Как-то, в начале восьмидесятых я отдыхал в санатории на Кавказе. Моим соседом по комнате был Иван Степанович Бородулин – пожилой, грузной комплекции одутловатый человек, ходивший вперевалочку, опираясь на низкую сучковатую палку, называемую им тросточкой. Мы с ним довольно быстро нашли общий язык, так как оба занимались нумизматикой, оба писали стихи. Иван Степанович к тому же неоднократно печатался в различного рода альманахах и охотно делился со мной опытом, как готовить рукописи к печати, в каких литературных конкурсах желательно участвовать. В дискуссиях о поэзии и нумизматике мы часто уединялись от общества других отдыхающих в тенистых уголках санаторного парка.
Так сложилось, что в столовой за одним столиком с нами оказались две молодые дамы: Таня и Люба. Люба была молчаливой, погруженная в какие-то грустные размышления полноватой блондинкой с грубыми чертами лица. Таня – ее полной противоположностью: красавицей брюнеткой и, к тому же болтушкой, без конца потчующей нас забавными, по ее мнению, историями, над которыми сама же первою и смеялась. С самого начала нашего знакомства она стала исподволь строить мне глазки, пытаясь завлечь какими-то пустыми разговорами, а когда мы, отобедав или отужинав, вставали из-за стола, смеясь, обнимала на прощание, прижимаясь при этом всеми клеточками своего молодого тела.
В мои планы не входило заводить с кем-либо курортный роман, но я не знал, как тактично, не обижая даму, дать той понять, что она зря теряет время и давно бы пора переключить внимание на кого-нибудь другого.
Однако вскоре все разрешилось само собой.
Где-то в конце первой недели нашего курортного знакомства, Тане пришла в голову мысль, что я так вяло реагирую на ее знаки внимания лишь потому, что целиком сосредоточен на общении с соседом по комнате. Не знаю, какие там в ее голове родились фантазии по поводу наших с Иваном Степановичем отношений, но она решила поиздеваться над ним, принизить в моих глазах и еще раз продемонстрировать свой «высокий» интеллект.
– Кто это вам, дедушка, такую палку сострогал? – Запыхавшись от быстрой ходьбы и усаживаясь на свой стул, когда все уже управились с первыми блюдами, поинтересовалась наша красотка: – Уж не бабушка ли Яга?
Берясь одной рукой за тарелку со щами, пальцем другой она показала на стоявшую рядом со стулом Ивана Степановича трость и рассмеялась.
– Ух, какие мы догадливые! – отреагировал Иван Степанович и, считая разговор законченным, пододвинул к себе тарелку со вторым блюдом.
– А пиджачок потрепанный, леший, за ветхостью, со своего плеча скинул, так ведь? – протягивая руку за хлебом, продолжила она развивать тему.
Увлекшись поеданием курочки, Иван Степанович на этот раз никак не отреагировал.
Таня бросила ложку на скатерть, вскочила со своего места, обежала вокруг стола и, со словами «Ах ты мой, красавец бомжеватенький!», обняла моего соседа сзади за шею, погладила по голове и смачно поцеловала в залысину на темечке, оставив на ней ярко-красный след губной помады.
Иван Степанович сдвинул в сторону тарелку, медленно поднялся со стула, развернулся, и неожиданно довольно резво обхватил насмешницу своими ручищами. Таня ойкнула от неожиданности. Он прижал ее к своей груди и крепко поцеловал в плотно сжатые губы. Затем, не разжимая объятий, слегка откинул голову назад и, глядя Тане в глаза, предложил:
– Иди, красотка, ко мне в дом горничной. Работа не пыльная – попугайчиков в Зимнем саду кормить, золотые унитазы в чистоте содержать. А там, смотришь, по парижам или на Мальдивы прокатимся.
– Что вы себе позволяете? – отталкиваясь локтями, закричала на всю столовую Таня.
– Ну, коль предложение не по душе, то извини, – разжимая руки и опускаясь на стул, произнес Иван Степанович.
Таня в слезах выбежала на улицу.
Вечером она за нашим столом не появилась, а уже перед самым сном, Иван Степанович рассказал мне продолжение, вернее окончание, всей этой истории.
После ужина, когда я решил поиграть в биллиард, он в одиночку отправился гулять по парку. На одной из аллей моего соседа неожиданно окликнула Таня. Тот оглянулся, остановился. Она подбежала и, опустив глаза долу, переминаясь с ноги на ногу, тихо произнесла:
– Извините пожалуйста, я так бестактно себя с вами вела сегодня. Не знаю, что на меня нашло. Я умоляю вас о прощении. Вы извиняете?
– Да что вы, Танюша – в моем возрасте на пустяки не обижаются.
– Это не пустяк – я вела себя по-хамски, непочтительно!
– Ну, Бог с вами – извиняю. И вы простите меня, что продолжил вашу игру в таком же комедийном стиле.
– Нет, нет! Вы вели себя по-мужски и очень даже достойно. Мое волнение и слезы не от обиды, а… от радости.
– ???
На какое-то время в парке повисла тишина. Потом, не поднимая глаз, Таня тихо произнесла:
– Я хочу всегда быть рядом с вами.
– Это вас золотые унитазы взволновали? – осторожно поинтересовался Иван Степанович.
– Ваши страсть, интеллект, мягкая упитанность тела и большое сердце.
– А не попугайчики в Зимнем саду?
На глазах у Тани выступили слезы, она еще ниже склонила голову и еле слышно прошептала:
– Зачем вы так? Неужели не понимаете – я люблю вас. Люблю с первого дня нашего знакомства, а вы упорно не хотите замечать!
Иван Степанович неожиданно почувствовал себя растерянным, безмерно виноватым, и тут же к горлу подступил комок нежности. Неужели такое все еще возможно? Где-то там, в глубинах сознания, стремительно уменьшаясь в размерах, трепыхались соринки последних сомнений. Еще несколько фраз, несколько нежных взглядов…
Он обнял Таню за плечи.
Она закрыла глаза и потянулась к нему губами.
С трудом сдерживая себя, Иван Степанович приложил палец к губам и прошептал:
– Подожди, Танюша. Я хочу еще кое-что тебе сказать, хочу разрешить последние сомнения.
– Говори, милый, говори, но мне больше хочется целоваться.
– Танюша, я действительно богат, безмерно богат, но боюсь, что у нас с вами разные единицы измерения богатства.
Таня открыла глаза:
– Как это?
– По мне, богат тот человек, который не испытывает ни в чем недостатка, не съедаем несбыточными желаниями. Вы согласны?
– Ну...
– Тогда вам легко будет простить меня за маленькую ложь о золотых унитазах. Вы ведь понимаете, что их присутствие никого не делает богаче, а отсутствие – беднее? Или я не прав?
Таня отстранилась. Еще за секунду до этого ее полные нежности глаза, вдруг наполнились тревогой:
– У вас ничего нет? Вы бедняк?
– Я богач. У меня есть все – возможность заниматься любимым делом, верные друзья, дети, внуки, звезды на небе, запах смолы в сосновом бору… Я богач, потому что не страдаю от отсутствия золотых унитазов!
Таня сбросила с плеч руку ставшего вмиг отвратительным кавалера, шагнула в сторону и, с нескрываемыми злобой, выкрикнула:
– Какое коварство! Как жестоко я обманулась в вас!
Иван Степанович потянулся было снова к ней, но тут же почувствовал, что отныне и до скончания веков между ним и этой еще минуту назад казавшейся такой близкой, такой доступной женщиной, возвышается непреодолимая стена отчуждения. Он остался на месте и лишь тихо прошептал:
– А я вот в вас сегодня за обедом не обманулся. И мне право, жаль. До слез жаль…
Что было дальше? Таня с подругой перешли от нас за другой столик, и мы больше с ними не общались. Нашла ли Таня себе в санатории кавалера, я не знаю. Наше с Иваном Степановичем курортное знакомство переросло в многолетнюю дружбу, и мы до сих пор поддерживаем друг с другом связь через Интернет.