрушённо выдохнул, развёл руками и перекрестился.
- И всё? – спросили из толпы.
- А что ещё?
- Скажи чего-нибудь!
- Да что сказать?
- Чего-нибудь!
- А как его зовут-то?
- Не зовут, а звали, - поправила Вдова. – Я вижу, ты его не знаешь ни хрена!
- Это Аркаша Плакальщик! - сказали могильщки. – Постоянно тут на поминках пасётся!
- Гоните на хер! Халявщиков ещё нам не хватало!
Возникло движение, мужчины стали толкаться локтями, вытесняя Аркашу за ограду, тот виновато улыбался, но не уходил, вцепившись за соседний крест. Это вызвало общее возмущение, раздались крики мелькнул кулак...
- Да успокойтесь, дурни! Аккуратней!!...
- Жек, не увлекайся!
- Ребята, стоп! Вдова упала!!
Все бросились к Вдове, которая свалилась в яму, а мы с Кристиной отошли в сторонку, разглядывая памятники.
Некоторые были очень красивые. И лица на них были спокойные, словно при жизни эти люди никогда ни на кого не повышали голос… По-моему, и птички пели здесь нежней и звонче, чем самых в тихих парках. Вот мимо пролетела бабочка. На первый взгляд она казалась чёрной, но, приглядевшись, можно было заметить оттенки фиолетового с искристыми прочерками.
Потом прошла процессия. Четверо несли гроб, а впереди шёл Глеб с красивым георгином, который до этого я видел на могиле какого-то военного. В другой руке у него была траурная фотография Петра.
- А папу что, уже похоронили? – спросил он у Кристины.
- Он мне не папа, - ответила она.
- А кто?
- Никто.
- Ну, всё равно. Пойдём, пока не опоздали!
- Успеете. Там яма занята.
- Кем?
- Мамой.
- Блин… что за отношение к смерти! Что, тоже…?
- Нет. Оступилась и упала в яму. Уже, наверное, вытащили.
Мы пришли к могиле, когда в неё начали бросать комья земли. Мать стояла, тяжко опершись о крест, а двое мужчин счищали с её бёдер следы падения. Увидев Глеба, она слегка прищурила глаза.
- А мёртвым, между прочим, положено чётное количество цветов.
- Это не ему, а вам, - ответил он, протягивая георгин.
- Благодарю вас... – Мать понюхала цветок, скинула с боков чужие руки, сказала дочери: - Где тебя черти носят! – и сунула ей ком земли:
- Вот, брось на гроб!
Кристина швырнула его в яму. Раздался грохот, в небе сверкнула вспышка молнии: закапал дождь.
ПОМИНКИ
На поминках были те же люди, что и на похоронах, плюс дворник Валдис, тайком сливавший водку в грелку за пазухой. Присутствовал и перевязанный Аркаша, он скромно примостился на краю стола у самой двери. Руководил мероприятием Глеб и, судя по всему, у него был в этом опыт.
- Дворнику не наливать, – сказал он, поднимаясь. – У остальных наполнено?
- Да! Да...
- Стоп! - крикнула Вдова. – Виновника-то торжества забыли!
- Кто это? - невпопад спросил Аркаша.
- Покойник, - ответили ему и незлобиво ткнули локтем в бок.
Отчиму плеснули водки в гранённый стакан, сверху положили хлеб, поставили рядом с фотографией.
- Ну... За упокой души покойного, - сказал Глеб.
Все тут же стали пить, звякнули стаканы.
- Э! Кто там чокается?!
- Да мы как за живого!
- Стоп! - буркнула Вдова. - Вы люди или нет? Сказать же надо что-нибудь!!
- Да, надо! Тост...
- Ну, тост - не тост, а что-нибудь сказать.
- Кто будет говорить-то?
И все одновременно посмотрели на Аркашу. Он указал на перевязанную челюсть.
- А как же водку пить?
Аркаша предъявил соломинку.
- Ну, тогда – слово тамаде… - Вдова развернулась Глебу. - Как вас там?
- Глеб Иванович.
- Я Гала. Просто Гала.
- У всех налито?
- Да не у всех уже. Треба обновить...
Над столом взлетело несколько бутылок... И вдруг все смолкли, уставившись на Галу, указывающую на стакан, накрытый хлебом.
Стакан пуст!
- Какая сука выпила?
Все возмущённо зашумели, стали говорить, что, мол, стакан стоял
в сторонке, до него при всём желании, никто не смог бы дотянуться.
А потом разом умолкли и посмотрели на Аркашу с его соломинкой.
Ещё через секунду он катился по ступеням лестницы.
Глеб налил водку в стакан, снова прикрыл его хлебом.
- С разрешения вдовы, два слова о покойном...
- Д-даай!
- За упокой души!!
- Три получилось...
Выпили. И снова посмотрели на Вдову. Она стояла с расширившимися
от ужаса глазами, указывая на стакан – вновь опустевший!
- Опа! ...Зря мы Аркашу с лестницы спустили!
- Да здесь он, здесь...
Теперь все глянули на Плакальщика, сидящего на прежнем месте, потом вновь на пустой стакан... Потом на Глеба.
- Что скажет тамада?
- По-моему, это чудо, - ответил он.
И тут, наверное, впервые за этот вечер, раздался голос Кристины.
- Какое чудо? Это просто треснутый стакан.
Кто-то приподнял стакан и все расхохотались: там, правда, была трещина на днище! А на столе образовалась лужа вылившейся водки.
- Ну вот! А вы тут глупости выдумываете!! Чудес на этом свете не бывает!
- А на том?
- Про тот у Мишки спросишь…
Потом кто-то затянул песню "Уж ты прости меня, Прасковья,
что я пришёл к тебе такой! – все дружно подхватили: -
“ Я думал выпить за здоровье, а пить пришлось за упокой...”
и Гала разрыдалась, рассказывая, какую Мишка делал охуенную корейскую капусту… Потом она разбила фамильную гусятницу и гости стали постепенно расходиться.
Глеб взял за руку девочку, повёл на выход...
Так она оказалась у меня – в комнате квартирантов.
СЕРДЦЕ КРАСАВИЦЫ
- Меняемся местами, - сказал ей Глеб. – Ты остаёшься здесь, я там.
- Но только, если скажешь из-за чего он выпрыгнул, - ответила Кристина, указав на фотографию Петра.
- Момент… - Глеб влез на подоконник, стал шарить за портьерой… и доставая из тайника бутылку водки, сам чуть не вывалился в открывшуюся створку.
- Представляешь, - выдохнул он, бледный, как бумага. – Сейчас был бы т р е т ь и и…
- Её б открыли на твоих поминках.
Тут они вздрогнули от резкого звонка. В дверном “глазке” возникло искажённое лицо мужчины.
- Кого-то ждём? – осведомилась девочка.
- Я - нет.
- Молчун?
- Он тут вообще ни с кем не контактирует.
И оба посмотрели на траурную фотогоафию Петра.
Глеб посторонился, впуская посетителя. Это был высокий ломкий человек в бамбуковом пальто. Вернее, не в бамбуковом, материал, скорее, был похож на крокодиловую кожу. Они скрылись в смежной комнате, увешанной фотографиями свадеб, вечеринок, похорон. Кристина прошла следом и сразу увидела картину бракосочетания,где Клиент нанизывал кольцо на палец Новобрачной… Рядом
с которой стоял тот самый Мальчик.
- А где фотограф? - вдруг спросил Клиент.
- Ушёл куда-то, - ответила Кристина.
- Вернуться обещал?
Она покачала головой.
- Значит, закрылась лавочка? – он впился в неё взглядом, как будто
от ответа зависело очень многое. Кристина вновь качнула головой.
- Что это значит?
- Жизнь продолжается, - сказала она фразу, услышанную на кладбище.
Тут к ним вернулся Глеб с пакетом фотографий.
- Наверное, вот эти?
Клиент кивнул, разглядывая снимки. И сказал:
- Должны быть и другие.
- С похорон?
- Да… как вы догадались?
Кристина словно не услышала, а Глеб, порывшись в других коробках, нашёл новую стопку снимков. Невеста там была уже в гробу.
- Могу задать вопрос? Если, конечно, это не секрет.
- Не знаю. Вы же не спросили.
- В чём причина смерти?
- Ей вырезали сердце.
- Как это?
Клиент ткнул пальцем в персик, лежащий на столе.
- Надрежьте, выдавите косточку… Примерно так.
Когда он, наконец ушёл, Глеб посмотрел на персик и спросил:
- За что он её так?
- Наверное, за измену, - Кристина показала другие фотографии Красавицы, где та стояла между Женихом и молодым Свидетелем,как бы случайно касаясь его руки. Глеб хотел ответить, но вздрогнул, встретив взгляд Клиента, который смотрел на них, чуть приоткрыв дверь комнаты.
- Вы же ушли!
- Ушёл – вернулся.
- Забыли что-то?
- Надо, расплатиться. Сколько я вам должен?
- Нисколько. У нас сегодня акция – всё даром.
- И, всё-таки, возьмите, - сказал Клиент, входя.
- Нет, нет…
- Возьми, сказал!
После короткой борьбы он всё же засунул деньги в карман Глебу.
И ушёл – теперь уже окончательно.
Глеб проследил в окно, как он отъехал в длинной, наверное, жутко дорогой машине, похожей на замшевый башмак. А Кристина подняла
с пола оброненную купюру: не рубли, не доллары, не евро, а деньги какой-то неведомой страны… На них был выгравирован профиль Мальчика над которым вились три бабочки. Видимо, это означало достоинство купюры.
Вы можете спросить, откуда мне известно то, о чём я тут рассказываю? Хотя, если вопросы не возникли с самого начала (к примеру, при разговорах с членом или чайником) – то мы тут все свои и можно уже ничего не объяснять.
Внимание Глеба привлекла коробка с надписью "NU". Там были голые... и среди них Кристина! Такая же бесстыже-хулиганистая, как другие. С коленками, как у кузнечика и взрослой понимающей улыбкой.
- Ты здесь была? - спросил он изумлённо. - Но… как? Мы с Петькой же, практически, не разлучались.
- Даже странно, - заметила она всё с той же отвратительной улыбкой.
- Как я тебя ни разу не застал?
- Иди, уже зовут! - сказала девочка и со двора послышался знакомый голос:
- Гле-ееб!!
На следующий день в Москву вернулось лето – только до вечера, предупреждал прогноз. Но мне и этих несколько часов хватило,
чтобы прогреться: в семь утра уже сидел, уставившись на солнце,
ловил оранжевых стрекоз, скользящих по глазному яблоку.
СОБАЧЬИ ДЕНЬГИ
Кристина появилась ближе к полудню, с мокрыми растрёпанными волосами, благоухая шампунем «Шаума» (при том, что душ у нас полгода не работает), в дурацкой кофте и сандалиях,с наманикюренными пальчиками. Со мной не поздоровалось
и я опять прикрыл глаза, вернувшись к своим стрекозам…
Послышался скрежещущий звук – Валдис прокатил тележку из супермаркета. Грохнула дверь лифта, из подъезда вышла заспанная Гала с авоськой, набитой стеклотарой, и они с дворником стали загружать бутылки.
В воздухе пахнуло алкоголем – появился Глеб. Присев на корточки,
он наблюдал за девочкой, которая бегала по дворику. За ней бесшумной тенью носилась та собака. Временами, Кристина совала ей под нос десятирублёвку.
- Нюхай, Бобик, нюхай! - (собака нюхает) - Теперь ищи! - (собака тычется в карман) - Не эти, а такие же! – она бесцеремонно разворачивает пса и бьёт ногой под зад – Such!!
Тот нехотя обнюхивает Глеба.
- Хорошая идея, между прочим! – он протягивает руку. – Давай сюда ключи.
- Какие?
- От квартиры.
- Мы же вчера с тобою поменялись! Сам захотел с ней жить!
- Пожил и расхотел.
Тяжко покряхтывая, Валдис укатил звенящую тележку. Мать медленно пошла к моей скамейке... и вдруг, склонившись к самому лицу, шепнула прямо в ухо:
- Хорошо устроился, Молчун! Из Двадцать Пятого один живой остался…
Услышав это, я похолодел. Потом вспотел…
- Я тоже помолчу, - вздохнула Мать, только что нарушившая строгое,
почти тридцатилетнее табу. Это могло значить что угодно, кроме обычной пьяной оговорки. Я посмотрел в её глаза, в ледяные кратеры радужной оболочки… стрекозы там сроду не водились.
- Прости, - сказала Мать. – Не повторится.
Повторится, - подумал я. - Как пить дать повторится.
У Кристины с Глебом завязывалась драка: пыхтели и толкались,
как два подростка.
- Ключи вернула, быстро! – он хотел схватить её и вдруг упал. Мне показалось, там мелькнул приёмчик тэйквандо, но всё произошло так быстро, что это было похоже на случайность. Он громко стукнулся затылком… открыв глаза, увидел над собой пасть из которой капала слюна и торчала десятирублёвая купюра.
- Ах, сука! Ещё и бабки у меня ворует!
- Кобель, во-первых. Во-вторых, не у тебя! На улице нашёл!
Глеб сел, бессмысленно мотая головой.
- …И сколько он нашёл их. За сегодня?
- Восемь штук... – Кристина показала пачку жёваных купюр.
- Аф-фанареть! …А почему одни десятки? Есть же ещё полтинники,
и стольники... Люди, иногда, и доллары теряют! - при мысли
о ближайших перспективах он приходит в себя и глаза его алчно вспыхивают.
- Что посеешь, то пожнёшь, - ответила Кристина. – Пока идут десятки.
Глеб начинает рыться по карманам... увы, там было пусто.
- Что ж… у тебя займём, - сказал он протягивая руку к пасти пса – но тот клацнул зубами, защёлкнув её как в капкан. Послышался сосущий звук.
- На вкус, наверное, пробует – предположила девочка и тут же раздался истошный вопль, хруст кости - к счастью, лишь на миг. - Не вкусный, - Кристина участливо погладила его плечо. - …Цела рука?
- Цела!
- Разжать сумеешь?
- Да.
- Ну, разожми, вынь из неё десятку... И больше так не делай.
- Ага, конечно, - буркнул Глеб. - Ему можно, мне нельзя!
- Ты человек, а он собака.
Вернулся Валдис и рассчитался с Матерью, отдав бутылку водки
и тоненькую пачку денег.
- Галюнь, есть стольник ненадолго!? – спросил у неё Глеб. - Тут интересный бизнес намечается… - но она прервала его:
- Мы на пикник собирались или что?!
- Тогда ребёнка надо взять с собой! – сказал он. - И собаку!
- Вот эту, что ли? – хмыкнула Мать, кивнув на пса с сумочкой в зубах, улепётывающего от какой-то дамы…
ПОСЛЕДНИЙ ПИКНИК
Это похоже на семейную идиллию: в лесочке на ромашковой полянке лежат, обнявшись, Мать и Глеб. А чуть поодаль сидит Кристина… как ангелок в веночке из цветов. Собака роет землю… до тех пор, пока оттуда не выскакивает облезлая кошачья лапа.
- ...Фу, кошками воняет, отползаем! - Мать подхватывает скатерть, сдвигаясь с территории Василия. А Бобик, сделав книксен, гадит там.
- ...Короче, даём ему понюхать стольник, а лучше - пятихатник, командуем: "ищи"! И он приносит!!
- Что? – спрашивает Мать.
- Что дашь понюхать, то и принесёт! Галя! Дай же денег!
- Зачем тебе?
- Что, в пятый раз рассказывать?
- Не надо! Я с третьего всё поняла. Мне интересно, как ты их потратишь!
- Ну, как?! На водку, например!
- А где тут её купишь? – (собаке) – Э! Поди сюда!
Собака подходит, брезгливо нюхает бутылку, которую протягивает Мать.
- Теперь ищи. Кому сказала? Брысь!!!
Собака убегает.
- Ну, ты и дура! – вздыхает Глеб.
- Почему я дура? Пусть сразу водку тащит!
- Ты же ему непочатую чекушку сунула под нос! Она ничем не пахнет! Пустую надо было!
- Чтобы потом такие же пустые приносил?
- С кем я связался, Боже...
- Не канючь.
- Уже несёт – сказала им Кристина.
Собака возвращается, держа в зубах бутылку с какой-то красивой жидкостью.
- Ну, ты и метеор! – Глеб пружинисто поднялся, посмотрел по сторонам
и сказал девочке. - Глянь, "хвост" он за собой не притащил?
- Я загораю, - ответила она. И, вздрогнув от прилетевшей шишки, (Мать не утруждает себя иными доводами), встала, отошла...
Собака следует за ней.
Они остановились у костра с кипящим котелком, вокруг которого спит мёртвым сном кампания рыбаков.
– Не дождались ухи... – заметила Кристина.
Бобик съел сырую рыбу и они пошли к своим.
Мать с Глебом тоже спали... возле опорожненной бутылки.
Собака вертелась рядом.
- Не дёргайся, разбудишь, - присев на корточки, Кристина смотрит
на угасающий костёр... и видит двух бабочек, вспорхнувших над углями. Она вглядывается в неподвижные тела лежащих, потом встаёт, слегка пинает бутылку. Над угольками вспыхнуло ядовито-фиолетовое пламя. Кристина посмотрела на собаку:
- …Тебя не за палёной водкой посылали!
И, отвернувшись, та прикрыла лапой морду. .
Небо стало стремительно темнеть, зашумели кусты, деревья – я понял, что начала сбываться дурная часть прогноза. Издали уже накатывался грозный гул, словно шли эскадрильи вражеских бомбардировщиков. Это был тот самый ураган "Алина”, унёсший жизни тысяч москвичей…
и тела двух наших мертвецов…
Последствия “Алины” хорошо известны и должен вам сказать,
что среди случаев чудесного спасения людей не нет ни одного, похожего на мой. Но, чтобы удержаться в границах доказуемой реальности, не стану здесь описывать его. И никаких отсылок
к эвереттовской теории вселенных!
.
СОЦИАЛЬНЫЕ ТРУДНОСТИ
Квартиру словно вывернуло наизнанку (как после обыска, мелькнула мысль), альбомы, книги, фотографии - всё было разворошено, шуршало под ногами и шевелилось при малейшем порыве ветра. В почтовом ящике копились письма социальных служб. Я их боялся распечатывать. Пенсия на карточку не поступала. Я ещё мог найти монету, застрявшую в щели, но чаще попадались коллекционные… a молоко на древнеримскую не купишь. Кончались крупы... Я приходил во двор, садился на свою скамейку и “ловил стрекоз” – занятие бессмысленное
в пасмурные дни. Настраивать себя на философский лад мешало чувство голода.
- Мы думали, вы умер, - сказал ребёнок, ожидающий машину
(его возили в школу). В одной руке у него был футлярчик с флейтой,
в другой – надкусанная булка. Я протянул руку и он охотно отдал мне флейту… потом, с гораздо меньшим удовольствием обменял её на булку. Он так и не узнал, что добавляет к моей жизни тот самый день, когда в ней вновь возникнет Кристина Офицерова.
ОПЯТЬ КРИСТИНА
На этот раз она не выглядела девочкой. Была одета во что-то грубое, холщовое (просится слово”рубище”) и коротко обстрижена. Она мне тоже ничего не стала рассказывать о прошлом – молча обмазывалась какими-то вонючими кремами, сводя царапины
и шрамы. Раз в день втирала их в меня, прямо с головы до ног…
и совершенно не стеснялась наготы. Потом исчезла – так же внезапно, как и появилась.
Не то, чтобы я тосковал… но стало интересно, что будет дальше?
В один из таких дней сидел во дворике, проигрывая мантру аум дханвантаре, и вдруг услышал знакомый звук: Валдис протащил тележку в которой колыхалось что–то тёмное. Собака! Она не подавала признаков жизни. Следом шла Кристина. Проходя мимо, достала из-за пазухи банан и кинула мне. Ах... дивный вкус украденного фрукта…
МЕТАЛЛОИСКАТЕЛЬ
Несколько суток она не отходила от собаки: массажи, перевязки, жестокая гимнастика… и клизмы, клизмы! Кажется, наш Бобик предпочёл бы смерть, но выбора ему не оставляли. Через неделю
он начал уползать на улицу – чтобы просто отдохнуть от маленькой мучительницы. При этом у него мощно обострилось обоняние.
Теперь он находил не только бумажные купюры, но и металл.
К примеру, понюхав дома вилку, возвращался с серебряным фужером. Кристина этого не одобряла.
- Ну и куда с ним? Скупщиков на хату хочешь навести?
Или в ломбард по паспорту сдавать? Молчун, а кстати, где твой паспорт?
Я притворялся спящим, но меня трясли:
- Где документы, дядя? Пенсию мы будем получать или нищенствовать с Бобиком до гроба?
Потом она нашла шкатулку, перевязанную алой лентой...
– Смотри-ка, ордена! Ого! И пистолет! И, даже с буковками!
Кристина вертела перед носом наградной наган, разглядывала гравировку… и я вдруг понял, что произойдёт.
Раздался выстрел.
Пуля прошла прямо у её лица (мне показалось, она чуть отклонилась)
и впилась в потолок. Кристина только покачала головой. И показала надпись на рукоятке. ”К-ну Шмарову за боевые заслуги”. Помолчав: спросила:
- И скольих вы убили, капитан?
Честных ответов было два: “Я не капитан” и «Я не знаю». Я промолчал.
И с того дня она меня только так и называла.
- Капитан, поставь собаке клизму, опять какой-то гадости нажрался!
Постепенно мы справились с хаосом в квартире, Валдис вынес три корзины хлама, а Кристина нашла тайную дверь в кабинет, увешанный старинными картинами. Но гораздо больше её обрадовала картонная коробка с квитанциями. Шуршала терпеливо два часа, а после закричала:
- ...И где тут Шмаров? Не вижу никакого Шмарова! Квартплата
от какого-то Овсянникова шла! И звали его…
И тут я меня кольнуло так, что я и сам едва не закричал от боли. Пётр! Бедный Пётр… Жил-был, платил аренду, пили вместе, а вспоминаешься, только как наткнусь на этот стол. Ты предлагал мне сделать его круглым… и он, гад, до сих пор пинается за то, что я на это согласился.
...Стыдись, – послышалось в ответ. – На мне тебя младенцем пеленали,
на мне стоял гроб твоего отца…
…Умолкни, старый пень!
…Взглянул бы на себя (зеркальная дверь шкафа открылась, отражая сморщенное существо). Это было неожиданно, со шкафом мы дружили.
...Смотрите, камин ещё работает, могу его и вами растопить.
…Не посмеешь, мы коллекционные.
...…Ещё как посмею! На кой мне хрен злопамятные вещи?
Стало тихо. Потом внутри камина что-то рухнуло и он выдохнул облачко
пыли, что вызвало общее оживление.
- Тихо! - Кристина прислушивалась к звукам из подъезда.
Там громыхнула железная дверь лифта. ...И тут же прозвенел звонок. Сняв тапочки, девочка бесшумно метнулась в коридор, прильнула
к дверному «глазку». Оттуда на неё смотрели две полных дамы со стопками канцелярских папок и человек в пальто. В руках у женщин были пухлые канцелярские папки, мужик держал портфель. Комиссия! Они звонили восемнадцать раз. Мы не открыли...
..............................На следующий день в Москву вернулось лето – только до вечера, предупреждал прогноз. Но мне и этих несколько часов хватило....
Колокольчик-дзынь ! Аум не Ум !
Голоден и гол, но полон дум,
Сквозь огонь и дым, и свист дум-дум
Я плыву в объятья Лао- Цзы
На дырявом плотике Лозы...