Минимальная правка - моя
ОБ ОТЦЕ
Мой отец, Кудрявцев Николай Александрович, родился в деревне Мостовая, в крепкой крестьянской семье. Помню деда – Александра Афанасьевича: работящего, рассудительного, требовательного и очень доброго. Он держал большое хозяйство и обладал цепким мужицким умом. Он не боялся никакой работы и своими руками мог делать всё: и крепко обнимать жёнушку, и построить дом. Это своё умение он передал трём своим сыновьям.
Руки моего отца росли из правильного места. Наш дом был достаточно большим, и каждая комната была обставлена красивой мебелью: резные этажерки, высокие шифоньеры, покрытые светлым лаком. Уже потом, в конце 70-х, когда эту мебель заменило полированное чудо, шкафы отправились доживать свой век в чулан и во двор. И ей-Богу, когда в очередной приезд в отчий дом взгляд мой остановился на одном из них, я с удивлением отметила, что мебель, созданная руками моего отца, отличается особой изысканностью и функциональностью.
То же можно сказать и о технике. Недавно в одном из музеев, на выставке военной техники, я обратила внимание на мотоцикл М-72. Точно такой же красавец был у моего отца. И даже прозвище моего бати в кругу его друзей помню: «Коля – М-72». Кроме этого мотоцикла у него была и другая техника, собранная из запчастей и подручного материала. И наличие её в нашем доме считалось делом обыденным. Ещё он преподавал вождение на мотоциклетных курсах (машин тогда практически ни у кого не было). И все мы – дети – к окончанию школы умели водить мотоцикл, чем я, например, очень гордилась. Ещё помню зелёную эмку. Это была, конечно, не Антилопа-Гну, но её родная сестра. Сварные швы были аккуратно зачищены, ветровое стекло блестело на солнце, колёса вертелись, машина бегала во всю прыть своих небольших лошадиных сил. На этой машине отец катал нас иногда по улицам Мира, Пионерской и Максима Горького. Это было круто: нас, ребятни, набивалась целая куча, и мы с гордым видом раскатывали на зависть всем окружающим. На этой же машине отец возил нас иногда в лес за грибами или на речку.
Охота была, пожалуй, главным увлечением отца. Когда приближалось открытие охотничьего сезона, он готовился к нему с особой тщательностью. Проверялись ружья (нам с братом Лёней выпадала честь шомполом прочищать стволы), забивались патроны, проверялась амуниция. На радость нам с полатей* доставались резиновые утки – манки. И отец крякал по-утиному, показывая, как селезень подзывает своих подруг. В памяти сохранилась картина возвращения отца с охоты. Брошенная возле печки на кухне дичь: зайцы, утки, тетерева… И мама ощипывала и потрошила эти трофеи.
Помню, как отец возвращался из поездок в тайгу. Собиралась обычно компания отцовских друзей, и они уезжали где-то на неделю. Мы с нетерпением ожидали их возвращения. И вот этот день наступал. Вваливался в дом заросший щетиной отец, а с ним – запах леса, кедра и счастья. Варёные кедровые шишки помню, которые рассыпались в руках, и незабываемый вкус орехов. Их потом целую зиму щёлкали, сидя на печи. Ну очень вкусно!
Отец умел и любил играть в шахматы. Помню турниры, которые он устраивал с Семёном, своим младшим братом, и Галочкой (моей старшей сестрой). Они все играли очень прилично, иногда и нам с Лёнькой** давали поиграть. Когда мы проигрывали, очень хотелось рыдать от обиды. Но мы крепились, так как понимали, что нам в этом случае не сидеть за одной доской с «шикарными гроссмейстерами».
Сейчас, когда вспоминаю отца, всегда испытываю и грусть, и тоску, и сожаление. У этого поколения, пережившего войну, настолько исковерканы души, столько они пережили, эти несчастные мальчишки!
Годовщина Победы – и горло предательски сводит.
И кровавые пятна тех лет не засыплет забвенья песок.
Иссечённое плетью войны поколение в бессмертье уходит,
Только память о прошлом пульсирует болью в висок.
Ваши деды седыми к своим восемнадцати стали.
Эти мальчики в серых шинелях в окопах сырых
По ночам в горьких снах своих мам и невест окликали.
Так помолимся, братья, помолимся, сёстры, за них.
Отец был призван в Красную Армию в восемнадцать и прошёл финскую войну. Практически сразу оказался на фронтах Великой Отечественной. Несколько раз ранен, несколько раз контужен. Был в звании старшего лейтенанта, дошёл до Кёнигсберга. Помню, что у него был друг по ленинградскому фронту, который проживал на улице Шкапина в Ленинграде. Жаль, что в своё время я не особо интересовалась своей родословной, и с этим его другом не познакомилась. Да и у отца практически ничего не расспрашивала о событиях фронтовых лет. Смутно помню рассказы о боях, отец часто в застолье рассказывал о боевых подвигах и фронтовых буднях. Но я тогда много чего пропускала из рассказанного, меня интересовало только, кто стрелял, сколько врагов убил и тому подобное. Мы с Лёнькой слушали, раскрыв уши и рты, по малолетству своему ещё не понимая трагизма всего услышанного.
О МАМЕ
Когда думаю о маме, испытываю глубокую нежность и грусть. Как бы мне хотелось сейчас заботиться о ней! Купить ей красивое платье, обувь, сделать ей причёску, увезти её куда-нибудь на отдых к морю… Мне было всего 23 года, когда её не стало. Я не сохранила ни одного письма ко мне, написанного её рукой. И я так мало ей писала, ещё реже приезжала в родной город, пока она была жива. Мне так её не хватает. Когда приезжаю в Туру и прихожу к ней, просто стою и вою, настолько больно и пусто в душе. И только после этого отпускает.
В нашей памяти ты драгоценной слезою. Боль, тоска, и любовь, и нежнейший свет…
И мгновенья, подаренные тобою: ночь и день, вечер и рассвет…
Всё мы помним, хотя и идут годочки: лучик каждой морщинки, и слезу у глаз…
Видим облик твой в сыновьях и дочках. И твоя любовь защищает нас.
Всегда, когда вспоминаю маму, ощущаю её руки – тёплые и нежные. Она никогда в жизни не ударила. Она даже и не ругала никогда. Только посмотрит укоризненно, покачает головой, и сразу становится так стыдно за содеянное…
Любила сидеть у неё на коленях. Они были тёплые и уютные. Любила чесать ей спинку (мы с Лёнькой соревновались, кто быстрей и лучше).
Сколько себя помню, мама всегда работала: а ещё и дом на ней, хозяйство, огород, кухня. Своё совсем детство помню смутно, но когда уже старшие сёстры разлетелись из родного дома, мы втроём (Оля, я и Лёня) по мере своих сил помогали маме во всём. Но точно помню, что особо не горели, и большая часть всех домашних хлопот лежала-таки на маме. Она нас жалела: давала возможность поиграть, побегать и прочувствовать детство.
Через год после окончания школы, в 1977 году, я уехала жить и учиться в Ленинград (с 1991 года Санкт – Петербург), и бывала в родной Верхней Туре крайне редко. Сейчас я жалею об этом, можно было чаще навещать своих родителей, говорить им о том, что я люблю их. Но в юности мы все максималисты, да и говорить нежные слова родителям нас как-то не учили. А жаль бесконечно. Столько упущенных возможностей и сожалений по этому поводу!
Из маминой биографии
Мамин отец, мой дед Франц Францевич Баняй (венгр по национальности, ФИО - по русским документам) женился на Прасковье Демьяновне, уроженке Макеевки. Во время Великой Отечественной войны семья была эвакуирована в Куйбышев. А мама, тогда молодая девушка (09 мая 1923 года рождения) работала санинструктором в прифронтовом госпитале в городе Боровичи. Там же она познакомилась с молодым лейтенантом Кудрявцевым Николаем Александровичем (мой отец), который находился на лечении после ранения. После окончания войны отец приехал за мамой, они поженились и уехали на Урал, на родину отца.
После маминой смерти отец прожил почти двадцать лет. Так больше и не женился, хотя сватали его неоднократно. Лучше и красивее его Варюхи не было никого. Эти слова до сих пор звучат в ушах. Жаловался на ноги, к концу жизни плохо ходил: возраст и ранения сказывались.
Как бы то ни было, все обиды и бытовые неурядицы в прошлом, засыпаны песком забвения. А память хранит пусть короткие, но тёплые воспоминания.
Он поменял солдатские погоны на офицерские. И финскую войну
На ту, что поглотила миллионы. Весь Мир стоял у бездны на краю.
В июньский полдень сына провожала: он был ещё так молод, так горяч!
И мать в бессильном крике замирала, перед иконой сдерживая плач.
И эти материнские стенания в виски мои стучат глухим набатом.
А ленточка – войны напоминание о мальчиках – героях, о солдатах.
Контузии, ранения - слава Богу- сквозь смрад и дым Синявинских болот
До Кёнигсберга фронтовой дорогой дошёл в священный сорок пятый год.
Вернулся в дом, к родным своим Пенатам. Вернулся с молодой своей женой
Отец – с войной обвенчанный когда-то, и мама – санинструктор фронтовой.
Они ушли. Но память сохранила слова, поступки, нежность и любовь.
У внуков, правнуков – их жизненная сила, течёт по жилам молодая кровь.
В священный день гранёные стаканы наполню влагой, помяну моих
Отца и маму. Их дорога к Храму - скупой слезой на пажитях мирских…
Наталья Полушина СПб, июнь 2019
На фото: Мама и отец после войны (в начале 50-х годов прошлого века).