Трупская называла Шлэнина «мой суслик», а иногда почему-то «мой хорёк» или «мой скунсик». А Ленин Крупскую звал «моя рыбка», и это было самое приличное слово.
Раз Ленин в Шушенском поехал на охоту, на коне и с ружьишком. Конь был такой, как поётся в песенке Джингл Беллз «The horse was lean and lank, misfortune was his lot».
Ленин видел дичь, но не мог хорошо прицелиться, потому что лошадь ему мешала. А слезть с клячи и прицелиться стоя или лёжа вождю было лень. Хотя, шмалЯл не хИло. Так он и не подстрелил себе ничего на ужин.
Приехал он назад злой, в темноте. Лампочек Ильича тогда на улицах ещё не было. Крупская его встречает у ворот на лавочке:
- Ну, что привёз из леса, мой суслик?
Ленин молчит.
- Ну, скорее, скажи, что же у нас будет на ужин?
Ленин слез с коня, приставил ружьё к черепу лошади, выстрелил и сказал:
- На ужин у нас будет конина.
Я знаю семью, в которой ребёнка пужАли не дядькой с мешком, а Шлэниным с мешком. Если ребёнок шалил, то его стращали, что придёт Шлэнин с мешком и проказника заберёт.
В школе, где Я учился-мучился, был Ленинский Зал. Его мыли и убирали три раза в день, в три смены. Там было два Ленинских Алтаря. Большой алтарь с бюстом Вождя и малый алтарь с Его портретом. По стенам зала было много стендов, испещрённых масонскими тайными знаками. Пионэров (иже с ними октябрят и комсомольцев) на все политико-экономические события СССР подводили к алтарям, и детишки кланялись Вождю, били Ему земные поклоны, становились перед Вечно Живым на колени. Шептали Его цитаты и пели Ему гимны. Провинившихся и неуспевающих, хулиганов и проштрафившихся ставили перед Ним раком на колени на горох. Царь Горох. Перевоспитывали шкрабы успешно так проказников. А по ночам нашкодивших учителей так же ставили. Под контролем детской комнаты милиции и полицаев.
И если помазать губы бюста Вождя кровью свежепойманного голубя, то Ильич обязательно дАрует на экзамене хорошую оценку. Только к алтарю с кровью всех не пускали. Надо было усердно молиться, молиться, и ещё раз молиться!