Это было время Перестройки. Как - то раз мне довелось, с моим другом Лёней, работать в деревне Николаево, под Дисной. Мы занимались так называемым евроремонтом. Только что появилось это модное слово. Наводили красоту в отдельно взятых помещениях, как-то: фельдшерская, столовая, библиотека. Красили полы, клеили обои, вешали люстры и бра, потолки украшали «лепниной» и много ещё делали такого, чтоб было ярко и сразу бросалось в глаза. Заходишь в помещение, и всё выглядит красиво, особенно для простого деревенского жителя.
Делали всё, конечно, из наших, советских материалов - доска, фанера, ДВП. Так что от «евроремонта» было только название.
Начальство нас навещало редко, в шею никто не гнал, и мы спокойно работали под звуки радиоприёмника, настроенного на хорошую волну, где были и песни, и анекдоты, и новости.
Однажды, начав работу с утра, и слушая любимую песню, я неожиданно для себя произнёс:
- Каганович.
- Что «Каганович»? – оторвался от работы Лёня.
Каганович был последним представителем правительства СССР. Все остальные давно уже поумирали, а этот бодрячок уже перевалил за 90 лет и продолжал жить спокойно и бодрствовать. А я где-то слышал предсказание от какого-то “пророка”, что когда умрёт Каганович, то СССР развалится. Я это запомнил это и почему-то именно сейчас произнёс его фамилию.
- Так что «Каганович»? – опять поинтересовался Лёня.
- Да ничего… я так просто сказал.
Тут по радио начали передавать новости, и диктор сообщил, что сегодня умер Каганович.
- Вот-вот, - закричал я. - Вот, почему я произнёс его фамилию!
- Бред какой-то, - заметил Лёня. – Это просто совпадение.
Лёня был очень серьёзным человеком, хотя юмор он понимал и сам был не против пошутить, но ко всему относился очень серьёзно - будь то работа, отдых или даже простой разговор. Праздных разговоров он не переносил, ко всяким слухам относился с пренебрежением, а иногда и с раздражением. Если кто-то говорил откровенную глупость, Лёня начинал обстоятельно объяснять, что он ошибается и говорит настоящие глупости. А если человек стоял на своём, Лёня обычно отходил в сторону, покручивая указательным пальцем у виска. Я это знал и обрадовался, что Лёня на этот раз не показал пальцем на мои умственные способности.
На следующий день мы продолжили свою работу, опять звучало радио, и я старался не говорить лишних слов. Да их у меня и не было.
Прошло несколько дней. Я уже начал забывать об этом удивительном совпадении, когда просто так произнёс фамилию человека, который в этот же день и умер. Но однажды, неожиданно для самого себя, я произнёс название какой-то деревушки, которую когда-то где-то слышал:
- Мядининка.
- Что «Мядининка»?- спросил Лёня.
- Да есть такая деревушка…
- И что?
- Да ничего. Просто я её вспомнил.
- И что за деревня? Где она?
- Да я не знаю… Когда-то слышал название… Запомнилось…
Лёня уже почти поднёс палец к виску, как вдруг из радио донеслось, что на литовском таможенном пункте, возле деревни Мядининка, совершён теракт, погибло 7 человек.
- Вот-вот, - закричал я. - Вот, видишь! Не зря я сказал это слово!
Лёня усмехнулся, но пальцем у виска крутить не стал.
На следующий день, во время работы, у меня опять непроизвольно вырвалось слово, вернее два:
- Орнелла Мути.
Итальянская киноактриса и настоящая красавица Орнелла Мути - в неё было влюблено всё мужское население СССР… И тут… такое ляпнуть!
Лёня выронил инструмент. Потом поднял и подошёл. Сверля меня глазами, медленно и отчётливо, по слогам, произнёс:
- Если с ней что-нибудь случиться, я тебя придушу!
Лёня был ну очень серьёзным человеком. Ниже меня ростом на пол головы, он, тем не менее, был сильнее меня. Самое худшее, это то, что он лишних слов на ветер не бросал, и если что-то обещал, то обязательно делал. Мне стало тоскливо…
- А я здесь причём?! – начал я оправдываться. - Да я и сам офонарел! Да не хотел я такое говорить! Само вдруг вырвалось, и непонятно почему!
- Я тебя предупредил, - оборвал мои лепет Лёня.
А сам я уже был почти уверен в неизбежности и в моей голове роились мысли: "Да… жалко Орнеллу… Такая красавица, стройная, милая… Ну пожила бы ещё! А тут ещё этот Лёня… Точно придушит…. Да и что я могу сделать? Да и вообще: причём тут я"?!!
Весь день мы работали молча. Как только музыка прерывалась, и диктор начинал вещать последние новости, Лёня откладывал инструмент и пододвигался ко мне поближе, почёсывая левую ладонь. А я старался держаться настороже и от него подальше, прикидывая пути отступления.
Ни в этот день, ни на следующий, ни после про Орнеллу Мути так и не было сказано ни слова.
За месяц мы закончили работу, и всё это время я держал язык за зубами, дав себе слово ничего лишнего не говорить. И не напрасно.