Светлой памяти врачей реаниматологов,
Петра Гусака и Олега Комарцова, погибших на
рабочем месте при взрыве кислородного баллона.
- А как ты вообще в машине оказался? Ты же домой ушел после суток.
- Да я и пошел, только не домой, а к Легасову. Он толстолобика принес с рыбалки на семь кило. Пожарили мы, только водочку открыли и тут звонок.
- Кто звонил? А откуда они узнали, что ты там, а не дома?
- Не знаю... Пока он добежал до аппарата, тот и стих. Потом позвонили опять и попросили Олега. Женский голос сказал, чтобы я срочно ехал на работу, будет массовое поступление. Я голос не узнал, спросил, кто звонит, но повесили трубку.
- Ты перезванивал в санавиацию? Ну, кто вызвал-то?
- Нет, сразу поехал.
- Странно все как-то. Они же знали, что на шахтную травму не ниже первой категории.
- Ну вот, теперь вы мне первую и дадите. А? Семеныч?..
Задымленный донбасский городок. Середина зимнего дня. Чавкая грязью к районной больнице все катят и катят скорые. Они свозят поднятых из лавы шахтеров. В очередной раз взорвался метан. Только на этот раз много пострадавших. Сами не справятся и уже из области едут реанимобили с бригадами. Все местное и шахтное начальство здесь. «Полетят» чьи-то головы. Реаниматологи из области должны забрать шахтеров и довезти живыми. Первыми едут двухместные машины, а за ними большой десятиместный реанимобиль переоборудованный из ЛАЗа. В одной из машин для двоих пострадавших едет бригада: два врача, медсестра и водитель. Старший - крупный седеющий мужчина с красным лицом, гладко выбритый, с уставшими глазами и очками в золотистой оправе. Второй моложе, где-то около тридцати, высокий и худощавый, с большим мясистым носом и курчавой шевелюрой. Взгляд его заинтересованный и волнующийся. Он рассказывает анекдоты анестезистке Вале, миниатюрной блондинке в больших роговых очках. Она вяло смеется и «клюет» носом после ночного дежурства. Водитель Коля очень похож на Швейка, только в тельняшке. Он единственный, кто бодр и свеж. Хохочет и смахивает слезу.
- Знаешь, Олег, вот здесь только не надо начинать. Не место и не время. А потом, я тебя почти не знаю. Ты же только-только к нам перевелся из своей, городской.
- Ну, теперь-то я могу рассказать про все? Познакомимся ближе, заведующий?..
- Расскажи, будь добр… Ты же, говорят, в роддоме работал?
- Да, пять лет. А, вот был случай. Ночью во время кесарева сечения не хватало крови для пациентки, а у нее большая кровопотеря. Оказалось, что у меня, у акушера и ассистента нужная группа и резус. Мы сдали по четыреста грамм, прооперировали потом и родильница выжила. А?..
- Дорогой мой, причем здесь это? Я не про кровь, а про мозги спросил.
- Знаете, как голова кружилась, еле наркоз провел. Ладно. Я понял. А вы сами про себя расскажите.
Большая палата городской больницы, где лежат шахтеры. Запах гари и паленого мяса. Суматоха. Снуют врачи и сестры. Между ними мешаются люди без халатов. Администраторы. Шахтеры на койках. Они обгорели по пояс. В лаве жара и они на смене снимают робы, хоть и запрещено. Мужчины напоминают головешки потухшего костра. Черная корка вместо кожи. Только глаза. Они еще все живы пока, но из четырнадцати домой вернутся только трое. Тяжелая шахтная травма. Они перекрикиваются между собой, спрашивают, кто жив, а кого не подняли. Идет интенсивная терапия и подготовка к транспортировке в областную реанимацию. Катетеры поставлены и литрами льется в вены альбумин. Им сейчас нужен белок.
- Я, Олег, уже тридцать лет как реаниматолог. И в роддоме поработал и в анестезиологии тоже. Один раз взяли на кесарево, а там плод вне матки, представляешь?
- Как это?
- Так. Прикрепился пуповиной к сосудам кишечника, питался от нее и вырос в брюшной полости. Случай редчайший, один на миллионы родов. Она потеряла три литра крови, а мы ее спасли. Выписалась с дочкой и потом приходила в гости к нам. Про нее даже фильм сняли. Ну, и про нас немного…
- Смотрите, Семеныч, кто это? - Олег показывает на подходящего к ним мужчину изможденного вида в больничной пижаме. Впавшие глаза, вены на руках – сплошные синяки от инъекций. Он узнает Семеныча и идет к нему обниматься. Минуты две они стоят и плачут друг другу в плечи.
- Конончук… – шепчет Семеныч, - как ты?
- Нормально, доктор! Я собаку свою нашел. Она давно убежала, думал - померла, а здесь встретил ее. Мы на пляж ходим вместе купаться. Здорово! Здесь вообще все то, что я любил! Даже парк Первого мая есть! Спасибо тогда не успел сказать, теперь говорю и кланяюсь вам, доктор.
Мужчина уходит, потом оборачивается и машет на прощанье синюшной рукой. Семеныч долго смотрит вслед, передергивает плечами и начинает рассказывать:
- Олег, я теперь расскажу его и мою историю. Слушай и не суди. Днем к больному в торакальную хирургию вызывает сестра и просит подколоться в вену, чтобы ввести обезболивающее. Пациент лет сорока, истощен, измучен сильными болями. У него рак единственного легкого с метастазами. Другое легкое удалили год назад. Это приговор, и он все знает. Лежит, скрипит зубами от боли, крупные капли пота на лбу. Глаза мутные. Вен нет. Все в рубцах от инъекций. Он сам себе делал уколы уже в вены у основания пальца кисти. Может только стонать:
- Слушай, доктор! Спаси, умоляю… Я все знаю. Я сойду с ума. Это мука страшная. Скоро начну задыхаться и задохнусь. Пущу пену изо рта. Я не хочу умирать как животное… Прошу, дай укол, чтобы я заснул навсегда. Зачем я здесь?..
Я онемел. Впервые со мной такое. Ознобом, чувствую, бьёт. И говорю ему:
- Нет, не могу. Вот и вен у тебя нет… Не бойся, надо потерпеть… Скоро кончится… Сначала ты потеряешь сознание, - заснешь... Давай, назначу промедол.
А он все это уже проходил:
- Умоляю, ты пойми, доктор… Я не могу больше терпеть. Промедола хватает на час, и то не всегда. Бесполезно все! Родственники здесь, они согласны. Сделай укол и уходи. Они меня проводят. Я решил… Помоги…
Ну, в общем, думал я до вечера. Поговорил с его женой и братом. Хорошие, адекватные люди, измученные только. Глаза потухшие. Подтвердили просьбу еще раз. Пообещали, что все останется между нами. Я решился. Сказал постовой сестре, что больному резко стало хуже и мне придется начинать интенсивную терапию, хоть она и не показана. Хорошо, что это было воскресное дежурство и в клинике мало персонала. Средства для внутривенного наркоза в то время еще не поставили на строгий учет и у каждого анестезиолога в кармане всегда была пара флаконов внутривенного анестетика. Жена и брат сели у головы, взяли его за руку. Я полчаса искал вену, исколол его всего, но нашел одну, как ниточка. И вот по этой ниточке медленно ввел большую дозу калипсола. Еще в начале введения он блаженно заулыбался, наверняка боль, мучившая его долгие месяцы, стала уходить. Потом он захрипел. Я ввел остальную дозу и вышел из палаты, проклиная себя. Ослабленному организму этого хватило за глаза. Через три минуты меня позвала постовая сестра и сказала, что у больного остановка дыхания. Так как реанимация в этих случаях не показана, я констатировал биологическую смерть. Он умер в глубоком наркозе.
- Как вы жили после этого? – Олег старается говорить без интонации.
- Я был некрещеный, а после этого случая поехал в Киев на курсы и крестился во Владимирском соборе. Потом исповедался и все рассказал батюшке. Когда шел мимо ограды собора к Крещатику слезы сами полились. И стало легче…
Реанимобиль с Семенычем и Олегом делает уже вторую ходку за шахтерами, когда начинается снегопад, а за ним сильная метель. В областной реанимации аврал – массовое поступление. Все вызваны из дома, даже из отпусков. Родственники оккупировали приемное отделение. Ждут вестей. Шахтная администрация у главврача. Стекла машины залепляет мокрым снегом и водитель Коля каждые десять минут выходит расчистить амбразуру на лобовом стекле, чтобы ехать дальше.
- Ты увидел его первый, или я?
- Семеныч, конечно, я… Вы же очки сняли. Увидел, как он вылетел из метели и прямо на нас. Красный, огромный и соляркой воняет, даже издали… Я вас толкнул, но мы поскользнулись и упали вдвоем на дорогу…
- Это я уже помню. Понятно теперь... Из-за этого "Икаруса" всё…
- Такая судьба. А что? Мне нравится здесь. Я вот на рыбалке был вчера. Мне Легасов место у моста показывал раньше. Красиво там… Так вот, я о лодке мечтал и она у меня теперь есть! Щучий жор! Представляете! Я про такое только читал!.. Каждый второй заброс – и берет! Да, крупная вся!.. Аж взмок весь…
- Ладно, это лирика. Мне тоже здесь спокойнее... Выспался, наконец... Ты нормально так и не рассказал про себя.
- Семеныч, ну что вам рассказать? Дежурю по оперблоку в воскресенье. По коридору из соседнего отделения сердечно-сосудистой хирургии несется крик, от которого волосы дыбом, - нечеловеческий вопль. Прибегаю. На кровати мечется здоровенный мужик лет пятидесяти, орет непрерывно, бледный, мокрый от пота, губы белые. Сестра докладывает, что его готовили на завтра на плановую операцию по поводу расслаивающей аневризмы аорты. Вы же знаете, в брюшном отделе аорта теряет свои эластические свойства и на ней образуется полный крови мешок, который может разорваться в любой момент, что и произошло. Дальше - восемь часов операции, во время которой он теряет больше двух литров крови. Было три остановки кровообращения… Хирурги – асы. Залатали аорту. Спасли дядю. Ну, и я помучился изрядно, валился с ног. А до утра еще додежурить надо... Потом, когда его выписывали, пришла жена, и, усадив мужа в машину, зашла поблагодарить нас. Как обычно - коньяк, торт, фрукты, колбаса. Поразили тогда ее слова: «Спасибо вам, конечно, большое, операция сложная, но, знаете, я так надеялась, что он сдохнет на столе и освободит меня от себя. Если бы вы знали, какой он скот в жизни, места живого на теле и в душе не оставил. Всю мою молодость испоганил. Впрочем, еще раз большое спасибо, что спасли. Простите...» Бог ей судья. А, знаете, Семеныч, я уже тогда начал готовить документы на первую категорию. Может, зря все это?..
- Не знаю теперь… Интересно, довезли тогда тех двоих?.. Без нас… И кто же все таки тебе позвонил?
Машину занесло далеко на обочину и развернуло. В городке их ожидают еще двое шахтеров, последние на сегодня. Олег с Семенычем вышли из реанимобиля, закутавшись в одеяла. Они взяли лопаты и отбрасывают снег от колес, чтобы машина могла выехать с обочины. Водитель Коля матерится у радиатора, анестезистка Валя спит на носилках внутри. Ранние зимние сумерки спускаются на дорогу.